Вайль П., Генис А. Родная речь
Вайль П., Генис А. Родная речь Издательство "Независимая газета"
"Впрочем, эту книгу мы задумали не столько чтобы опровергать школьную традицию, сколько чтобы проверить - и даже не ее, а себя в ней. Все главы «Родной речи» строго соответствуют обычной программе средней школы. Конечно, мы не надеемся сказать что-то существенно новое о предмете, занимавшем лучшие умы России. Мы просто решились поговорить о самых бурных и интимных событиях своей жизни - русских книгах."
Петр Вайль
Александр Генис
"Кто-то решил, что наука должна быть непременно скучной. Вероятно, для того, чтобы ее больше уважали. Скучное - значит, солидное, авторитетное предприятие. Можно вложить капитал. Скоро на земле места не останется посреди возведенных до неба серьезных мусорных куч.
А ведь когда-то сама наука почиталась добрым искусством и все на свете было интересным. Летали русалки. Плескались ангелы. Химия именовалась алхимией. Астрономия - астрологией. Психология - хиромантией. История вдохновлялась Музой из хоровода Аполлона и вмещала авантюрный роман.
А ныне что? Воспроизводство воспроизводства?
Последний приют - филология. Казалось бы: любовь к слову. И вообще, любовь. Вольный воздух. Ничего принудительного. Множество затей и фантазий. Так и тут: наука. Понаставили цифры (0,1; 0,2; 0,3 и т. д.), понатыкали сноски, снабдили, ради научности, аппаратом непонятных абст- ракций, сквозь который не продраться («вермекулит», «груббер», «локсодрома», «парабиоз», «ультрарапид»), переписали все это заведомо неудобоваримым языком, - и вот вам, вместо поэзии, очередная пилорама по изготовлению бес- численных книг.
Уже в начале столетия досужие букинисты задумывались: «Иной раз дивишься - неужто у человечества на все книги мозгов хватает? Мозгов столько нет, сколь книг!» - «Ничего,- возражают им наши бодрые современники, - скоро читать и производить книги будут одни компьютеры. А людям достанется вывозить продукцию на склады и на свалки!»
На этом индустриальном фоне, в виде оппозиции, в опровержение мрачной утопии, и возникла, мне представляется, книга Петра Вайля и Александра Гениса - «Родная речь». Название звучит архаически. Почти по-деревенски. Детством попахивает. Сеном. Сельской школой. Ее весело и занятно читать, как и подобает ребенку. Не учебник, а приглашение к чтению, к дивертисменту. Не восславить предлагается прославленную русскую классику, а заглянуть в нее хотя бы одним глазком и тогда уже полюбить. Заботы «Родной речи» экологического свойства и направлены на спасение книги, на оздоровление самой природы чтения. Основная задача формулируется так: «Книгу изучали и - как часто бывает в таких случаях - практически перестали читать». Педагогика для взрослых, в высшей степени, между прочим, начитанных и образованных лиц. «Родную речь», журчащую, как ручей, сопровождает неназойливая, необременительная ученость. Она предполагает, что чтение - это сотворчество. У всякого - свое. В ней масса допусков. Свобода трактовок." (Из предисловия Андрея Синявского)
В самом деле, чудесная книга Вайля и Гениса "Родная речь"! Вот, хотя бы, кусочек об Обломове:
"...ради их смехотворных занятий Обломову не стоит вставать с дивана. В самом деле, стоит ли подниматься, чтобы прочесть поэму «Любовь взя- точника к падшей женщине», которую ему горячо рекомендует Пенкин?"
"До тех пор, пока он ничего не делает, Обломов полон достоинства. Смешным он кажется только в движении, например, в компании Штольца. Зато влюбленная в него вдова Пшеницына видит его гармоничной статуей: «Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой - все это делает так вольно, покойно и красиво... весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает»"
"Божественная бессмыслица - важнейший элемент книги. Она возникает в виде небольших эпизодов и реплик, без которых можно было бы, кажется, вполне обойтись в историческом романе. Но такой абсурд неизменно появляется и, что весьма существенно, как правило, в моменты сильнейшего драматического напряжения.
Пьер произносит заведомую даже для самого себя (но не для автора!) чушь, указывая во время пожара Москвы на чужую девочку и патетично заявляя французам, что это его дочь, спасенная им из огня.
Кутузов обещает Растопчину не отдавать Москвы, хотя оба знают, что Москва уже отдана.
В период острейшей тоски по князю Андрею Наташа ошарашивает гувернанток: «Остров Мадагаскар, - проговорила она. - Ма-да-гас-кар, - повторила она отчетливо каждый слог и, не отвечая на вопросы... вышла из комнаты».
Не из этого ли Мадагаскара, никак не связанного с контекстом и возникшего буквально ниоткуда, вышла знаменитая чеховская Африка, в которой страшная жара? Но толстовский Мадагаскар знаменитым не стал, не запомнился - конечно же из-за установки на прочтение эпоса, который желали увидеть в «Войне и мире» поколения русских читателей. Между тем Толстой сумел не просто воспроизвести нормальную - то есть несвязную и нелогичную - человеческую речь, но и представить обессмысленными трагические и судьбоносные события, как в эпизодах с Пьером и Кутузовым"
На той же книжной полке:
Чупринин С.И. Малая Литературная энциклопедия -
http://lapadom.livejournal.com/918157.html
Гаспаров М.Л. О русской поэзии - http://lapadom.livejournal.com/872064.html
История литературы. Поэтика. Кино: Сборник в честь М.О.Чудаковой. Серия "Новые материалы и исследования по истории русской культуры. Выпуск 9" -
http://lapadom.livejournal.com/862711.html
Click to view"Впрочем, эту книгу мы задумали не столько чтобы опровергать школьную традицию, сколько чтобы проверить - и даже не ее, а себя в ней. Все главы «Родной речи» строго соответствуют обычной программе средней школы. Конечно, мы не надеемся сказать что-то существенно новое о предмете, занимавшем лучшие умы России. Мы просто решились поговорить о самых бурных и интимных событиях своей жизни - русских книгах."
Петр Вайль
Александр Генис
"Кто-то решил, что наука должна быть непременно скучной. Вероятно, для того, чтобы ее больше уважали. Скучное - значит, солидное, авторитетное предприятие. Можно вложить капитал. Скоро на земле места не останется посреди возведенных до неба серьезных мусорных куч.
А ведь когда-то сама наука почиталась добрым искусством и все на свете было интересным. Летали русалки. Плескались ангелы. Химия именовалась алхимией. Астрономия - астрологией. Психология - хиромантией. История вдохновлялась Музой из хоровода Аполлона и вмещала авантюрный роман.
А ныне что? Воспроизводство воспроизводства?
Последний приют - филология. Казалось бы: любовь к слову. И вообще, любовь. Вольный воздух. Ничего принудительного. Множество затей и фантазий. Так и тут: наука. Понаставили цифры (0,1; 0,2; 0,3 и т. д.), понатыкали сноски, снабдили, ради научности, аппаратом непонятных абст- ракций, сквозь который не продраться («вермекулит», «груббер», «локсодрома», «парабиоз», «ультрарапид»), переписали все это заведомо неудобоваримым языком, - и вот вам, вместо поэзии, очередная пилорама по изготовлению бес- численных книг.
Уже в начале столетия досужие букинисты задумывались: «Иной раз дивишься - неужто у человечества на все книги мозгов хватает? Мозгов столько нет, сколь книг!» - «Ничего,- возражают им наши бодрые современники, - скоро читать и производить книги будут одни компьютеры. А людям достанется вывозить продукцию на склады и на свалки!»
На этом индустриальном фоне, в виде оппозиции, в опровержение мрачной утопии, и возникла, мне представляется, книга Петра Вайля и Александра Гениса - «Родная речь». Название звучит архаически. Почти по-деревенски. Детством попахивает. Сеном. Сельской школой. Ее весело и занятно читать, как и подобает ребенку. Не учебник, а приглашение к чтению, к дивертисменту. Не восславить предлагается прославленную русскую классику, а заглянуть в нее хотя бы одним глазком и тогда уже полюбить. Заботы «Родной речи» экологического свойства и направлены на спасение книги, на оздоровление самой природы чтения. Основная задача формулируется так: «Книгу изучали и - как часто бывает в таких случаях - практически перестали читать». Педагогика для взрослых, в высшей степени, между прочим, начитанных и образованных лиц. «Родную речь», журчащую, как ручей, сопровождает неназойливая, необременительная ученость. Она предполагает, что чтение - это сотворчество. У всякого - свое. В ней масса допусков. Свобода трактовок." (Из предисловия Андрея Синявского)
В самом деле, чудесная книга Вайля и Гениса "Родная речь"! Вот, хотя бы, кусочек об Обломове:
"...ради их смехотворных занятий Обломову не стоит вставать с дивана. В самом деле, стоит ли подниматься, чтобы прочесть поэму «Любовь взя- точника к падшей женщине», которую ему горячо рекомендует Пенкин?"
"До тех пор, пока он ничего не делает, Обломов полон достоинства. Смешным он кажется только в движении, например, в компании Штольца. Зато влюбленная в него вдова Пшеницына видит его гармоничной статуей: «Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой - все это делает так вольно, покойно и красиво... весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает»"
"Божественная бессмыслица - важнейший элемент книги. Она возникает в виде небольших эпизодов и реплик, без которых можно было бы, кажется, вполне обойтись в историческом романе. Но такой абсурд неизменно появляется и, что весьма существенно, как правило, в моменты сильнейшего драматического напряжения.
Пьер произносит заведомую даже для самого себя (но не для автора!) чушь, указывая во время пожара Москвы на чужую девочку и патетично заявляя французам, что это его дочь, спасенная им из огня.
Кутузов обещает Растопчину не отдавать Москвы, хотя оба знают, что Москва уже отдана.
В период острейшей тоски по князю Андрею Наташа ошарашивает гувернанток: «Остров Мадагаскар, - проговорила она. - Ма-да-гас-кар, - повторила она отчетливо каждый слог и, не отвечая на вопросы... вышла из комнаты».
Не из этого ли Мадагаскара, никак не связанного с контекстом и возникшего буквально ниоткуда, вышла знаменитая чеховская Африка, в которой страшная жара? Но толстовский Мадагаскар знаменитым не стал, не запомнился - конечно же из-за установки на прочтение эпоса, который желали увидеть в «Войне и мире» поколения русских читателей. Между тем Толстой сумел не просто воспроизвести нормальную - то есть несвязную и нелогичную - человеческую речь, но и представить обессмысленными трагические и судьбоносные события, как в эпизодах с Пьером и Кутузовым"
На той же книжной полке:
Чупринин С.И. Малая Литературная энциклопедия -
http://lapadom.livejournal.com/918157.html
Гаспаров М.Л. О русской поэзии - http://lapadom.livejournal.com/872064.html
История литературы. Поэтика. Кино: Сборник в честь М.О.Чудаковой. Серия "Новые материалы и исследования по истории русской культуры. Выпуск 9" -
http://lapadom.livejournal.com/862711.html