(no subject)
Друзья, с Новым Годом! Надеюсь, он нас не разлучит.
Лариса Миллер
Суббота: новые стихи.
Заметки на полях.
***
Ну не могу я её подвести -
В мелкую клетку родную тетрадку.
И потому, спозаранку, с шести,
Я принимаюсь пропалывать грядку,
То бишь, полоть за строкою строку,
Лишнее всё из неё убирая.
Видно, написано мне на веку
Жить, в эти странные игры играя.
Ведь не морковку спасаю, не лук.
Я ведь спасаю посредством прополки
Счастья щепотку и пригоршню мук,
И прожитого цветные осколки.
***
Я умудрилась увернуться
И всё-таки домой вернуться.
Я исхитрилась не пропасть
И всё-таки домой попасть,
Вернуться целой, невредимой
В твои объятья, мой родимый,
Из мира, где и небеса
Коварны. Чем не чудеса?
***
Да мне вообще-то мало надо.
Весной запахло - я и рада.
Стал белый день ещё белей,
И сразу стало веселей.
Когда весной бушуют страсти,
Я счастлива. Мне кроме счастья,
Улыбки солнечной его,
Не надо в мире ничего.
***
У меня - ну как у птичек, -
Никаких дурных привычек.
Я не пью и не курю,
Лишь клюю, клюю, клюю
Разноцветные денёчки,
След оставив в виде строчки.
И ручаться я могу -
Птичий крестик на снегу
И строка, что с ним не схожа, -
Для небес одно и то же.
***
Меня на праздник заманили,
А праздник - раз и отменили.
Но я смириться не могу,
Как просыпаюсь, так бегу,
Бегу на праздник отменённый,
И по пути мой взгляд влюблённый
Находит признаки того,
Что было частью моего
Несостоявшегося пира.
Морозно, солнечно иль сыро,
Туманно, снежно - нахожу
Всё то, чем сильно дорожу,
Всё то, в чём я души не чаю,
И дивным пиром назначаю.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ.
Новогоднее - из рассказа «Сплошные праздники 1949 года»
Праздник начинался с утра. Я выходила во двор с пригласительным билетом в руках и показывала его дворовым ребятам. Они приносили свои и спорили, чей лучше. Однажды я вынесла во двор свой самый нарядный билет на елку в ЦДРИ. Он был с секретом. Стоило его раскрыть, как вырастала пушистая елка в гирляндах, выбегали звери из чащи, выезжал Дед Мороз на санях, в которых сидела Снегурочка. И надо всем этим в звездном небе парил лик Сталина. Билет пошел по рукам. "Ну-ка, дай посмотреть", - сказал сосед Юрка Гаврилов, к которому я была неравнодушна с того самого дня, как он приехал из Суворовского училища домой на каникулы. Я с готовностью протянула ему билет. Юрку обступили ребята. Они долго вертели билет и шептались. "Пойди сюда", - наконец позвал Юрка, который стоял возле моего подъезда. "Дотронься языком до ручки". "Зачем?" - удивилась я. "Дотронься и узнаешь". Я колебалась. "Дотронься, не пожалеешь, - уговаривал Юрка, - она сладкая. Все уже попробовали". Мне очень хотелось ему угодить, и я коснулась языком ледяной металлической дверной ручки. Был сильный мороз, и язык мгновенно примерз к металлу. Юрка и ребята, гогоча, бросились врассыпную. Я с трудом оторвала язык от ручки, на которой остались следы крови, и пошла домой, начисто забыв о билете и о елке. А когда наступил вечер и бабушка стала меня торопить, я поняла, что елки не будет - Юрка убежал с билетом. Сказав, что билет потеряла, я легла спать, накрылась с головой одеялом и заплакала. Плакала долго, вытирая нос наволочкой, и наконец уснула.
А назавтра снова елка. И не где-нибудь, а в Доме Союзов. В те годы на елку пускали со взрослыми. И было так сладко, держась за бабушкину руку, входить в огромный темный зал, в котором тихо звучала музыка и летали снежные хлопья. Я садилась на свое место и озиралась. Зачарованные волшебной метелью зрители разговаривали шепотом. И вдруг - яркий свет, громкий голос ведущего - представление начинается. Мой любимый номер - танец бабочки. На сцену выпархивает танцовщица в чем-то однотонно белом и воздушном. Она танцует, кружится. Поворот - и наряд становится голубым, поворот - пестрым, потом шоколадным, желтым. Лучи прожектора неотступно следуют за бабочкой, меняя ее крылья. И каждое преображение сопровождается всеобщим "ах". Но вот лучи гаснут и на сцене снова танцовщица в однотонном белом наряде. Был еще один номер, которого я всегда ждала с нетерпением: борьба двух нанайцев. Два крошечных человечка, сцепившись, пытались всеми правдами и неправдами уложить друг друга на лопатки. Они стремительно передвигались по сцене, падали, поднимались, забивались в угол, катались по полу. В зале стоял гул: дети хлопали в ладоши, подпрыгивали, давали советы. И вдруг - один из нанайцев взлетал в воздух, перед зрителями в последний раз мелькали его валенки и шубка - и исчезал. Вместо нанайцев появлялся растрепанный и вспотевший молодой человек, на руках и ногах которого красовались знакомые валенки. Зал на секунду замирал и разражался громом аплодисментов. И сколько бы раз ни показывали этот номер - эффект был тот же: гул болельщиков, потрясенное молчание, гром аплодисментов.
После концерта все бежали к гигантской елке, чтобы присутствовать на торжественной церемонии зажигания огней. Громовой голос Деда Мороза: "раз, два, три - гори", удар его посоха - и елка сияет. Дружное "ура", всеобщий хоровод и наконец вопрос Деда Мороза: "Кто почитает стихи?" Ну конечно же, я. Я знаю столько стихов, что могу читать бесконечно. Выхожу и читаю: "У москвички две косички, у узбечки - двадцать пять", или "Счастливая родина есть у ребят и лучше той родины нет". Или "Потому что в поздний час Сталин думает о нас". Дед Мороз берет меня на руки и дарит гостинец с елки. Дальше - танцы. Я всегда была снежинкой в белой юбке и белом кокошнике и пыталась танцевать что-то неизменно воздушное. На одной из елок ко мне подошел принц в узком трико и золоченой куртке. На его голове красовалась маленькая блестящая корона. Он пригласил меня на танец и не отходил весь вечер. Мы вместе пошли получать подарки, и когда мой бумажный пакет порвался и по полу покатились мандарины и посыпались конфеты и пряники, он бросился собирать. В раздевалке мой принц аккуратно положил на столик возле зеркала все, что подобрал с пола: вафли, мандарины, печенье, - и пошел одеваться. Я чувствовала себя Золушкой на балу и от волнения и спешки не могла попасть в рукава кофты. Скорей, скорей, он ждет. Все. Я готова. Где же он? Оглянувшись, я увидела возле себя высокую стройную девочку. Лицо ее казалось мне знакомым. "Меня зовут Таня", - сказал она, протянув мне руку. "Это твой принц", - засмеялась высокая молодая женщина, очень похожая на Таню - Танина мама. Мы пошли к выходу. Бабушка беседовала с Таниной мамой, а Таня пыталась говорить со мной, но я почти не слышала и отвечала невпопад. У троллейбусной остановки мы простились. По дороге домой я почему-то все время повторяла про себя стихи, напечатанные на пригласительном билете:
Говорят: под Новый год
Что ни пожелается -
Все всегда произойдет.
Все всегда сбывается.
Лариса Миллер
Суббота: новые стихи.
Заметки на полях.
***
Ну не могу я её подвести -
В мелкую клетку родную тетрадку.
И потому, спозаранку, с шести,
Я принимаюсь пропалывать грядку,
То бишь, полоть за строкою строку,
Лишнее всё из неё убирая.
Видно, написано мне на веку
Жить, в эти странные игры играя.
Ведь не морковку спасаю, не лук.
Я ведь спасаю посредством прополки
Счастья щепотку и пригоршню мук,
И прожитого цветные осколки.
***
Я умудрилась увернуться
И всё-таки домой вернуться.
Я исхитрилась не пропасть
И всё-таки домой попасть,
Вернуться целой, невредимой
В твои объятья, мой родимый,
Из мира, где и небеса
Коварны. Чем не чудеса?
***
Да мне вообще-то мало надо.
Весной запахло - я и рада.
Стал белый день ещё белей,
И сразу стало веселей.
Когда весной бушуют страсти,
Я счастлива. Мне кроме счастья,
Улыбки солнечной его,
Не надо в мире ничего.
***
У меня - ну как у птичек, -
Никаких дурных привычек.
Я не пью и не курю,
Лишь клюю, клюю, клюю
Разноцветные денёчки,
След оставив в виде строчки.
И ручаться я могу -
Птичий крестик на снегу
И строка, что с ним не схожа, -
Для небес одно и то же.
***
Меня на праздник заманили,
А праздник - раз и отменили.
Но я смириться не могу,
Как просыпаюсь, так бегу,
Бегу на праздник отменённый,
И по пути мой взгляд влюблённый
Находит признаки того,
Что было частью моего
Несостоявшегося пира.
Морозно, солнечно иль сыро,
Туманно, снежно - нахожу
Всё то, чем сильно дорожу,
Всё то, в чём я души не чаю,
И дивным пиром назначаю.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ.
Новогоднее - из рассказа «Сплошные праздники 1949 года»
Праздник начинался с утра. Я выходила во двор с пригласительным билетом в руках и показывала его дворовым ребятам. Они приносили свои и спорили, чей лучше. Однажды я вынесла во двор свой самый нарядный билет на елку в ЦДРИ. Он был с секретом. Стоило его раскрыть, как вырастала пушистая елка в гирляндах, выбегали звери из чащи, выезжал Дед Мороз на санях, в которых сидела Снегурочка. И надо всем этим в звездном небе парил лик Сталина. Билет пошел по рукам. "Ну-ка, дай посмотреть", - сказал сосед Юрка Гаврилов, к которому я была неравнодушна с того самого дня, как он приехал из Суворовского училища домой на каникулы. Я с готовностью протянула ему билет. Юрку обступили ребята. Они долго вертели билет и шептались. "Пойди сюда", - наконец позвал Юрка, который стоял возле моего подъезда. "Дотронься языком до ручки". "Зачем?" - удивилась я. "Дотронься и узнаешь". Я колебалась. "Дотронься, не пожалеешь, - уговаривал Юрка, - она сладкая. Все уже попробовали". Мне очень хотелось ему угодить, и я коснулась языком ледяной металлической дверной ручки. Был сильный мороз, и язык мгновенно примерз к металлу. Юрка и ребята, гогоча, бросились врассыпную. Я с трудом оторвала язык от ручки, на которой остались следы крови, и пошла домой, начисто забыв о билете и о елке. А когда наступил вечер и бабушка стала меня торопить, я поняла, что елки не будет - Юрка убежал с билетом. Сказав, что билет потеряла, я легла спать, накрылась с головой одеялом и заплакала. Плакала долго, вытирая нос наволочкой, и наконец уснула.
А назавтра снова елка. И не где-нибудь, а в Доме Союзов. В те годы на елку пускали со взрослыми. И было так сладко, держась за бабушкину руку, входить в огромный темный зал, в котором тихо звучала музыка и летали снежные хлопья. Я садилась на свое место и озиралась. Зачарованные волшебной метелью зрители разговаривали шепотом. И вдруг - яркий свет, громкий голос ведущего - представление начинается. Мой любимый номер - танец бабочки. На сцену выпархивает танцовщица в чем-то однотонно белом и воздушном. Она танцует, кружится. Поворот - и наряд становится голубым, поворот - пестрым, потом шоколадным, желтым. Лучи прожектора неотступно следуют за бабочкой, меняя ее крылья. И каждое преображение сопровождается всеобщим "ах". Но вот лучи гаснут и на сцене снова танцовщица в однотонном белом наряде. Был еще один номер, которого я всегда ждала с нетерпением: борьба двух нанайцев. Два крошечных человечка, сцепившись, пытались всеми правдами и неправдами уложить друг друга на лопатки. Они стремительно передвигались по сцене, падали, поднимались, забивались в угол, катались по полу. В зале стоял гул: дети хлопали в ладоши, подпрыгивали, давали советы. И вдруг - один из нанайцев взлетал в воздух, перед зрителями в последний раз мелькали его валенки и шубка - и исчезал. Вместо нанайцев появлялся растрепанный и вспотевший молодой человек, на руках и ногах которого красовались знакомые валенки. Зал на секунду замирал и разражался громом аплодисментов. И сколько бы раз ни показывали этот номер - эффект был тот же: гул болельщиков, потрясенное молчание, гром аплодисментов.
После концерта все бежали к гигантской елке, чтобы присутствовать на торжественной церемонии зажигания огней. Громовой голос Деда Мороза: "раз, два, три - гори", удар его посоха - и елка сияет. Дружное "ура", всеобщий хоровод и наконец вопрос Деда Мороза: "Кто почитает стихи?" Ну конечно же, я. Я знаю столько стихов, что могу читать бесконечно. Выхожу и читаю: "У москвички две косички, у узбечки - двадцать пять", или "Счастливая родина есть у ребят и лучше той родины нет". Или "Потому что в поздний час Сталин думает о нас". Дед Мороз берет меня на руки и дарит гостинец с елки. Дальше - танцы. Я всегда была снежинкой в белой юбке и белом кокошнике и пыталась танцевать что-то неизменно воздушное. На одной из елок ко мне подошел принц в узком трико и золоченой куртке. На его голове красовалась маленькая блестящая корона. Он пригласил меня на танец и не отходил весь вечер. Мы вместе пошли получать подарки, и когда мой бумажный пакет порвался и по полу покатились мандарины и посыпались конфеты и пряники, он бросился собирать. В раздевалке мой принц аккуратно положил на столик возле зеркала все, что подобрал с пола: вафли, мандарины, печенье, - и пошел одеваться. Я чувствовала себя Золушкой на балу и от волнения и спешки не могла попасть в рукава кофты. Скорей, скорей, он ждет. Все. Я готова. Где же он? Оглянувшись, я увидела возле себя высокую стройную девочку. Лицо ее казалось мне знакомым. "Меня зовут Таня", - сказал она, протянув мне руку. "Это твой принц", - засмеялась высокая молодая женщина, очень похожая на Таню - Танина мама. Мы пошли к выходу. Бабушка беседовала с Таниной мамой, а Таня пыталась говорить со мной, но я почти не слышала и отвечала невпопад. У троллейбусной остановки мы простились. По дороге домой я почему-то все время повторяла про себя стихи, напечатанные на пригласительном билете:
Говорят: под Новый год
Что ни пожелается -
Все всегда произойдет.
Все всегда сбывается.