"Последний самурай"
Перечитала "Последний самурай" Хелен Девитт (никакого отношения к фильму не имеет) - и это книга, которую сразу хочется начинать перечитывать еще раз, а может быть, и еще раз.
Первую часть (особенно в первый раз) читаешь - и ощущение такое, будто сидишь уже глубокой ночью в хорошей компании умных людей. Разговор распадается, сходится обратно, перескакивает с одного на другое, и начинаешь помалу дремать, поэтому улавливаешь только обрывки: "Семь самураев", Шенберг, "Одиссея", как мы учим греческий, арабский, иврит, тот поехал туда-то, а тот туда-то..., а в голову наплывают какие-то свои мысли. Просто какой-то кокон из обрывков мировой культуры. И действие развивается примерно так: "читает Гомера (погоди, сейчас вспомню, arsenes - это "мужчины"), а я сейчас думаю (насколько человек может думать, работая говорящим словарем), что Шенберг в той книге был, пожалуй, прав, и музыка должна развиваться, исходя из представлений о гармонии либеральнее нынешних. Писал он так: (тут цитата из Шенберга на страницу). Эту книгу я купила вместо платья в тот вечер, когда собиралась в театр, и сразу начала читать (да, милый, это имперфект от глагола phylatto)".
А во второй части вдруг сквозь все это как ножом (как мечом, да) ударяет жалость и нежность, когда ты видишь вдруг так для тебя привычное: а если я станут умнее и выучу преобразования Фурье (язык эскимосов, таблицу химических элементов, общую теорию относительности), то они обязательно полюбят меня. "Я пошел. Я все больше волновался. Вдруг я прохлопаю шанс получить идеального отца, потому что забуду массовое число трех самых распространенных изотопов гафния?" Но если у тебя нет отца и ты вундеркинд, то у тебя все равно нет отца. Зато есть семь самураев, и играющие их актеры, и Акира Куросава, и персонажи исландских саг, и Гомер - и почему-то этого все равно не всегда достаточно. Настоящий самурай отразит удар, но ты не настоящий самурай.
Там много про страх и про одиночество (и про не-одиночество), про невыносимость правды, про богатый внутренний мир и полный ахтунг в жизни, про все и еще немножко и про то, что любовь дается только даром.
И один из моих любимых кусков:
"Либерачи все говорил, говорил и говорил. Мы выпивали и выпивали. Либерачи говорил все больше, больше и больше и все чаще и чаще спрашивал, не заскучала ли я с ним, и в результате уйти становилось все невозможнее и невозможнее, потому что, если я с ним не заскучала, с чего бы мне уходить?
Тут я подумала: должен же быть какой-то способ устроить так, чтобы мне не пришлось все это слушать, и способ, конечно, был. Либерачи ведь привел меня сюда, чтобы закадрить, так? Закрыть ему рот ладонью будет грубо, но если закрыть ему рот губами, он тоже замолчит, а я не нагрублю. У него были большие глаза, точно прозрачное бутылочное стекло, очерченные черным, как у ночного зверя; если его поцеловать, решила я, не придется больше его слушать, и вдобавок я приближусь к этому прекрасноглазому зверю".
Первую часть (особенно в первый раз) читаешь - и ощущение такое, будто сидишь уже глубокой ночью в хорошей компании умных людей. Разговор распадается, сходится обратно, перескакивает с одного на другое, и начинаешь помалу дремать, поэтому улавливаешь только обрывки: "Семь самураев", Шенберг, "Одиссея", как мы учим греческий, арабский, иврит, тот поехал туда-то, а тот туда-то..., а в голову наплывают какие-то свои мысли. Просто какой-то кокон из обрывков мировой культуры. И действие развивается примерно так: "читает Гомера (погоди, сейчас вспомню, arsenes - это "мужчины"), а я сейчас думаю (насколько человек может думать, работая говорящим словарем), что Шенберг в той книге был, пожалуй, прав, и музыка должна развиваться, исходя из представлений о гармонии либеральнее нынешних. Писал он так: (тут цитата из Шенберга на страницу). Эту книгу я купила вместо платья в тот вечер, когда собиралась в театр, и сразу начала читать (да, милый, это имперфект от глагола phylatto)".
А во второй части вдруг сквозь все это как ножом (как мечом, да) ударяет жалость и нежность, когда ты видишь вдруг так для тебя привычное: а если я станут умнее и выучу преобразования Фурье (язык эскимосов, таблицу химических элементов, общую теорию относительности), то они обязательно полюбят меня. "Я пошел. Я все больше волновался. Вдруг я прохлопаю шанс получить идеального отца, потому что забуду массовое число трех самых распространенных изотопов гафния?" Но если у тебя нет отца и ты вундеркинд, то у тебя все равно нет отца. Зато есть семь самураев, и играющие их актеры, и Акира Куросава, и персонажи исландских саг, и Гомер - и почему-то этого все равно не всегда достаточно. Настоящий самурай отразит удар, но ты не настоящий самурай.
Там много про страх и про одиночество (и про не-одиночество), про невыносимость правды, про богатый внутренний мир и полный ахтунг в жизни, про все и еще немножко и про то, что любовь дается только даром.
И один из моих любимых кусков:
"Либерачи все говорил, говорил и говорил. Мы выпивали и выпивали. Либерачи говорил все больше, больше и больше и все чаще и чаще спрашивал, не заскучала ли я с ним, и в результате уйти становилось все невозможнее и невозможнее, потому что, если я с ним не заскучала, с чего бы мне уходить?
Тут я подумала: должен же быть какой-то способ устроить так, чтобы мне не пришлось все это слушать, и способ, конечно, был. Либерачи ведь привел меня сюда, чтобы закадрить, так? Закрыть ему рот ладонью будет грубо, но если закрыть ему рот губами, он тоже замолчит, а я не нагрублю. У него были большие глаза, точно прозрачное бутылочное стекло, очерченные черным, как у ночного зверя; если его поцеловать, решила я, не придется больше его слушать, и вдобавок я приближусь к этому прекрасноглазому зверю".