Шармбатон. Недосказанное. Часть 2в
О том, что я тоже могу наказать Еву, чтобы дать ей понять, что подвески - это не игрушки и не стоит с ними шутить, я начала думать уже намного позже, после целой серии «круцио», которыми Ева награждала меня с завидной регулярностью в течение года после тех злосчастных событий. Мои надежды на мнимую защиту тонких стен Шармбатона не оправдались, потому что Ева была весьма талантливой девочкой и заставляла меня сходить с ума от боли, предварительно наложив на меня «силенциум». Почему, после всех этих издевательств сестры, у меня ни разу не возникло желание испробовать эффект на Еве? Я сама не могла точно сказать. Наверное, медальоны внушали мне почти животный страх, сопоставимый со страхом высоты и смерти, поэтому я даже помыслить не могла о том, чтобы активировать его разрушительное начало. К тому же, я слишком любила сестру. Да, не смотря на ее ненависть и пожирающую меня с головой боль, с каждым «круцио» моя привязанность к ней становилась все крепче. Это было противоестественно и странно, но я была полностью во власти любви и боли, смешавшихся в единую огненную стихию, бушевавшую у меня в душе.
Мечта о перемирии, которая до сих пор не давала мне покоя, постоянно подталкивала меня на героические подвиги: я всеми силами старалась «подмазываться к сестре», подойти первой после ссоры, задобрить ее «подарком». Так было и на Рождество, когда мы проучились в школе уже полтора года, а нам обеим исполнилось по 13 лет. Я решила сделать для Евы такой подарок, который дал бы ей понять, что я даже от магии способна отказаться ради нее. Поэтому, я сшила ей плюшевого мишку. Сама, своими руками. Да, обычного плюшевого медведя, которого дети бедных магглов часто дарят друг другу. Они тратят на такие игрушки много времени и сил, а мишки все равно получатся некрасивыми. Что поделаешь, у них нет магии и они не в состоянии трансфигурировать кухонную кружку в мягкое чудо. Но мы, маги, способны еще и не на это. Ведь зачем прилагать усилия, сшивая и перешивая игрушку, доводя его до идеального состояния, недосыпая и прячась от сестры, чтобы не испортить сюрприз, как это делала я, когда можно просто взмахнуть палочкой. Просто и непринужденно. В общем, я надеялась, что Ева, которая никогда ничего не делала своими руками, потому что была слишком ленива для этого, оценит мои труды.
Как же я ошибалась.
Протянутый сестре мишка тут же превратился в кучку лоскутков, и клочков набивки, ощерившейся оборванными нитями. Глаза были откусаны, уши оторваны, лапы разлетелись по комнате. И все это заправлялось злобным истеричным смехом сестры.
- Неужели ты думала, что я оценю твою крысу? Да это ж чудовище какое-то. Уродство. Сплошное уродство.
Я молчала. Я возлагала столько надежд на этот вечер, что их на осколки на огромной скорости вонзились мне в горло, мешая говорить. Видя, что на меня не действуют ее жестокости, и я не заливаясь слезами как обычно от ее унижений, Ева все же решила доконать меня:
- Что ж, ты приготовила мне подарок? У меня тоже для тебя кое-что есть, - и она злобно усмехнулась. - Я очень зла на тебя, очень зла на тебя, очень зла. С Рождеством, сестренка.
И она снова стояла и смотрела, как меня раздирают изнутри невидимые силы, а мука искажает лицо. И вот тогда, в приступе боли и обиды, впервые за всю историю с медальонами, я поклялась отомстить. Я хотела, чтобы она ответила за все несправедливые страдания, которые причинила мне, чтобы поняла, что это такое - запредельная боль. Поэтому, в тот же вечер я сбежала «из дома». Ненадолго, всего на одну ночь. На самом же деле, я пряталась в комнате нашей кухарки, в ее стенном шкафу, в котором сильно пахло пылью и молью. У меня затекли ноги и шея от скрюченного положения, но я терпела и ждала утра.
Сестра уже сидела за обеденным столом с нахмуренным видом и ковырялась в своей тарелке.
- А, привет, - сказала она мне. - Ты знаешь, я была неправа и нам нужно поговорить.
Я подозрительно посмотрела на Еву. В ее желтых глазах сиял какой-то затаенный восторг и искорки еще чего-то, скорее опасного, чем нет, но я так и не смогла разобраться с природой их происхождения. Пока мы не остались наедине.
- Сука, английское отродье, - вопила она, сверкая огнем неприкрытой ненависти в глазах. Так вот, что это были за искры.
- Ты хоть представляешь, что я пережила?! Три «круцио» за ночь! Каждые полтора часа все начиналось сначала! Сначала у меня начинала болеть голова, потом ломить все тело, а потом приходила боль! И через полтора часа спокойствия все начиналось сначала! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
Думаю, не стоит говорить о том, какое наказание я получила от Евы за то, что она сама делала со мной регулярно. Все то же «круцио», только…каждый день в течение недели. Каждый невыносимый день. Она пытала меня и пытала, а я продолжала находиться в ее власти, потому что после моего побега она взяла серьезный контроль надо мной. Если раньше она следила за тем, куда я иду и насколько, за что нас и прозвали в школе «неразлучными», то теперь она ходила за мной, буквально, попятам, не упуская случая шепнуть мне на ухо: «Я так зла на тебя». Впрочем, как раз в это время мы и выяснили, что заклинание намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Если Ева не успевала по какой-то причине произнести «формулу» три раза подряд, «круцио» не приходило. Я просто начинала болеть. Если ей удавалось сказать слова один раз, я начинала испытывать сильную головную боль, если два раза, у меня начинали болеть мышцы, и я двигалась с трудом. Впрочем, это быстро проходило, не дольше, чем через десять минут, но все равно было довольно неприятным. Ева же получала свои физические страдания, начиная с получаса моего отсутствия в помещении, где она находилась. Через тридцать минут появлялись первые признаки надвигающегося урагана, через час - вторые. И только через полтора часа наступал пик. Мгновенный укол, минутная пытка, а потом слабость в теле в течение одной шестой часа.
Но что бы нам ни дала эта неделя, меня такие эксперименты окончательно сломали. В один из тех многочисленных издевательств, когда я поняла, что у меня больше нет сил бороться, сопротивляться и терпеть, я внезапно подумала о том, что моя любовь к Еве сродни боли и страданию, и кроме муки не приносит мне ничего. Но при этом я счастлива, да, по-своему счастлива, что люблю ее и что она со мной. Так, может быть, и эта боль, такая же невыносимая, как и душевная, может быть счастьем? Просто стоит посмотреть на нее с другой стороны. Потому что на пике боли, любой боли, должно быть вознаграждение, сладкое и мучительное, нужно просто раствориться в том, что приносит мне страдание и дойти до него и…
В этот момент я начала приходить в сознание, а очертания предметов стали прояснять свои формы перед моими глазами. Ева, удивленная, стояла и смотрела на меня сверху вниз.
- Я не накладывала на тебя «силенциум», но ты перестала кричать. Неужто ты научилась справляться с болью? - ехидно спросила она.
В ответ я рассмеялась.
- Тебе не понять, тебе не понять, что это такое, когда вся твоя жизнь сплошное унижение… Ну что ты смотришь на меня? Давай, заколдуй меня еще раз!
- Я могу сделать это только через полтора часа, когда амулет перезарядится, ты знаешь об этом.
- Хахах, ну что ж, я подожду, ПОДОЖДУ!!!!
Мой голос сорвался на крик, и, отражаясь эхом от каменных сводов, унесся в темную глубину замка.
Ева внимательно посмотрела на меня и внезапно сделала шаг назад.
- Я думаю, на сегодня достаточно. Через двадцать минут жду тебя в зале, - сказала она и оставила меня одну, сидящую на полу, осмысливающую только что открытую мне истину. Если я правильно поняла сестру, значит, она подумала, что я схожу с ума. А может быть, это было и правдой.
Когда мы вернулись в школу, Ева, вопреки всем доводам рассудка, не перестала заниматься своим черным делом. Мы постоянно ругались, в основном наедине, и она продолжала пытать меня и оскорблять. Правда. До «пика» наказания доходило редко, примерно раз в месяц-два. Ева теперь стала намного осторожнее. Порой мне даже казалось, что она стала бояться меня. Я это объясняла тем, что я, наконец, ограничила ее безнаказанность своим медальоном.
Так продолжалось до самого Рождества третьего курса. Давно поняв, что ничего хорошего мне Рождественские праздники принести не могут, я тревожно ждала полуночи. Наконец, дверь отворилась и на пороге появилась ОНА. В новом синем платье, с ослепительной улыбкой на лице и красиво украшенным свертком в руках.
Она быстро подошла ко мне и, по-прежнему улыбаясь, протянула мне подарок.
- Это тебе.
Я напряглась и внутренне приготовилась к очередному подвоху. Осторожно разворачивая бумагу, я думала о том, что сейчас оттуда выскочат пауки или выползут змеи, или еще какая-нибудь пакость, которую Ева любила подсовывать мне в кровать. Но когда последний слой бумаги упал на пол, у меня в руках оказался маленький, в ручную сшитый мишка, очень похожий на того, которого я когда-то дарила сестре.
Я посмотрела на Еву. Она тихо рассмеялась и ласково произнесла:
- Я думаю, что мы достаточно выпили друг у друга крови. Поэтому, давай мириться, хорошо?
Слегка озадаченная, я просто кивнула.
…Наш союз продержался аж целых полгода и даже стал напоминать те отношения, которые у нас были когда-то раньше. Я не могла поверить свалившемуся на меня счастью и тихо ликовала, а Ева старалась играть роль заботливой старшей сестры. И все бы было замечательно, если бы я не знала, что вся ее показная забота - всего лишь игра. Причем игра не слишком умелого актера. Ее нахмуренные брови и резкие взгляды, которыми она то и дело одаривала меня, казались мне самым лучшем доказательством ее нечестности и также предостережением, что моя идиллия скоро закончится и пора ждать перемен.
Это случилось на четвертом курсе, когда она вдруг заговорила о том, что мы уже совсем взрослые и пора бы каждой начать свой собственную самостоятельную жизнь. Я сначала не поняла, куда она клонит, но Ева, нетерпеливо вздохнув, ткнула пальцем себе в медальон. Я ахнула. Если честно, я уже давно не думала о том, что все, что нас держит вместе хоть как-то - это всего лишь побрякушка на шее и…страх. Животный страх боли. А еще я совсем забыла, что ее можно снять, и все мои страдания закончатся. Идея хороша, но только вот я уже настолько сроднилась с болью, так глубоко пустила ее в свою жизнь и душу, что не представляла себя без нее. Поэтому я быстро сказала: «нет» и вышла из комнаты. С тех пор мы перестали общаться. Ева начала игнорировать меня и сначала я пожала плечами, подумав, что равнодушие куда легче пережить, чем перманентные «круцио», но потом мне стало очень тоскливо. Я начала ее задирать, провоцировать и делать все, чтобы она обратила на меня внимание. Пусть даже посредством медальона. Но быть мебелью в нашей комнате, незаметной и ненужной, казалось мне сущим кошмаром, поэтому я использовала многие средства. Издевки, язвительность, упреки. Но все было тщетно. Разве что факультет стал с еще большим интересом наблюдать за нами. Они давно подозревали, что у нас что-то не ладится, но наше воспитание и привычка держать себя в руках в обществе, не давали им шанса удовлетворить свое любопытство.
Молчаливое презрение со стороны Евы затянулась так надолго, что затронуло и Рождественские каникулы. Я, как всегда, уже сидела у праздничного стола и с нетерпением ждала, когда спустится Ева. Отца рядом с нами не было, он уже какое Рождество справлял отдельно от нас, в гостях у кого-то. Мы были совсем одни, никому не нужные. Даже друг другу, что она и доказала, совсем не спустившись к ужину. Ева просто не пришла. И ничего не изменилось.
Ее жестокая игра продолжалась вплоть до самого пятого курса, когда у меня просто не выдерживали нервы, и я снова сбежала от нее. Я так хотела растопить лед между нами, мне так хотелось увидеть хоть какие-то эмоции на ее лице, что я прибегла к последнему способу воздействия. Понятия не имею, как она пережила этот приступ, но когда я вернулась, на месте спокойной и сдержанной сестры меня уже ждала разгневанная фурия.
- Как ты посмела, - орала она. - Ты, сука!
Вслед за этими словами были произнесены другие, те, которых я ждала уже целый год, и целая волна невыносимой боли скрутила мое тело и сознание. Я отвыкла от «круцио», но именно под ним я почувствовала себя…немного счастливой, что ли? Я не могла терпеть, я не могла наслаждаться, но и без него было совсем невыносимо. Гораздо хуже, чем «под ним». Потому что где-то на уровне подсознания я знала, если я не могу получить желаемое, а именно любовь моей сестры, то мне остается единственное - пойти от противного и вызвать ее ненависть. Или хотя бы какую-нибудь реакцию. Но только не безразличие, только не… Наверное, я сходила с ума.
Спустя некоторое время после ссоры, я набралась смелости и подошла к сестре. Просто подошла и протянула учебник, который она давно искала в библиотеке, но все никак не могла найти. Я ожидала, что Ева прогонит меня, но она просто взяла книгу и сказала:
- Урок уже через 2 минуты. Пошли скорее!
И с этих пор между нами снова что-то изменилось, но теперь уже надолго, действительно надолго, потому что вот уже почти два года нам удавалось удерживать шаткое перемирие, вернее его непреходящее ощущение. Мы стали чуть ближе друг к другу. Нет, ссоры, упреки и обвинения продолжались, точно так же, как и сеансы запредельной боли, но они проходили уже намного реже и намного осторожнее. Сестра как будто снова хотела заполучить себе самого верного союзника, который будет полностью зависим от нее, или же просто смирилась с тем, что ей никуда от меня не деться, а жить как-то дальше нужно. Она прекрасно знала, что я не верну ей медальон, ни под каким предлогом, я ей не раз писала об этом в письмах, во время нашего года «молчания», когда по-другому никак не могла заставить выслушать меня. Я знаю, что она читала их, хоть никогда и не отвечала на них. Насчет медальона я уже давно приняла четкую позицию, с тех самых пор, как поняла однажды, зачем дед придумал все это для нас. Он прекрасно осознавал, что Ева вряд ли откажется от своей ненависти ко мне, потому что она был куда сильнее ее, а я ни за что в жизни не откажусь от любви. Но эти два чувства не помешают нам при первой возможности разлететься в разные стороны и оставить нашу проблему неразрешенной. Поэтому, связать нас таким образом, грубо и тесно, было единственным способом дать нам время разобраться в себе и друг в друге. Не факт, что простить. Хотя бы просто понять. И умерить бушевавшие в нас чувства. Но мне было все равно на «освобождение», я знала, что никогда не смогу потерять сестру, потому что не мыслила без нее жизни. И ради нее я действительно бы пошла на многое, люби она меня, но она не любила. И я все силы тратила на то, чтобы удержать ее рядом с собой. Я никогда не задумывалась о том, что моей сестре тоже может чего-то хотеться, я вела себя как страшная эгоистка и всегда оправдывала себя. Болью. Я искреннее полагала, что окупила все свои невинные желания на всю жизнь вперед и теперь имею право требовать у судьбы хотя бы толику счастья. И провидение сжалилось надо мной. Носясь по замку вместе с сестрой, помогая ей в шалостях или откровенных издевательствах над грязнокровками (так мы обе вымещали свою злость на мое английское происхождение), корпя над домашним заданием или снова задействуя медальон, мы снова были вместе. Я была почти счастлива. Ведь я вернула некое расположение сестры, ей было не все равно на меня, у нас появились общие враги и я, наконец, научилась противостоять Еве, хотя бы изредка, хотя бы на людях, делая нашу игру? борьбу? связь? еще острее…
Мечта о перемирии, которая до сих пор не давала мне покоя, постоянно подталкивала меня на героические подвиги: я всеми силами старалась «подмазываться к сестре», подойти первой после ссоры, задобрить ее «подарком». Так было и на Рождество, когда мы проучились в школе уже полтора года, а нам обеим исполнилось по 13 лет. Я решила сделать для Евы такой подарок, который дал бы ей понять, что я даже от магии способна отказаться ради нее. Поэтому, я сшила ей плюшевого мишку. Сама, своими руками. Да, обычного плюшевого медведя, которого дети бедных магглов часто дарят друг другу. Они тратят на такие игрушки много времени и сил, а мишки все равно получатся некрасивыми. Что поделаешь, у них нет магии и они не в состоянии трансфигурировать кухонную кружку в мягкое чудо. Но мы, маги, способны еще и не на это. Ведь зачем прилагать усилия, сшивая и перешивая игрушку, доводя его до идеального состояния, недосыпая и прячась от сестры, чтобы не испортить сюрприз, как это делала я, когда можно просто взмахнуть палочкой. Просто и непринужденно. В общем, я надеялась, что Ева, которая никогда ничего не делала своими руками, потому что была слишком ленива для этого, оценит мои труды.
Как же я ошибалась.
Протянутый сестре мишка тут же превратился в кучку лоскутков, и клочков набивки, ощерившейся оборванными нитями. Глаза были откусаны, уши оторваны, лапы разлетелись по комнате. И все это заправлялось злобным истеричным смехом сестры.
- Неужели ты думала, что я оценю твою крысу? Да это ж чудовище какое-то. Уродство. Сплошное уродство.
Я молчала. Я возлагала столько надежд на этот вечер, что их на осколки на огромной скорости вонзились мне в горло, мешая говорить. Видя, что на меня не действуют ее жестокости, и я не заливаясь слезами как обычно от ее унижений, Ева все же решила доконать меня:
- Что ж, ты приготовила мне подарок? У меня тоже для тебя кое-что есть, - и она злобно усмехнулась. - Я очень зла на тебя, очень зла на тебя, очень зла. С Рождеством, сестренка.
И она снова стояла и смотрела, как меня раздирают изнутри невидимые силы, а мука искажает лицо. И вот тогда, в приступе боли и обиды, впервые за всю историю с медальонами, я поклялась отомстить. Я хотела, чтобы она ответила за все несправедливые страдания, которые причинила мне, чтобы поняла, что это такое - запредельная боль. Поэтому, в тот же вечер я сбежала «из дома». Ненадолго, всего на одну ночь. На самом же деле, я пряталась в комнате нашей кухарки, в ее стенном шкафу, в котором сильно пахло пылью и молью. У меня затекли ноги и шея от скрюченного положения, но я терпела и ждала утра.
Сестра уже сидела за обеденным столом с нахмуренным видом и ковырялась в своей тарелке.
- А, привет, - сказала она мне. - Ты знаешь, я была неправа и нам нужно поговорить.
Я подозрительно посмотрела на Еву. В ее желтых глазах сиял какой-то затаенный восторг и искорки еще чего-то, скорее опасного, чем нет, но я так и не смогла разобраться с природой их происхождения. Пока мы не остались наедине.
- Сука, английское отродье, - вопила она, сверкая огнем неприкрытой ненависти в глазах. Так вот, что это были за искры.
- Ты хоть представляешь, что я пережила?! Три «круцио» за ночь! Каждые полтора часа все начиналось сначала! Сначала у меня начинала болеть голова, потом ломить все тело, а потом приходила боль! И через полтора часа спокойствия все начиналось сначала! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
Думаю, не стоит говорить о том, какое наказание я получила от Евы за то, что она сама делала со мной регулярно. Все то же «круцио», только…каждый день в течение недели. Каждый невыносимый день. Она пытала меня и пытала, а я продолжала находиться в ее власти, потому что после моего побега она взяла серьезный контроль надо мной. Если раньше она следила за тем, куда я иду и насколько, за что нас и прозвали в школе «неразлучными», то теперь она ходила за мной, буквально, попятам, не упуская случая шепнуть мне на ухо: «Я так зла на тебя». Впрочем, как раз в это время мы и выяснили, что заклинание намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Если Ева не успевала по какой-то причине произнести «формулу» три раза подряд, «круцио» не приходило. Я просто начинала болеть. Если ей удавалось сказать слова один раз, я начинала испытывать сильную головную боль, если два раза, у меня начинали болеть мышцы, и я двигалась с трудом. Впрочем, это быстро проходило, не дольше, чем через десять минут, но все равно было довольно неприятным. Ева же получала свои физические страдания, начиная с получаса моего отсутствия в помещении, где она находилась. Через тридцать минут появлялись первые признаки надвигающегося урагана, через час - вторые. И только через полтора часа наступал пик. Мгновенный укол, минутная пытка, а потом слабость в теле в течение одной шестой часа.
Но что бы нам ни дала эта неделя, меня такие эксперименты окончательно сломали. В один из тех многочисленных издевательств, когда я поняла, что у меня больше нет сил бороться, сопротивляться и терпеть, я внезапно подумала о том, что моя любовь к Еве сродни боли и страданию, и кроме муки не приносит мне ничего. Но при этом я счастлива, да, по-своему счастлива, что люблю ее и что она со мной. Так, может быть, и эта боль, такая же невыносимая, как и душевная, может быть счастьем? Просто стоит посмотреть на нее с другой стороны. Потому что на пике боли, любой боли, должно быть вознаграждение, сладкое и мучительное, нужно просто раствориться в том, что приносит мне страдание и дойти до него и…
В этот момент я начала приходить в сознание, а очертания предметов стали прояснять свои формы перед моими глазами. Ева, удивленная, стояла и смотрела на меня сверху вниз.
- Я не накладывала на тебя «силенциум», но ты перестала кричать. Неужто ты научилась справляться с болью? - ехидно спросила она.
В ответ я рассмеялась.
- Тебе не понять, тебе не понять, что это такое, когда вся твоя жизнь сплошное унижение… Ну что ты смотришь на меня? Давай, заколдуй меня еще раз!
- Я могу сделать это только через полтора часа, когда амулет перезарядится, ты знаешь об этом.
- Хахах, ну что ж, я подожду, ПОДОЖДУ!!!!
Мой голос сорвался на крик, и, отражаясь эхом от каменных сводов, унесся в темную глубину замка.
Ева внимательно посмотрела на меня и внезапно сделала шаг назад.
- Я думаю, на сегодня достаточно. Через двадцать минут жду тебя в зале, - сказала она и оставила меня одну, сидящую на полу, осмысливающую только что открытую мне истину. Если я правильно поняла сестру, значит, она подумала, что я схожу с ума. А может быть, это было и правдой.
Когда мы вернулись в школу, Ева, вопреки всем доводам рассудка, не перестала заниматься своим черным делом. Мы постоянно ругались, в основном наедине, и она продолжала пытать меня и оскорблять. Правда. До «пика» наказания доходило редко, примерно раз в месяц-два. Ева теперь стала намного осторожнее. Порой мне даже казалось, что она стала бояться меня. Я это объясняла тем, что я, наконец, ограничила ее безнаказанность своим медальоном.
Так продолжалось до самого Рождества третьего курса. Давно поняв, что ничего хорошего мне Рождественские праздники принести не могут, я тревожно ждала полуночи. Наконец, дверь отворилась и на пороге появилась ОНА. В новом синем платье, с ослепительной улыбкой на лице и красиво украшенным свертком в руках.
Она быстро подошла ко мне и, по-прежнему улыбаясь, протянула мне подарок.
- Это тебе.
Я напряглась и внутренне приготовилась к очередному подвоху. Осторожно разворачивая бумагу, я думала о том, что сейчас оттуда выскочат пауки или выползут змеи, или еще какая-нибудь пакость, которую Ева любила подсовывать мне в кровать. Но когда последний слой бумаги упал на пол, у меня в руках оказался маленький, в ручную сшитый мишка, очень похожий на того, которого я когда-то дарила сестре.
Я посмотрела на Еву. Она тихо рассмеялась и ласково произнесла:
- Я думаю, что мы достаточно выпили друг у друга крови. Поэтому, давай мириться, хорошо?
Слегка озадаченная, я просто кивнула.
…Наш союз продержался аж целых полгода и даже стал напоминать те отношения, которые у нас были когда-то раньше. Я не могла поверить свалившемуся на меня счастью и тихо ликовала, а Ева старалась играть роль заботливой старшей сестры. И все бы было замечательно, если бы я не знала, что вся ее показная забота - всего лишь игра. Причем игра не слишком умелого актера. Ее нахмуренные брови и резкие взгляды, которыми она то и дело одаривала меня, казались мне самым лучшем доказательством ее нечестности и также предостережением, что моя идиллия скоро закончится и пора ждать перемен.
Это случилось на четвертом курсе, когда она вдруг заговорила о том, что мы уже совсем взрослые и пора бы каждой начать свой собственную самостоятельную жизнь. Я сначала не поняла, куда она клонит, но Ева, нетерпеливо вздохнув, ткнула пальцем себе в медальон. Я ахнула. Если честно, я уже давно не думала о том, что все, что нас держит вместе хоть как-то - это всего лишь побрякушка на шее и…страх. Животный страх боли. А еще я совсем забыла, что ее можно снять, и все мои страдания закончатся. Идея хороша, но только вот я уже настолько сроднилась с болью, так глубоко пустила ее в свою жизнь и душу, что не представляла себя без нее. Поэтому я быстро сказала: «нет» и вышла из комнаты. С тех пор мы перестали общаться. Ева начала игнорировать меня и сначала я пожала плечами, подумав, что равнодушие куда легче пережить, чем перманентные «круцио», но потом мне стало очень тоскливо. Я начала ее задирать, провоцировать и делать все, чтобы она обратила на меня внимание. Пусть даже посредством медальона. Но быть мебелью в нашей комнате, незаметной и ненужной, казалось мне сущим кошмаром, поэтому я использовала многие средства. Издевки, язвительность, упреки. Но все было тщетно. Разве что факультет стал с еще большим интересом наблюдать за нами. Они давно подозревали, что у нас что-то не ладится, но наше воспитание и привычка держать себя в руках в обществе, не давали им шанса удовлетворить свое любопытство.
Молчаливое презрение со стороны Евы затянулась так надолго, что затронуло и Рождественские каникулы. Я, как всегда, уже сидела у праздничного стола и с нетерпением ждала, когда спустится Ева. Отца рядом с нами не было, он уже какое Рождество справлял отдельно от нас, в гостях у кого-то. Мы были совсем одни, никому не нужные. Даже друг другу, что она и доказала, совсем не спустившись к ужину. Ева просто не пришла. И ничего не изменилось.
Ее жестокая игра продолжалась вплоть до самого пятого курса, когда у меня просто не выдерживали нервы, и я снова сбежала от нее. Я так хотела растопить лед между нами, мне так хотелось увидеть хоть какие-то эмоции на ее лице, что я прибегла к последнему способу воздействия. Понятия не имею, как она пережила этот приступ, но когда я вернулась, на месте спокойной и сдержанной сестры меня уже ждала разгневанная фурия.
- Как ты посмела, - орала она. - Ты, сука!
Вслед за этими словами были произнесены другие, те, которых я ждала уже целый год, и целая волна невыносимой боли скрутила мое тело и сознание. Я отвыкла от «круцио», но именно под ним я почувствовала себя…немного счастливой, что ли? Я не могла терпеть, я не могла наслаждаться, но и без него было совсем невыносимо. Гораздо хуже, чем «под ним». Потому что где-то на уровне подсознания я знала, если я не могу получить желаемое, а именно любовь моей сестры, то мне остается единственное - пойти от противного и вызвать ее ненависть. Или хотя бы какую-нибудь реакцию. Но только не безразличие, только не… Наверное, я сходила с ума.
Спустя некоторое время после ссоры, я набралась смелости и подошла к сестре. Просто подошла и протянула учебник, который она давно искала в библиотеке, но все никак не могла найти. Я ожидала, что Ева прогонит меня, но она просто взяла книгу и сказала:
- Урок уже через 2 минуты. Пошли скорее!
И с этих пор между нами снова что-то изменилось, но теперь уже надолго, действительно надолго, потому что вот уже почти два года нам удавалось удерживать шаткое перемирие, вернее его непреходящее ощущение. Мы стали чуть ближе друг к другу. Нет, ссоры, упреки и обвинения продолжались, точно так же, как и сеансы запредельной боли, но они проходили уже намного реже и намного осторожнее. Сестра как будто снова хотела заполучить себе самого верного союзника, который будет полностью зависим от нее, или же просто смирилась с тем, что ей никуда от меня не деться, а жить как-то дальше нужно. Она прекрасно знала, что я не верну ей медальон, ни под каким предлогом, я ей не раз писала об этом в письмах, во время нашего года «молчания», когда по-другому никак не могла заставить выслушать меня. Я знаю, что она читала их, хоть никогда и не отвечала на них. Насчет медальона я уже давно приняла четкую позицию, с тех самых пор, как поняла однажды, зачем дед придумал все это для нас. Он прекрасно осознавал, что Ева вряд ли откажется от своей ненависти ко мне, потому что она был куда сильнее ее, а я ни за что в жизни не откажусь от любви. Но эти два чувства не помешают нам при первой возможности разлететься в разные стороны и оставить нашу проблему неразрешенной. Поэтому, связать нас таким образом, грубо и тесно, было единственным способом дать нам время разобраться в себе и друг в друге. Не факт, что простить. Хотя бы просто понять. И умерить бушевавшие в нас чувства. Но мне было все равно на «освобождение», я знала, что никогда не смогу потерять сестру, потому что не мыслила без нее жизни. И ради нее я действительно бы пошла на многое, люби она меня, но она не любила. И я все силы тратила на то, чтобы удержать ее рядом с собой. Я никогда не задумывалась о том, что моей сестре тоже может чего-то хотеться, я вела себя как страшная эгоистка и всегда оправдывала себя. Болью. Я искреннее полагала, что окупила все свои невинные желания на всю жизнь вперед и теперь имею право требовать у судьбы хотя бы толику счастья. И провидение сжалилось надо мной. Носясь по замку вместе с сестрой, помогая ей в шалостях или откровенных издевательствах над грязнокровками (так мы обе вымещали свою злость на мое английское происхождение), корпя над домашним заданием или снова задействуя медальон, мы снова были вместе. Я была почти счастлива. Ведь я вернула некое расположение сестры, ей было не все равно на меня, у нас появились общие враги и я, наконец, научилась противостоять Еве, хотя бы изредка, хотя бы на людях, делая нашу игру? борьбу? связь? еще острее…