Дубль из фб.
Из блокнота. Хроники поездки в Спб, март 2013.
С Мишей мы тоже отлично поговорили. Сначала я по древу растекалась, насчет того, как меня рвет на части парадокс. Вот, объясняла, видишь, Миша, получается, что все, что ни делает художник, он делает только ради собственной совести. То есть в итоге, весь этот муторный долг перед искусством на поверку оказывается лишь стремлением утешить возбужденную совесть. Вся жизнь в топку совести. Ты просыпаешься, встаешь, делаешь что-то, чтобы освободить время для того, чтобы сделать что-то, чтобы получить возможность сделать что-то, ради того, чтобы сделать что-то и… А все это только с целью дожить до какого-то вечера, в который ты сможешь лечь в постель с относительно чистой совестью. Лечь, заснуть без боли. Не писец ли? А Миша мне говорит: а как ты хотела? Да, вот так и живет любой художник. Работает ради совести. Больше нет ничего. Да разве?! - спрашиваю. Но ведь художники веками вносят вклад в развитие бога, гуманизма, философской мысли. Художники тысячелетиями двигают прогресс духа! - восклицаю. А Миша мне отвечает, типа, ну… да, но только как-то они его двигают, немного как бурлаки. А на прощанье Миша мне рассказал историю. Про Гурзуф. Там на набережную приходят разводящие. Кто с телескопом: можно на звезды за денежку посмотреть; кто с лошадкой или обезьянкой: можно сфотографироваться с живой природой. И подобное. А один парень, сказал Миша, приходит с коробком. К парню выстраивается очередь: попадать в коробок камнем с трех шагов. Понимаешь, сказал Миша, это - минимализм. Камень приносить с собой не надо: можно подобрать с земли. Коробок - на кармане. Делать ничего не надо. Бросок - одна копейка. Попадание - плюс одна. Промах - минус. Очередь стоит. Многие кидают по два раза. Некоторые - по три. В какой-то момент парень прячет коробок в карман и говорит: ну, я пошел. Типа, все. Тир закрывается. Уже в коридоре я застегивала пальто, а Миша подчеркнул: ты главное помни, Катя, про принцип камня и коробка. В такие моменты я определенно чувствую присутствие папы. Будто он мне говорит: доча, сонце, ты слушай, слушай этого человека - принцип камня и коробка, усвой, будь любезна, и - я рядом.
Вечером Энна с Юлькой показали мне выпускной Кристины Шапран, дуэт. И пару тройку моментов с Кауфманом, Кармен. Юля полюбила Кауфмана. Заламывала руки: как можно отвергнуть такого Хозе?!!! Это же… Это же… Ах! Ох! Ах! А я пожала плечами, сказала, типа, мне вообще никогда в жизни не нравились горячие кавказцы, волосатые. Потом сообразила, что вызывающе тупо соврала. Зачем, думаю, я так сказала? С какой стати они мне никогда не нравились? Тем более Кауфман - немец. У Энны, в ее 85, мозги на порядок яснее: она помнит либретто всех опер, наизусть. Подпевает. Такой вот шик. Кауфман прирезал свою телку. Юлька сказала: с ТАКИМ Хозе Кармен сразу смотрится полной дурой. А я сказала, что вероломная тварь и так и так - дура, вне зависимости от понтовости Хозе.
А в субботу, за завтраком, Леша попросил рассказать Леоноре про то, как я бегала в трусах по Ваське. И действительно, была такая история. Я ее писала лет восемь назад в жж, когда меня читали три человека. Заварушка случилась году эдак в нулевом. Или в первом. Мы с моим бывшим парнем (которого я часто тут вспоминаю, вы читали - которого я убить хотела и который дева по гороскопу) жили в Румянцевском саду. Суть, на углу с Первой линией. И вот однажды утром. Я дома - одна. Звонок в дверь. Я в трусах и в майке иду открывать. Смотрю в глазок. Там двое. Кожанки. Квадратные головы. Классика. Вы кто? - спросила я. Они ответили: сейчас, млять, это ты, сука, нам расскажешь, кто ты. Я поняла сие так мол, что у парня моего гости. А я, как обычно, под раздачу. Меня, блин, в этом городе-музее, кто только не убивал. Я тогда еще вот-вот выписалась из больницы: валялась с сотрясением и пробитым подбородком. Короче, решение пришло молниеносно. Я кинулась в кухню. Глянула в окно. Машина ребят - у парадной. Пустая. Я окно открыла и прыгнула. Сразу за угол. И привет. Иду по Первой линии. Навстречу мне, как водится, профессора на лекции. Заводчане ждут трамваев. Студенты. Служащие. А я шпарю - в трусах. Май месяц. Ранний. И кто-то из толпы вот прямо сразу отделился, подошел ко мне и сказал: девушка, выходите за меня замуж. Теперь понятно стало, что тогда, в тот неудобоваримый момент, работал на самом деле принцип камня и коробка.
С Мишей мы тоже отлично поговорили. Сначала я по древу растекалась, насчет того, как меня рвет на части парадокс. Вот, объясняла, видишь, Миша, получается, что все, что ни делает художник, он делает только ради собственной совести. То есть в итоге, весь этот муторный долг перед искусством на поверку оказывается лишь стремлением утешить возбужденную совесть. Вся жизнь в топку совести. Ты просыпаешься, встаешь, делаешь что-то, чтобы освободить время для того, чтобы сделать что-то, чтобы получить возможность сделать что-то, ради того, чтобы сделать что-то и… А все это только с целью дожить до какого-то вечера, в который ты сможешь лечь в постель с относительно чистой совестью. Лечь, заснуть без боли. Не писец ли? А Миша мне говорит: а как ты хотела? Да, вот так и живет любой художник. Работает ради совести. Больше нет ничего. Да разве?! - спрашиваю. Но ведь художники веками вносят вклад в развитие бога, гуманизма, философской мысли. Художники тысячелетиями двигают прогресс духа! - восклицаю. А Миша мне отвечает, типа, ну… да, но только как-то они его двигают, немного как бурлаки. А на прощанье Миша мне рассказал историю. Про Гурзуф. Там на набережную приходят разводящие. Кто с телескопом: можно на звезды за денежку посмотреть; кто с лошадкой или обезьянкой: можно сфотографироваться с живой природой. И подобное. А один парень, сказал Миша, приходит с коробком. К парню выстраивается очередь: попадать в коробок камнем с трех шагов. Понимаешь, сказал Миша, это - минимализм. Камень приносить с собой не надо: можно подобрать с земли. Коробок - на кармане. Делать ничего не надо. Бросок - одна копейка. Попадание - плюс одна. Промах - минус. Очередь стоит. Многие кидают по два раза. Некоторые - по три. В какой-то момент парень прячет коробок в карман и говорит: ну, я пошел. Типа, все. Тир закрывается. Уже в коридоре я застегивала пальто, а Миша подчеркнул: ты главное помни, Катя, про принцип камня и коробка. В такие моменты я определенно чувствую присутствие папы. Будто он мне говорит: доча, сонце, ты слушай, слушай этого человека - принцип камня и коробка, усвой, будь любезна, и - я рядом.
Вечером Энна с Юлькой показали мне выпускной Кристины Шапран, дуэт. И пару тройку моментов с Кауфманом, Кармен. Юля полюбила Кауфмана. Заламывала руки: как можно отвергнуть такого Хозе?!!! Это же… Это же… Ах! Ох! Ах! А я пожала плечами, сказала, типа, мне вообще никогда в жизни не нравились горячие кавказцы, волосатые. Потом сообразила, что вызывающе тупо соврала. Зачем, думаю, я так сказала? С какой стати они мне никогда не нравились? Тем более Кауфман - немец. У Энны, в ее 85, мозги на порядок яснее: она помнит либретто всех опер, наизусть. Подпевает. Такой вот шик. Кауфман прирезал свою телку. Юлька сказала: с ТАКИМ Хозе Кармен сразу смотрится полной дурой. А я сказала, что вероломная тварь и так и так - дура, вне зависимости от понтовости Хозе.
А в субботу, за завтраком, Леша попросил рассказать Леоноре про то, как я бегала в трусах по Ваське. И действительно, была такая история. Я ее писала лет восемь назад в жж, когда меня читали три человека. Заварушка случилась году эдак в нулевом. Или в первом. Мы с моим бывшим парнем (которого я часто тут вспоминаю, вы читали - которого я убить хотела и который дева по гороскопу) жили в Румянцевском саду. Суть, на углу с Первой линией. И вот однажды утром. Я дома - одна. Звонок в дверь. Я в трусах и в майке иду открывать. Смотрю в глазок. Там двое. Кожанки. Квадратные головы. Классика. Вы кто? - спросила я. Они ответили: сейчас, млять, это ты, сука, нам расскажешь, кто ты. Я поняла сие так мол, что у парня моего гости. А я, как обычно, под раздачу. Меня, блин, в этом городе-музее, кто только не убивал. Я тогда еще вот-вот выписалась из больницы: валялась с сотрясением и пробитым подбородком. Короче, решение пришло молниеносно. Я кинулась в кухню. Глянула в окно. Машина ребят - у парадной. Пустая. Я окно открыла и прыгнула. Сразу за угол. И привет. Иду по Первой линии. Навстречу мне, как водится, профессора на лекции. Заводчане ждут трамваев. Студенты. Служащие. А я шпарю - в трусах. Май месяц. Ранний. И кто-то из толпы вот прямо сразу отделился, подошел ко мне и сказал: девушка, выходите за меня замуж. Теперь понятно стало, что тогда, в тот неудобоваримый момент, работал на самом деле принцип камня и коробка.