Осколки. Судьбы.
Коротенькая зарисовка-воспоминание о человеке, которого я никогда не знала (она умерла задолго до моего рождения), но чьё влияние на свою жизнь я несомненно ощущаю.
Одна из моих бабушек была дочерью польской гувернантки и ефрейторa, вовремя подавшегося в лесники в такую чащу, что их там долгое время никто не трогал и в бытность свою лесничим, укрывал и белых, и красных, когда те в беде забредали к нему. Бабушка была предпоследней из шести детей. Зина была старше на 2 года.
Зина стала медсестрой, вышла замуж перед самой войной и уехала в Ленинград, где у неё родилась дочь уже когда она осталась одна (мужа убили на фронте). Несмотря на то, что Зина работала в госпитале и у неё был паёк, девочка всё равно слабела и их отправили на Большую Землю. Это, возможно, было ошибкой, потому что в дороге пришлось ещё тяжелее, чем было в Ленинграде и когда Зина с девочкой добрались до Свердловска, где жили их родственники, девочку спасти не удалось... Как она пережила это всё я не знаю, да только устроилась она в больницу очень вскоре после приезда...
В свердловском госпитале было много тяжело раненых солдат, в том числе и пленных немцев. Один из них питал к всегда весёлой оптимистичной и очень доброй медсестре-Зине самые нежные чувства, которых она, конечно же, не разделяла в силу ряда обстоятельств. Однажды под Новый Год, когда у Зины был День Рождения, этот немец подарил ей неказистую пару матросов, непонятно как и из чего сделанных, но очень милых. Как ни странно, она не оттолкнула его и подарок взяла. Вскоре немец был выписан, а Зина забрала свою мать Пелагею Ивановну и вернулась в Ленинград, где они жили в одной комнате в коммуналке недалеко от Московского вокзала. Там в парадном на полу было выложено каменной мозаикой "1882 г".
Вот что пишет моя мама, вспоминая тётю Зину: « Она всегда приезжала летом. И мы все вместе жили у тёти Лиды [другая сестра бабушки и Зины]. В конце 40-вых и в 50-тые это была деревня Чернобровка в 60-ти км от Свердловска. У Лиды там в 1,5 км было опытное поле. Она там и жила. А мы снимали жилье у Абрамовны в одной из изб в деревне. Лида приезжала к нам на телеге, запряженной рыжей лошадью.
Большой огород и покосные лужки спускались к речке Чернобровке. Она была мелкая, но ужасно меня влекла и занимала.
Вечером мы располагались за огородом у стога сена с видом на закат. Солнце садилось за рекой. Я читала, Толя [мамин брат]возился с жуками. Мама с Зиной вышивали, читали вслух по очереди. Когда солнце подходило к кромке леса, все умолкали и следили за последним лучом. Зина курила молча.»
У неё была сложная жизнь и много трудностей, она рано умерла...
И всё что от неё осталось, это несколько потрясающих рисунков и те две фигурки, которые по-прежнему украшают ёлку моего дяди каждый год...
Это - рисунки гистологических слайдов, сделанные тушью и карандашом - когда Зина училась (начало тридцатых годов).
Рисунок ската. На обратной стороне дата: 1948й.
Те самые фигурки спустя 65 лет...
Одна из моих бабушек была дочерью польской гувернантки и ефрейторa, вовремя подавшегося в лесники в такую чащу, что их там долгое время никто не трогал и в бытность свою лесничим, укрывал и белых, и красных, когда те в беде забредали к нему. Бабушка была предпоследней из шести детей. Зина была старше на 2 года.
Зина стала медсестрой, вышла замуж перед самой войной и уехала в Ленинград, где у неё родилась дочь уже когда она осталась одна (мужа убили на фронте). Несмотря на то, что Зина работала в госпитале и у неё был паёк, девочка всё равно слабела и их отправили на Большую Землю. Это, возможно, было ошибкой, потому что в дороге пришлось ещё тяжелее, чем было в Ленинграде и когда Зина с девочкой добрались до Свердловска, где жили их родственники, девочку спасти не удалось... Как она пережила это всё я не знаю, да только устроилась она в больницу очень вскоре после приезда...
В свердловском госпитале было много тяжело раненых солдат, в том числе и пленных немцев. Один из них питал к всегда весёлой оптимистичной и очень доброй медсестре-Зине самые нежные чувства, которых она, конечно же, не разделяла в силу ряда обстоятельств. Однажды под Новый Год, когда у Зины был День Рождения, этот немец подарил ей неказистую пару матросов, непонятно как и из чего сделанных, но очень милых. Как ни странно, она не оттолкнула его и подарок взяла. Вскоре немец был выписан, а Зина забрала свою мать Пелагею Ивановну и вернулась в Ленинград, где они жили в одной комнате в коммуналке недалеко от Московского вокзала. Там в парадном на полу было выложено каменной мозаикой "1882 г".
Вот что пишет моя мама, вспоминая тётю Зину: « Она всегда приезжала летом. И мы все вместе жили у тёти Лиды [другая сестра бабушки и Зины]. В конце 40-вых и в 50-тые это была деревня Чернобровка в 60-ти км от Свердловска. У Лиды там в 1,5 км было опытное поле. Она там и жила. А мы снимали жилье у Абрамовны в одной из изб в деревне. Лида приезжала к нам на телеге, запряженной рыжей лошадью.
Большой огород и покосные лужки спускались к речке Чернобровке. Она была мелкая, но ужасно меня влекла и занимала.
Вечером мы располагались за огородом у стога сена с видом на закат. Солнце садилось за рекой. Я читала, Толя [мамин брат]возился с жуками. Мама с Зиной вышивали, читали вслух по очереди. Когда солнце подходило к кромке леса, все умолкали и следили за последним лучом. Зина курила молча.»
У неё была сложная жизнь и много трудностей, она рано умерла...
И всё что от неё осталось, это несколько потрясающих рисунков и те две фигурки, которые по-прежнему украшают ёлку моего дяди каждый год...
Это - рисунки гистологических слайдов, сделанные тушью и карандашом - когда Зина училась (начало тридцатых годов).
Рисунок ската. На обратной стороне дата: 1948й.
Те самые фигурки спустя 65 лет...