Причудливые узоры жизни
«...Происхожденье основаньем к обвиненью служить не может».
(Расширенный комментарий к письму Б. Пастернака)
К расширенному комментарию подтолкнуло письмо Б. Пастернака от 1 июня 1928 года адресованное Екатерине Павловне Пешковой:
«...Вручительница письма Татьяна Павловна Руднева хлопочет о том же, чего всей душой хотел бы и я...».
Подательница пастернаковского письма хлопотала об освобождении арестованной сестры Екатерины Павловны Васильчиковой.
Хлопотать за невинно сосланных, арестованных и осужденных Пастернаку приходилось неоднократно:
- осенью 1924 г., добиваясь облегчения участи «невинно сосланного мальчика», ходил в Кремль к Карлу Радеку;
- в декабре 1932 г. спас от высылки из Москвы жену осужденного В. Ф. Анастасьева, для чего пришлось неоднократно встречаться с работником НКВД Яковом Аграновым;
- в августе 1935 г. обратился к М. И. Калинину с просьбой о сокращения срока наказания для В. Ф. Анастасьева (сына пианиста, педагога, и композитора Ф. М. Блуменфелда, двоюродного брата Генриха Нейгауза);
- в ноябре 1935 г. - обратился к Сталину с письмом в поддержку просьбы Ахматовой хлопотавшей об освобождении ее мужа, Николая Николаевича Пунина, и сына, Льва Николаевича Гумилева;
- в марте 1935 г. вновь обращался к Е. П. Пешковой, на этот раз с просьбой принять и выслушать писателя Г. Д. Венуса - в прошлом участника белого добровольческого движения, которому угрожала высылка в Казахстан.
Можно продолжать этот перечень, тем более что каждый новый случай - живая невымышленная история не нашего времени.Но я взялась прокомментировать письмо, в котором речь идет именно о Екатерине Павловне Васильчиковой - полной тезке Е. П. Пешковой, к которой обращена просьба Б. Пастернака.
В комментарии к пастернаковскому письму, впервые опубликованному в полном собрании сочинений (т. 8, стр. 221) об арестованной девушке всего две строчки: «художница-иконописец» до ареста и «вышла замуж за пианиста А. А. Егорова» после освобождения. Однако биография Е. П. Васильчиковой располагает к более пространному комментарию. Когда же я узнала о тайне, которую Васильчикова свято хранила на протяжении долгих лет жизни, желание написать расширенный комментарий окрепло.
Но сначала несколько слов о той, кому адресована записка Пастернака. Екатерина Павловна Пешкова была заместителем председателя политического Красного Креста, который в те годы еще обладал силой и оказывал помощь заключенным и их семьям. Деятельность Пешковой в смутные времена советской власти была легальной, но под присмотром ВЧК. Пешковой многое разрешалось, на многое смотрелось сквозь пальцы. Зато и слухов вокруг ее деятельности ходило немало. Тут и обвинения Ходасевича (статья «К истории возвращенчества»), не без основания считавшего кампанию развернутую в России по возвращению изгнанных в 1922 г. «пассажиров» так называемого «философского парохода» провокацией ГПУ, а Горького и его окружение, в частности Е. П. Пешкову, непосредственными пособниками этой провокации. Тут и обвинения в пособничестве «торговле заложниками» (известны случаи выкупа отдельных заключенных, чьи состоятельные родственники-эмигранты готовы были заплатить за свободу в валюте). И тут же множество благодарных слов со стороны тех, кому Е. П. Пешкова смогла облегчить участь в ссылке или спасла от ареста. Когда же деятельность политического Красного Креста стала мешать, его упразднили обычным для провокаторов способом - расстреляв «бывших», о которых беспокоился политический Красный Крест и, арестовав тех, кто за них еще недавно хлопотал. Каково было это видеть и осознавать Е. П. Пешковой - одному Богу известно. Но весной 1928 года, когда прошли массовые аресты в Сергиевом Посаде, Пешкова еще сумела смягчить приговоры многим, проходившим по делу «церковников».
Троице-Сергиева лавра издавна почиталась духовной столицей России. Она располагала уникальными богатствами русской православной культуры. В ее библиотеке хранились старинные книги и древние рукописи. Высокой историко-художественной ценностью обладали сокровища ее ризницы.
В первый мятежный послереволюционный 1918 год жившие в Сергиевом Посаде видные деятели религиозной русской культуры по собственной инициативе создали Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры. Одним из активных членов Комиссии стал граф Юрий Александрович Олсуфьев. Екатерина Павловна Васильчикова была его племянницей.
Юрист по образованию граф Ю. А. Олсуфьев с детства увлекался историей и археологией страны. Его страстью было путешествия по местам русской старины. Из каждого такого путешествия он привозил предметы древней культуры и быта. Да и в собственном имении крестьяне несли ему на продажу все, что находили при вспашке помещичьей земли. А находки попадались весьма интересные, ведь частью олсуфьевских владений было историческое Куликово поле. Да и помещиком Ю. А. Олсуфьев был необычным: закупил для своего хозяйства заграничные машины, применял на своих полях передовые технологии агрономии, построил для крестьян школу и детский приют.
Необходимо добавить, что отец Юрия Александровича - граф Александр Васильевич Олсуфьев, генерал-адъютант, начальник канцелярии императорской главной квартиры Александра III, - пожертвовал часть принадлежащих ему исторических земель Куликова поля под возведение храма Сергия Радонежского, благословившего русских воинов на победу в Куликовской битве. Строительство храма началось уже после смерти Олсуфьева-отца под руководством его сына Юрия Александровича и по проекту архитектора А. В. Щусева. Строительство пришлось на годы Первой мировой войны и завершилось буквально накануне российских революционных событий. Храм был освящен только в 1918 г., но работы по отделке интерьера и убранству иконостаса не были завершены. Именно революционные события заставили Юрия Александровича с семьей покинуть родовое имение и перебраться в Сергиев Посад под защиту лавры. С собой взял только самое ценное из годами собираемой коллекции древностей, в том числе и крест монаха Пересвета, найденный на Куликовом поле. Только эта часть его коллекции, переданная им позднее в музей Сергиева Посада, уцелела. Все остальное было разграблено.
Осенью 1921 г. в их доме поселилась пятнадцатилетняя Катя Васильчикова. Ее мать умерла, когда девочке едва исполнилось одиннадцать. В шестнадцать - она лишилась сразу и отца, и обоих братьев, покинувших Россию в 1922 г. Ее старшая сестра Татьяна Павловна, в замужестве Руднева, и была той «вручительницей» письма, о которой Пастернак написал:
«Т.П. живет по соседству с нами. У ней я и видел однажды ее сестру, Е. П. Васильчикову».
Когда юная Катя Васильчикова поселилась в семье брата ее бабушки, Сергиев Посад был уже переименован в город Сергиев, а Лавра была закрыта. На территории монастыря согласно декрету Совнаркома от 20 апреля 1920 г. был создан Музей историко-художественных ценностей. Прежняя Комиссия охраны лавры была расформирована, но Ю. А. Олсуфьев вошел и в новую Комиссию, что позволило ему продолжить опись и исследования сокровищ ризницы Троице-Сергиевой лавры. Его методы изучения древнерусского художественного литья, его описи древнерусских икон и фресок считаются первым шагом на новом поприще научной реставрации икон.
Его жена графиня Софья Владимировна помогала мужу в составлении каталогов, выезжала вместе с ним на опись древних икон и фресок в другие монастыри. Сделанные ею фотографии позволили современным исследователям древностей восстановить картину утраченных в годы Второй мировой войны реликвий.
Дед Софьи Владимировны со стороны матери Николай Петрович Трубецкой был создателем Императорского музыкального общества, в Одесском отделении которого преподавала мать Бориса Пастернака профессор Розалия Исидоровна Кауфман.
Племянник Николая Петровича - тот самый скульптор Паоло Трубецкой, чья мастерская во дворе Училища ваяния и зодчества соседствовала с флигелем, где жила семья Пастернаков.
«Ему предоставили новую мастерскую с верхним светом, пристроив ее снаружи к стене нашего дома и захватив пристройкой окно нашей кухни», писал Б. Пастернак в автобиографическом очерке «Люди и положения».
Через кухонное окно за работой скульптора наблюдал не только маленький Борис. Сохранился набросок Л. О. Пастернака - Паоло Трубецкой за работой. На обратной стороне рисунка рукой Б. Пастернака написано: «...Это князь П. Трубецкой за работой над скульптурной группой двух своих племянников, маленьких князей Трубецких».
Один из этих племянников - будущий известный философ и теоретик евразийства Н. С. Трубецкой был ровесником Б. Пастернака, знаком с ним по гимназии и университету. Будучи приверженцем Марбургской философской школы Трубецкой-младший заразил своим интересом и Бориса Пастернака. Рисунок отца Б. Пастернак подписал 19 октября 1958 г. и предназначал его в подарок Дж. Фельтринелли (первого издателя романа «Доктор Живаго») в ответ на просьбу о присылке иллюстративного материала для готовящегося у Фельтринелли к изданию «Автобиографического очерка» (первоначальное название очерка «Люди и положения»). Конверт с рисунком остался неотправленным, начавшиеся через четыре дня события, связанные с присуждением Пастернаку Нобелевской премии, отодвинули все остальное на задний план.
Что же касается самой скульптуры, то она долгое время находилась в гостиной господского дома в усадьбе Узкое. В той самой усадьбе Трубецких, где в 1884 г. крестили Софью Владимировну (будущую графиню Олсуфьеву) и где в 1878 г. венчались ее родители. Но думаю, что задолго до того, как усадьба в 1922 г. была превращена в санаторий, скульптура перекочевала в собрание Государственного Русского Музея. Неоднократно лечившийся в Узком Пастернак о создававшейся у него на глазах скульптуре маленьких князей Трубецких не упоминал. Хотя в письмах из Узкого не забывал добавить о бывших владельцах усадьбы. «Ворота с полукруглой аркой» и «дом невиданной красы» перешли в стихотворение Пастернака «Липовая аллея».
Но вернемся к родословной внучки Н. П. Трубецкого. Одна из сестер Софьи Владимировны - Александра - была женой Михаила Львовича Толстого. Впрочем, со Львом Толстым Софья Владимировна находилась и в более прямом родстве: прадед Л.Н. Толстого, Дмитрий Юрьевич Трубецкой приходился родным братом прапрадеду Н.П. Трубецкого.
Другая сестра Софьи Владимировны - Любовь - была женой сына московского городского головы В. М Голицына. Того самого князя Голицына, чьи хлопоты по поводу приема в первый класс гимназии Б. Пастернака в 1900 г. оказались безуспешными (министерское указание о 3% норме оказалось не под силу обойти и городскому голове):
«Многоуважаемый Леонид Осипович.
Спешу препроводить Вам в подлиннике ответ директора 5-й гимназии, ответ, к сожалению, неутешительный. Если еще что-либо можно сделать располагайте мною.
Искренне Вам преданный
Кн. Владимир Голицын».
С князем В. М. Голицыным Л. О. Пастернак был хорошо знаком по рисовальным вечерам, которые устраивала жена Голицына в их особняке на Большой Никитской.
Приемная дочь Олсуфьевых Екатерина Павловна Васильчикова, об освобождении которой, если вы помните, хлопотал Б. Пастернак, до ареста работала в Сергиевском музее скромной чертежницей и подрабатывала на жизнь еще и вышивкой. Если бы не социальный переворот в России, возможно, ее таланты проявились бы более ярким образом. Ее прадед по материнской линии и дед по отцовской - имели самое непосредственное отношение к искусству.
Со стороны матери она была правнучкой главного архитектора Москвы О. И. Бове, вершиной мастерства которого считается церковь архангела Михаила, построенная в подмосковной усадьбе его жены А.С. Трубецкой в селе Архангельское. Дедом Екатерины Павловны со стороны отца был Александр Алексеевич Васильчиков большой любитель и знаток искусства.
После окончания московского университета Александр Алексеевич служил при министерстве иностранных дел в российской миссии в Риме. Положение его родителей в обществе (отец - сенатор, мать - фрейлина императрицы) обеспечивало ему успешную карьеру. Интерес к искусству и к русской иконографии определили его дальнейшее поприще. В 1871 г. вышел его двухтомный Словарь русских портретов ("Liste alphabetique de portraits russes"). В 1879 г. его назначили директором императорского Эрмитажа, а затем и председателем императорской Археологической комиссии. Вот только историческую монографию "Семейство Разумовских" он так и не успел завершить. (Бабушка А. А. Васильчикова Анна Кирилловна Разумовская была племянницей А. Г. Разумовского, вознесенного к вершине власти императрицей Елизаветой Петровной.)
Внешне ничем не примечательный барский дом в Кораллово, где поселился А. А. Васильчиков с женой О. В. Олсуфьевой, от других русских усадеб отличался тем, что и резная кровать под балдахином, и резные шкафы, и поставцы, и другая домашняя обстановка были одновременно и предметами искусства Средневековья и Возрождения, и в то же время использовались в доме по своему прямому назначению. Славился дом и фамильными портретами работы В.Л. Боровиковского, Натье, Виже-Лебрен, а также старинными миниатюрами, гравюрами и книгами.
После смерти отца в 1890 г. картины, книги и обстановка дома были увезены наследниками, а дом в Кораллове продан. К тому времени сыновья А. А. Васильчикова, старший Алексей и младший Павел, имели усадьбы в саратовской губернии, где они занимались земской деятельностью.
Павел Александрович Васильчиков (отец Екатерины Павловны) был депутатом Саратовского дворянского собрания от Петровского уезда и депутатом уездного земского собрания.
Благосостояние семьи Васильчиковых рухнуло вместе с падением монархии. Земская деятельность оказалась детской забавой. На смену играющим в самоуправление «богачам» пришла надолго и всерьез диктатура «кухарки». Для спасения отцовской коллекции от начавшихся после февральской революции «народных» погромов Павел Александрович с семьей перебрался жить в Саратов. Будучи действительным членом Саратовской ученой архивной комиссии, он пытался пристроить часть коллекции картин и книг в стенах саратовского художественного музея.
Книги с экслибрисом Васильчиковых и по сей день хранятся в научной библиотеке Саратовского университета, где двадцать семь лет тому назад мне довелось заниматься «ловлей фраз» о Б. Пастернаке.
Я - в читальном зале научной библиотеки СГУ, вылавливающая в подшивках газет и журналов за 1928 г. имя Б. Пастернака.
Б. Пастернак - написавший в 1928 г. просьбу облегчить участь арестованной Е. П. Васильчиковой.
Книги из дома Е. П. Васильчиковой - в научной библиотеке СГУ.
Жизнь умеет закручивать и не такие кольца.
Тем более впечатляет еще одно ее кольцо.
Основатель Саратовского художественного музея им. А. Н. Радищева, моряк-художник А. П. Боголюбов, давший музею имя своего деда, был не только знаком с дедом Екатерины Васильчиковой, но и тайно враждовал с ним.
Нам придется снова вернуться в 1850-е годы, когда молодой Александр Васильчиков служил при русской миссии в Риме и оттуда был отправлен Великой княгиней Марией Николаевной в Париж с деликатным поручением: познакомиться с работами русских художников в Париже и доложить Великой княгине, которая после смерти мужа сменила его на посту президента Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств, о мастерстве художников и их нуждах. Молодой А. П. Боголюбов был среди инспектируемых парижских художников.
Из записок А. П. Боголюбова мы узнаем, что ходивший в то время в женихах Александр Васильчиков слишком много времени уделял своей невесте графине Ольге Олсуфьевой и потому не смог серьезно отнестись к высочайшему поручению. Автор записок с нескрываемым удовольствием пишет о том, как художники, о чьих работах и нуждах Васильчиков должен был доложить Великой княгине, настрочили жалобу на нерадивого работника посольства. Петиция врученная послу не повредила службе молодого человека, но скрытого недоброжелателя в лице Боголюбова он себе нажил.
Отказ Васильчикова принять проект об использовании для устройства провинциальных художественных музеев излишков дворцовых кладовых Боголюбов посчитал местью за жалобу почти тридцатилетней давности. Хотя скорее всего Васильчиков отклонил проект потому, что сам пытался пополнить коллекции столичного Эрмитажа, директором которого был недавно назначен, путем передачи в музей произведений искусства из императорских дворцов. (22 картины из Петергофа, среди которых "Давид и Ионафан" Рембрандта - тому подтверждение.)
Боголюбов считал Васильчикова «выскочкой чёрт знает откуда», радовался каждому его промаху и праздновал победу, когда ему удавалось обойти его или, как он это называл, дать врагу «нравственную пощечину» наподобие письма художников к российскому послу в Париже.
Второй пощечиной он считал многократные и щедрые царские пожертвования на становление и поддержку открывшегося в июне 1885 г. Саратовского художественного музея.
Третьей пощечиной он называл свое пособничество в закупке в ноябре 1884 г. коллекции А. П. Базилевского в Париже. Сам Государь просил посодействовать приобретению ценной коллекции для Эрмитажа - это ли не пощечина директору Эрмитажа.
В объективность Боголюбова верится с трудом. Еще труднее объективно отнестись к самому Боголюбову, сообщавшему, как неоднократно в своих интересах использовал доверительные отношения с государем, вынуждая его приобретать не имеющие художественной ценности картины своих знакомых художников. Или, скажем, когда узнаешь, к чему привело вмешательство Боголюбова в ссору его повара с родителями, пойманной на воровстве господского масла и сыра девочки. Отвесивший оплеуху одиннадцатилетней дочке хозяев, у которых Боголюбов жил в небольшом курортном германском городке, а потом по оплеухе вступившимся за дочь родителям, повар был оправдан своим господином. Посрамленные родители «воровки» загладили вину двумя бутылками вина. Пока Боголюбов с поваром пили вино за свою победу, наказанная отцом девочка битый час стояла на коленях возле свинарника на всеобщий позор и унижение. «...Дивлюсь его справедливости и доброте душевной», - резюмировал поведение отца девочки Боголюбов.
Васильчиков о себе записок не оставил. Упоминания о нем мелькают в письмах И. С. Тургенева. Познакомившись с «длинным Васильчиковым» в Москве, они более тесно сошлись в Баден Бадене. Супруги Васильчиковы посещали музыкальные вечера Полины Виардо, у них в доме Тургенев читал свой мистический рассказ «Собака».
Если уж речь зашла о дружбе с писателями, то следует упомянуть, мать А.А. Васильчикова, Александра Ивановна, урожденная Архарова, была дружна с Пушкиным, Карамзиным и Жуковским, некоторое время в их доме жил Н.В. Гоголь - домашний учитель одного из братьев А. А. Васильчикова.
Скорее всего, о затаившейся обиде художника Боголюбова директор Эрмитажа даже не догадывался. Что же касается коллекции Базилевского, то в тот год, когда при пособничестве Боголюбова коллекция была приобретена для Эрмитажа, А. А. Васильчиков занимался покупкой не менее ценной коллекции терракотовых статуэток из Танагры у русского посла в Греции графа П. А. Сабурова.
Жизнь рассудила их по-своему: в Саратовском Радищевском музее, являющимся детищем Боголюбова, на коллекционных наклейках можно увидеть имя Александра Алексеевича Васильчикова. Записи в книге поступлений экспонатов музея красноречиво говорят о переменах власти и настроений - «от Васильчикова», «из коллекции Васильчикова» и, наконец, - «от Губчека из вещей Васильчикова».
О Саратовском Радищевском музее я знаю не понаслышке. Прожив в Саратове большую часть своей жизни, нередко посещала и выставки, и основную экспозицию музея. О коллекции Васильчиковых ничего сказать не могу. Наверное, она находится в запасниках музея. Ведь и картины Л. О. Пастернака скрыты от обычных посетителей музея. Мне повезло побывать в музее вместе с художником П. Е. Пастернаком, правнуком Леонида Осиповича. Вот тогда из запасников музея были принесены ранние работы Пастернака. Пять из них подарил музею издатель журнала «Артист», в котором некоторое время сотрудничал Леонид Осипович.
Но вернемся в Сергиев Посад. Когда в мае 1928 г. в городе начались массовые аресты, в доме Олсуфьевых работники ГПУ обнаружили только Екатерину Павловну Васильчикову. Ее дядя с женой буквально накануне арестов уехали в командировку для исследования новгородских фресок. Так в число арестованных, среди которых были Павел Флоренский, княжна А. Д. Шаховская, смотритель музея Абрамцево А. С. Мамонтова, священник В. С. Соболев, профессор Московской духовной академии Д. И. Введенский и многие другие именитые люди попала 22-летняя ничем особенным не отличавшаяся девушка.
6 июня 1928 г. ей предъявили обвинение в сокрытии местонахождения дяди, которого считали главным обвиняемым в сфабрикованном деле.
Всего в мае 1928 г. в Сергиевом Посаде было арестовано 80 человек. Все они проходили по одному делу «Антисоветская группа черносотенных элементов», на всех имелся один подписанный Ягодой ордер, общее на всех обвинение, общее постановление о мерах наказания и общее на всех заключение по делу:
«Согласно имевшимся агентурным данным СООГПУ было известно, что нижепоименованные граждане, проживая в г. Сергиеве и, будучи по своему социальному происхождению "бывшими людьми" (княгини, князья, графы), в условиях оживления антисоветских сил начали представлять для Соввласти некоторую угрозу, в смысле проведения мероприятий власти по целому ряду вопросов».
«Надо верить, что подозренья, основанные на ложной видимости, рассеются, а одно происхожденье основаньем к обвиненью служить не может. Ее вероятно освободят и так, но в виду ее болезненного состоянья Т. П. хлопочет о том, чтобы это случилось по возможности скорее, - писал Б. Пастернак Е. П. Пешковой.
Но Пастернак ошибался. И происхождение являлось весьма веским основанием для обвинения, и освобождения для сестры Татьяна Павловна не смогла выхлопотать. Е. П. Пешкова облегчила участь многим осужденным по делу Сергиева Посада. Но в основном это были люди с известными именами. Так сосланный в июле 1928 г. в Нижний Новгород Павел Флоренский после хлопот Пешковой был в середине сентября уже возвращен из ссылки.
«...По ходатайству подали на пересмотр дела, - вспоминала спустя годы Е. П. Васильчикова. - И вышло так, что мы, самые незначительные, получили более высокую меру - у нас было минус шесть, а те, кому помогла Е. П. Пешкова, получили минус один».
После пересмотра дела приговор Е. П. Васильчиковой остался в силе: три года лишения права проживать в Москве и московской губернии. Что же касается П. Флоренского, после повторного ареста в 1933 г. он был приговорен уже к 10-ти годам заключения в Соловецких лагерях. Красный Крест пытался облегчить участь Соловецких заключенных обреченных фактически на голодное вымирание. Массовое их уничтожение в 1937 г. разом решило все проблемы.
Чтобы узнать, почему именно Ю. А. Олсуфьева поторопились отправить подальше от Сергиева Посада в эти тревожные дни, и каким «мероприятиям власти» препятствовали обвиняемые, нам нужно вернуться в Сергиев Посад, который еще не переименовали в город Сергиев (в Загорск он был переименован позднее - в 1930 г.).
История возникновения Сергиева Посада тесно связана с историей Троице-Сергиевой лавры. Мужской православный монастырь основанный монахом-пустынником Сергием Радонежским при храме Св. Троицы звание лавры получил уже после смерти монаха. Мощи причисленного к лику святых Сергия Радонежского хранились в Троицком соборе, а его имя присоединили к названию лавры.
Накануне Пасхи 1919 г. в связи с набирающей силу антирелигиозной пропагандой вышел указ московских властей вскрыть ковчег с мощами Преподобного Сергия Радонежского и выставить их на всеобщее обозрение. То есть показать тленность святых мощей и таким образом «разоблачить чудеса и положить конец церковному мракобесию». Закрытие Троице-Сергиевой лавры в апреле 1920 г. было следующим шагом по борьбе с религией. Выселенные из монастыря монахи, не желая покидать место своего служения, стали работать сторожами в соборах, предназначенных для государственного исторического музея.
В марте 1920 г. среди посадских поползли слухи, что ковчег с мощами будет передан в один из московских музеев. Это известие вызвало волнение среди верующих. Боясь осквернения святыни или ее пропажи, Патриарх Тихон обратился к Ленину с просьбой отменить богохульное решение. Ответа не последовало. И вот тогда Патриарх Тихон решился на беспрецедентный поступок.
В Комиссии по передаче монастырского имущества музею в качестве экспертов оставались П. Флоренский и Ю.А. Олсуфьев. Они имели свободный доступ во все помещения бывшей лавры. С благословения Патриарха Тихона ночью одного из последних дней марта 1920 г. Флоренский и Олсуфьев вскрыли ковчег, в котором хранились святые мощи, изъяли главу Сергия Радонежского и заменили ее головой Трубецкого погребенного в подклети Троицкого собора несколько веков тому назад.
Полагая, что в случае обнаружения подмены, пропажу будут искать за пределами лавры, изъятую голову первое время хранили в ризнице Троицкого собора. Подмены никто не обнаружил, и тогда Олсуфьев перенес святую реликвию домой. Так Екатерина Павловна Васильчикова оказалась среди тех немногих, кто был посвящен в тайну и дал обет молчания.
В середине 1928 г. в стране вспыхнула с новой силой волна антирелигиозной пропаганды. В марте газеты обнаружили "Гнездо черносотенцев под Москвой". "Шаховские, Олсуфьевы, Трубецкие и др. ведут религиозную пропаганду", "Троице-Сергиева Лавра - убежище бывших князей, фабрикантов и жандармов», - сообщали газеты. В некоторых статьях были обвинения в адрес Флоренского и Олсуфьева, которые "под маркой государственного научного учреждения выпускают религиозные книги для массового распространения". А когда в статьях раздались требования, что соответствующие органы «должны обратить на Сергиево особое внимание", - ничего другого кроме арестов ждать уже не приходилось.
При аресте Олсуфьева могла раскрыться тайна изъятия и сокрытия главы Сергия Радонежского. Святыне вновь угрожала опасность осквернения. Поэтому супругов Олсуфьевых отправили в командировку подальше от Сергиева Посада. Никто не предполагал, что вместо Олсуфьева арестуют его племянницу и ковчег (это была дубовая коробка, на которой Олсуфьевы, не желая привлечь к ней внимания посторонних, держали пальму) останется в опечатанном доме.
Как оказалось, на подставку для пальмы не обратили внимания и работники ГПУ. После того как обвиненные в антисоветской деятельности жители Сергивого Посада отправились в ссылку, Софья Владимировна Олсуфьева тайно вернулась в город, проникла в опечатанный дом и вынесла ковчег в сад. Идти с ним по городу она опасалась, поэтому ковчег был зарыт в саду дома.
Желая избежать ареста, Юрий Александрович и Софья Владимировна Олсуфьевы поселился в глухом поселке, в 7-ми километрах от ближайшей станции Люберцы, до которой они каждый день шли пешком. Из Люберец на пригородном поезде добирались до Москвы. Юрий Александрович работал в Московских государственных реставрационных мастерских И. Э. Грабаря (бывшие палаты Аверкия Кириллова на Берсеневской набережной).
Там же под крылом Грабаря в отделе древнерусской живописи трудился художник-реставратор Павел Александрович Голубцов. Юноша вырос в Сергиевом Посаде, его отец был профессором Московской духовной академии, а мать - дочерью ректора этой академии. На молодого человека можно было вполне положиться. Получив от Софьи Владимировны план сада с указанием места захоронения ковчега, он выкопал его и тайно перенес поближе к месту жительства Олсуфьевых, став еще одним посвященным в Посадскую тайну.
В 1930 г. с третьего курса МГУ Голубцов был отчислен и на три года сослан в Северный край. Это были еще те «мягкие» годы, когда из советских ссылок возвращались. Опасаясь арестов, Олсуфьевы часто меняли место подмосковного жительства.
В 1934 г. были закрыты реставрационные мастерские. Юрия Александровича пригласили возглавить секцию реставрации отдела древнерусского искусства в Третьяковской галерее, а художник-реставратор Софья Владимировна устроилась на работу в Музей изящных искусств. Так Олсуфьевы поселились в Москве. Но им не удалось избежать участи своих родных и друзей. Ю. А. Олсуфьев был арестован в 1938 г. «за распространение антисоветских слухов» и через несколько месяцев расстрелян на Бутовском полигоне. Его жену и сподвижницу сначала выслали в Дмитров, а когда осенью 1941 г. возникла опасность оккупации Москвы, ее в числе других «бывших» арестовали. Приговоренная к 10-ти годам исправительно-трудовых лагерей она через полтора года скончалась в Свияжском монастыре, который когда-то обследовала.
После смерти Олсуфьева и ссылки его жены единственным человеком, который знал место хранения главы Сергия Радонежского был П. А. Голубцов. Немцы приближались к Москве, Голубцов со дня на день ждал призыва в армию. А на войне, как известно, бывает, что и убивают. Голубцову пришлось посвятить в посадскую тайну еще одного доверенного - архимандрита Иллариона служащего в храме села Виноградово под Москвой.
Всю войну глава Сергия Радонежского в полной тайне хранилась в алтаре под престолом храма Владимирской иконы Пресвятой Богородицы. После демобилизации летом 1945 г. П. А. Голубцов перенес ее на московскую квартиру Е. П. Васильчиковой - единственной оставшейся в живых участнице тайного изъятия и сокрытия святой реликвии.
К Пасхе 1946 года стало известно об открытии Троице-Сергиевой лавры. В первую очередь Церкви были возвращены колокольня и Успенский собор, куда были перенесены мощи Преподобного Сергия. Узнав об этом событии, Е. П. Васильчикова сама отвезла и передала отсеченную главу из рук в руки Патриарха Алексия I. В совершеннейшей тайне с положенным ритуалом глава была возвращена к мощам, а голову Трубецкого похоронили тут же, недалеко от Успенского собора.
«Это - девушка, уже в детстве натерпевшаяся неисчислимых бед и испытаний и теперь совершенно больная», - писал Пастернак о Е. П. Васильчиковой.
В 1928 г., когда писались эти строки, никто не знал, что все беды и испытания у девушки еще впереди. Так же как никто никогда не знал, хранительницей какой тайны она является. Только во времена, когда эта тайна уже никому не могла навредить, церковь решилась поведать ее миру. Это произошло в начале 1990-х годов после смерти Архиепископа Сергия (в миру П. А. Голубцов) и незадолго до смерти схимонахини Елисаветы (в миру Е. П. Васильчикова).
Статья в 10 вордовских страниц. Я понимаю, как трудно читать такой длинный текст в ЖЖ. Но мне не хотелось делить его на части с продолжением.
Замечания по сути приветствуются так же, как и простые отзывы.
(Расширенный комментарий к письму Б. Пастернака)
К расширенному комментарию подтолкнуло письмо Б. Пастернака от 1 июня 1928 года адресованное Екатерине Павловне Пешковой:
«...Вручительница письма Татьяна Павловна Руднева хлопочет о том же, чего всей душой хотел бы и я...».
Подательница пастернаковского письма хлопотала об освобождении арестованной сестры Екатерины Павловны Васильчиковой.
Хлопотать за невинно сосланных, арестованных и осужденных Пастернаку приходилось неоднократно:
- осенью 1924 г., добиваясь облегчения участи «невинно сосланного мальчика», ходил в Кремль к Карлу Радеку;
- в декабре 1932 г. спас от высылки из Москвы жену осужденного В. Ф. Анастасьева, для чего пришлось неоднократно встречаться с работником НКВД Яковом Аграновым;
- в августе 1935 г. обратился к М. И. Калинину с просьбой о сокращения срока наказания для В. Ф. Анастасьева (сына пианиста, педагога, и композитора Ф. М. Блуменфелда, двоюродного брата Генриха Нейгауза);
- в ноябре 1935 г. - обратился к Сталину с письмом в поддержку просьбы Ахматовой хлопотавшей об освобождении ее мужа, Николая Николаевича Пунина, и сына, Льва Николаевича Гумилева;
- в марте 1935 г. вновь обращался к Е. П. Пешковой, на этот раз с просьбой принять и выслушать писателя Г. Д. Венуса - в прошлом участника белого добровольческого движения, которому угрожала высылка в Казахстан.
Можно продолжать этот перечень, тем более что каждый новый случай - живая невымышленная история не нашего времени.Но я взялась прокомментировать письмо, в котором речь идет именно о Екатерине Павловне Васильчиковой - полной тезке Е. П. Пешковой, к которой обращена просьба Б. Пастернака.
В комментарии к пастернаковскому письму, впервые опубликованному в полном собрании сочинений (т. 8, стр. 221) об арестованной девушке всего две строчки: «художница-иконописец» до ареста и «вышла замуж за пианиста А. А. Егорова» после освобождения. Однако биография Е. П. Васильчиковой располагает к более пространному комментарию. Когда же я узнала о тайне, которую Васильчикова свято хранила на протяжении долгих лет жизни, желание написать расширенный комментарий окрепло.
Но сначала несколько слов о той, кому адресована записка Пастернака. Екатерина Павловна Пешкова была заместителем председателя политического Красного Креста, который в те годы еще обладал силой и оказывал помощь заключенным и их семьям. Деятельность Пешковой в смутные времена советской власти была легальной, но под присмотром ВЧК. Пешковой многое разрешалось, на многое смотрелось сквозь пальцы. Зато и слухов вокруг ее деятельности ходило немало. Тут и обвинения Ходасевича (статья «К истории возвращенчества»), не без основания считавшего кампанию развернутую в России по возвращению изгнанных в 1922 г. «пассажиров» так называемого «философского парохода» провокацией ГПУ, а Горького и его окружение, в частности Е. П. Пешкову, непосредственными пособниками этой провокации. Тут и обвинения в пособничестве «торговле заложниками» (известны случаи выкупа отдельных заключенных, чьи состоятельные родственники-эмигранты готовы были заплатить за свободу в валюте). И тут же множество благодарных слов со стороны тех, кому Е. П. Пешкова смогла облегчить участь в ссылке или спасла от ареста. Когда же деятельность политического Красного Креста стала мешать, его упразднили обычным для провокаторов способом - расстреляв «бывших», о которых беспокоился политический Красный Крест и, арестовав тех, кто за них еще недавно хлопотал. Каково было это видеть и осознавать Е. П. Пешковой - одному Богу известно. Но весной 1928 года, когда прошли массовые аресты в Сергиевом Посаде, Пешкова еще сумела смягчить приговоры многим, проходившим по делу «церковников».
Троице-Сергиева лавра издавна почиталась духовной столицей России. Она располагала уникальными богатствами русской православной культуры. В ее библиотеке хранились старинные книги и древние рукописи. Высокой историко-художественной ценностью обладали сокровища ее ризницы.
В первый мятежный послереволюционный 1918 год жившие в Сергиевом Посаде видные деятели религиозной русской культуры по собственной инициативе создали Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры. Одним из активных членов Комиссии стал граф Юрий Александрович Олсуфьев. Екатерина Павловна Васильчикова была его племянницей.
Юрист по образованию граф Ю. А. Олсуфьев с детства увлекался историей и археологией страны. Его страстью было путешествия по местам русской старины. Из каждого такого путешествия он привозил предметы древней культуры и быта. Да и в собственном имении крестьяне несли ему на продажу все, что находили при вспашке помещичьей земли. А находки попадались весьма интересные, ведь частью олсуфьевских владений было историческое Куликово поле. Да и помещиком Ю. А. Олсуфьев был необычным: закупил для своего хозяйства заграничные машины, применял на своих полях передовые технологии агрономии, построил для крестьян школу и детский приют.
Необходимо добавить, что отец Юрия Александровича - граф Александр Васильевич Олсуфьев, генерал-адъютант, начальник канцелярии императорской главной квартиры Александра III, - пожертвовал часть принадлежащих ему исторических земель Куликова поля под возведение храма Сергия Радонежского, благословившего русских воинов на победу в Куликовской битве. Строительство храма началось уже после смерти Олсуфьева-отца под руководством его сына Юрия Александровича и по проекту архитектора А. В. Щусева. Строительство пришлось на годы Первой мировой войны и завершилось буквально накануне российских революционных событий. Храм был освящен только в 1918 г., но работы по отделке интерьера и убранству иконостаса не были завершены. Именно революционные события заставили Юрия Александровича с семьей покинуть родовое имение и перебраться в Сергиев Посад под защиту лавры. С собой взял только самое ценное из годами собираемой коллекции древностей, в том числе и крест монаха Пересвета, найденный на Куликовом поле. Только эта часть его коллекции, переданная им позднее в музей Сергиева Посада, уцелела. Все остальное было разграблено.
Осенью 1921 г. в их доме поселилась пятнадцатилетняя Катя Васильчикова. Ее мать умерла, когда девочке едва исполнилось одиннадцать. В шестнадцать - она лишилась сразу и отца, и обоих братьев, покинувших Россию в 1922 г. Ее старшая сестра Татьяна Павловна, в замужестве Руднева, и была той «вручительницей» письма, о которой Пастернак написал:
«Т.П. живет по соседству с нами. У ней я и видел однажды ее сестру, Е. П. Васильчикову».
Когда юная Катя Васильчикова поселилась в семье брата ее бабушки, Сергиев Посад был уже переименован в город Сергиев, а Лавра была закрыта. На территории монастыря согласно декрету Совнаркома от 20 апреля 1920 г. был создан Музей историко-художественных ценностей. Прежняя Комиссия охраны лавры была расформирована, но Ю. А. Олсуфьев вошел и в новую Комиссию, что позволило ему продолжить опись и исследования сокровищ ризницы Троице-Сергиевой лавры. Его методы изучения древнерусского художественного литья, его описи древнерусских икон и фресок считаются первым шагом на новом поприще научной реставрации икон.
Его жена графиня Софья Владимировна помогала мужу в составлении каталогов, выезжала вместе с ним на опись древних икон и фресок в другие монастыри. Сделанные ею фотографии позволили современным исследователям древностей восстановить картину утраченных в годы Второй мировой войны реликвий.
Дед Софьи Владимировны со стороны матери Николай Петрович Трубецкой был создателем Императорского музыкального общества, в Одесском отделении которого преподавала мать Бориса Пастернака профессор Розалия Исидоровна Кауфман.
Племянник Николая Петровича - тот самый скульптор Паоло Трубецкой, чья мастерская во дворе Училища ваяния и зодчества соседствовала с флигелем, где жила семья Пастернаков.
«Ему предоставили новую мастерскую с верхним светом, пристроив ее снаружи к стене нашего дома и захватив пристройкой окно нашей кухни», писал Б. Пастернак в автобиографическом очерке «Люди и положения».
Через кухонное окно за работой скульптора наблюдал не только маленький Борис. Сохранился набросок Л. О. Пастернака - Паоло Трубецкой за работой. На обратной стороне рисунка рукой Б. Пастернака написано: «...Это князь П. Трубецкой за работой над скульптурной группой двух своих племянников, маленьких князей Трубецких».
Один из этих племянников - будущий известный философ и теоретик евразийства Н. С. Трубецкой был ровесником Б. Пастернака, знаком с ним по гимназии и университету. Будучи приверженцем Марбургской философской школы Трубецкой-младший заразил своим интересом и Бориса Пастернака. Рисунок отца Б. Пастернак подписал 19 октября 1958 г. и предназначал его в подарок Дж. Фельтринелли (первого издателя романа «Доктор Живаго») в ответ на просьбу о присылке иллюстративного материала для готовящегося у Фельтринелли к изданию «Автобиографического очерка» (первоначальное название очерка «Люди и положения»). Конверт с рисунком остался неотправленным, начавшиеся через четыре дня события, связанные с присуждением Пастернаку Нобелевской премии, отодвинули все остальное на задний план.
Что же касается самой скульптуры, то она долгое время находилась в гостиной господского дома в усадьбе Узкое. В той самой усадьбе Трубецких, где в 1884 г. крестили Софью Владимировну (будущую графиню Олсуфьеву) и где в 1878 г. венчались ее родители. Но думаю, что задолго до того, как усадьба в 1922 г. была превращена в санаторий, скульптура перекочевала в собрание Государственного Русского Музея. Неоднократно лечившийся в Узком Пастернак о создававшейся у него на глазах скульптуре маленьких князей Трубецких не упоминал. Хотя в письмах из Узкого не забывал добавить о бывших владельцах усадьбы. «Ворота с полукруглой аркой» и «дом невиданной красы» перешли в стихотворение Пастернака «Липовая аллея».
Но вернемся к родословной внучки Н. П. Трубецкого. Одна из сестер Софьи Владимировны - Александра - была женой Михаила Львовича Толстого. Впрочем, со Львом Толстым Софья Владимировна находилась и в более прямом родстве: прадед Л.Н. Толстого, Дмитрий Юрьевич Трубецкой приходился родным братом прапрадеду Н.П. Трубецкого.
Другая сестра Софьи Владимировны - Любовь - была женой сына московского городского головы В. М Голицына. Того самого князя Голицына, чьи хлопоты по поводу приема в первый класс гимназии Б. Пастернака в 1900 г. оказались безуспешными (министерское указание о 3% норме оказалось не под силу обойти и городскому голове):
«Многоуважаемый Леонид Осипович.
Спешу препроводить Вам в подлиннике ответ директора 5-й гимназии, ответ, к сожалению, неутешительный. Если еще что-либо можно сделать располагайте мною.
Искренне Вам преданный
Кн. Владимир Голицын».
С князем В. М. Голицыным Л. О. Пастернак был хорошо знаком по рисовальным вечерам, которые устраивала жена Голицына в их особняке на Большой Никитской.
Приемная дочь Олсуфьевых Екатерина Павловна Васильчикова, об освобождении которой, если вы помните, хлопотал Б. Пастернак, до ареста работала в Сергиевском музее скромной чертежницей и подрабатывала на жизнь еще и вышивкой. Если бы не социальный переворот в России, возможно, ее таланты проявились бы более ярким образом. Ее прадед по материнской линии и дед по отцовской - имели самое непосредственное отношение к искусству.
Со стороны матери она была правнучкой главного архитектора Москвы О. И. Бове, вершиной мастерства которого считается церковь архангела Михаила, построенная в подмосковной усадьбе его жены А.С. Трубецкой в селе Архангельское. Дедом Екатерины Павловны со стороны отца был Александр Алексеевич Васильчиков большой любитель и знаток искусства.
После окончания московского университета Александр Алексеевич служил при министерстве иностранных дел в российской миссии в Риме. Положение его родителей в обществе (отец - сенатор, мать - фрейлина императрицы) обеспечивало ему успешную карьеру. Интерес к искусству и к русской иконографии определили его дальнейшее поприще. В 1871 г. вышел его двухтомный Словарь русских портретов ("Liste alphabetique de portraits russes"). В 1879 г. его назначили директором императорского Эрмитажа, а затем и председателем императорской Археологической комиссии. Вот только историческую монографию "Семейство Разумовских" он так и не успел завершить. (Бабушка А. А. Васильчикова Анна Кирилловна Разумовская была племянницей А. Г. Разумовского, вознесенного к вершине власти императрицей Елизаветой Петровной.)
Внешне ничем не примечательный барский дом в Кораллово, где поселился А. А. Васильчиков с женой О. В. Олсуфьевой, от других русских усадеб отличался тем, что и резная кровать под балдахином, и резные шкафы, и поставцы, и другая домашняя обстановка были одновременно и предметами искусства Средневековья и Возрождения, и в то же время использовались в доме по своему прямому назначению. Славился дом и фамильными портретами работы В.Л. Боровиковского, Натье, Виже-Лебрен, а также старинными миниатюрами, гравюрами и книгами.
После смерти отца в 1890 г. картины, книги и обстановка дома были увезены наследниками, а дом в Кораллове продан. К тому времени сыновья А. А. Васильчикова, старший Алексей и младший Павел, имели усадьбы в саратовской губернии, где они занимались земской деятельностью.
Павел Александрович Васильчиков (отец Екатерины Павловны) был депутатом Саратовского дворянского собрания от Петровского уезда и депутатом уездного земского собрания.
Благосостояние семьи Васильчиковых рухнуло вместе с падением монархии. Земская деятельность оказалась детской забавой. На смену играющим в самоуправление «богачам» пришла надолго и всерьез диктатура «кухарки». Для спасения отцовской коллекции от начавшихся после февральской революции «народных» погромов Павел Александрович с семьей перебрался жить в Саратов. Будучи действительным членом Саратовской ученой архивной комиссии, он пытался пристроить часть коллекции картин и книг в стенах саратовского художественного музея.
Книги с экслибрисом Васильчиковых и по сей день хранятся в научной библиотеке Саратовского университета, где двадцать семь лет тому назад мне довелось заниматься «ловлей фраз» о Б. Пастернаке.
Я - в читальном зале научной библиотеки СГУ, вылавливающая в подшивках газет и журналов за 1928 г. имя Б. Пастернака.
Б. Пастернак - написавший в 1928 г. просьбу облегчить участь арестованной Е. П. Васильчиковой.
Книги из дома Е. П. Васильчиковой - в научной библиотеке СГУ.
Жизнь умеет закручивать и не такие кольца.
Тем более впечатляет еще одно ее кольцо.
Основатель Саратовского художественного музея им. А. Н. Радищева, моряк-художник А. П. Боголюбов, давший музею имя своего деда, был не только знаком с дедом Екатерины Васильчиковой, но и тайно враждовал с ним.
Нам придется снова вернуться в 1850-е годы, когда молодой Александр Васильчиков служил при русской миссии в Риме и оттуда был отправлен Великой княгиней Марией Николаевной в Париж с деликатным поручением: познакомиться с работами русских художников в Париже и доложить Великой княгине, которая после смерти мужа сменила его на посту президента Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств, о мастерстве художников и их нуждах. Молодой А. П. Боголюбов был среди инспектируемых парижских художников.
Из записок А. П. Боголюбова мы узнаем, что ходивший в то время в женихах Александр Васильчиков слишком много времени уделял своей невесте графине Ольге Олсуфьевой и потому не смог серьезно отнестись к высочайшему поручению. Автор записок с нескрываемым удовольствием пишет о том, как художники, о чьих работах и нуждах Васильчиков должен был доложить Великой княгине, настрочили жалобу на нерадивого работника посольства. Петиция врученная послу не повредила службе молодого человека, но скрытого недоброжелателя в лице Боголюбова он себе нажил.
Отказ Васильчикова принять проект об использовании для устройства провинциальных художественных музеев излишков дворцовых кладовых Боголюбов посчитал местью за жалобу почти тридцатилетней давности. Хотя скорее всего Васильчиков отклонил проект потому, что сам пытался пополнить коллекции столичного Эрмитажа, директором которого был недавно назначен, путем передачи в музей произведений искусства из императорских дворцов. (22 картины из Петергофа, среди которых "Давид и Ионафан" Рембрандта - тому подтверждение.)
Боголюбов считал Васильчикова «выскочкой чёрт знает откуда», радовался каждому его промаху и праздновал победу, когда ему удавалось обойти его или, как он это называл, дать врагу «нравственную пощечину» наподобие письма художников к российскому послу в Париже.
Второй пощечиной он считал многократные и щедрые царские пожертвования на становление и поддержку открывшегося в июне 1885 г. Саратовского художественного музея.
Третьей пощечиной он называл свое пособничество в закупке в ноябре 1884 г. коллекции А. П. Базилевского в Париже. Сам Государь просил посодействовать приобретению ценной коллекции для Эрмитажа - это ли не пощечина директору Эрмитажа.
В объективность Боголюбова верится с трудом. Еще труднее объективно отнестись к самому Боголюбову, сообщавшему, как неоднократно в своих интересах использовал доверительные отношения с государем, вынуждая его приобретать не имеющие художественной ценности картины своих знакомых художников. Или, скажем, когда узнаешь, к чему привело вмешательство Боголюбова в ссору его повара с родителями, пойманной на воровстве господского масла и сыра девочки. Отвесивший оплеуху одиннадцатилетней дочке хозяев, у которых Боголюбов жил в небольшом курортном германском городке, а потом по оплеухе вступившимся за дочь родителям, повар был оправдан своим господином. Посрамленные родители «воровки» загладили вину двумя бутылками вина. Пока Боголюбов с поваром пили вино за свою победу, наказанная отцом девочка битый час стояла на коленях возле свинарника на всеобщий позор и унижение. «...Дивлюсь его справедливости и доброте душевной», - резюмировал поведение отца девочки Боголюбов.
Васильчиков о себе записок не оставил. Упоминания о нем мелькают в письмах И. С. Тургенева. Познакомившись с «длинным Васильчиковым» в Москве, они более тесно сошлись в Баден Бадене. Супруги Васильчиковы посещали музыкальные вечера Полины Виардо, у них в доме Тургенев читал свой мистический рассказ «Собака».
Если уж речь зашла о дружбе с писателями, то следует упомянуть, мать А.А. Васильчикова, Александра Ивановна, урожденная Архарова, была дружна с Пушкиным, Карамзиным и Жуковским, некоторое время в их доме жил Н.В. Гоголь - домашний учитель одного из братьев А. А. Васильчикова.
Скорее всего, о затаившейся обиде художника Боголюбова директор Эрмитажа даже не догадывался. Что же касается коллекции Базилевского, то в тот год, когда при пособничестве Боголюбова коллекция была приобретена для Эрмитажа, А. А. Васильчиков занимался покупкой не менее ценной коллекции терракотовых статуэток из Танагры у русского посла в Греции графа П. А. Сабурова.
Жизнь рассудила их по-своему: в Саратовском Радищевском музее, являющимся детищем Боголюбова, на коллекционных наклейках можно увидеть имя Александра Алексеевича Васильчикова. Записи в книге поступлений экспонатов музея красноречиво говорят о переменах власти и настроений - «от Васильчикова», «из коллекции Васильчикова» и, наконец, - «от Губчека из вещей Васильчикова».
О Саратовском Радищевском музее я знаю не понаслышке. Прожив в Саратове большую часть своей жизни, нередко посещала и выставки, и основную экспозицию музея. О коллекции Васильчиковых ничего сказать не могу. Наверное, она находится в запасниках музея. Ведь и картины Л. О. Пастернака скрыты от обычных посетителей музея. Мне повезло побывать в музее вместе с художником П. Е. Пастернаком, правнуком Леонида Осиповича. Вот тогда из запасников музея были принесены ранние работы Пастернака. Пять из них подарил музею издатель журнала «Артист», в котором некоторое время сотрудничал Леонид Осипович.
Но вернемся в Сергиев Посад. Когда в мае 1928 г. в городе начались массовые аресты, в доме Олсуфьевых работники ГПУ обнаружили только Екатерину Павловну Васильчикову. Ее дядя с женой буквально накануне арестов уехали в командировку для исследования новгородских фресок. Так в число арестованных, среди которых были Павел Флоренский, княжна А. Д. Шаховская, смотритель музея Абрамцево А. С. Мамонтова, священник В. С. Соболев, профессор Московской духовной академии Д. И. Введенский и многие другие именитые люди попала 22-летняя ничем особенным не отличавшаяся девушка.
6 июня 1928 г. ей предъявили обвинение в сокрытии местонахождения дяди, которого считали главным обвиняемым в сфабрикованном деле.
Всего в мае 1928 г. в Сергиевом Посаде было арестовано 80 человек. Все они проходили по одному делу «Антисоветская группа черносотенных элементов», на всех имелся один подписанный Ягодой ордер, общее на всех обвинение, общее постановление о мерах наказания и общее на всех заключение по делу:
«Согласно имевшимся агентурным данным СООГПУ было известно, что нижепоименованные граждане, проживая в г. Сергиеве и, будучи по своему социальному происхождению "бывшими людьми" (княгини, князья, графы), в условиях оживления антисоветских сил начали представлять для Соввласти некоторую угрозу, в смысле проведения мероприятий власти по целому ряду вопросов».
«Надо верить, что подозренья, основанные на ложной видимости, рассеются, а одно происхожденье основаньем к обвиненью служить не может. Ее вероятно освободят и так, но в виду ее болезненного состоянья Т. П. хлопочет о том, чтобы это случилось по возможности скорее, - писал Б. Пастернак Е. П. Пешковой.
Но Пастернак ошибался. И происхождение являлось весьма веским основанием для обвинения, и освобождения для сестры Татьяна Павловна не смогла выхлопотать. Е. П. Пешкова облегчила участь многим осужденным по делу Сергиева Посада. Но в основном это были люди с известными именами. Так сосланный в июле 1928 г. в Нижний Новгород Павел Флоренский после хлопот Пешковой был в середине сентября уже возвращен из ссылки.
«...По ходатайству подали на пересмотр дела, - вспоминала спустя годы Е. П. Васильчикова. - И вышло так, что мы, самые незначительные, получили более высокую меру - у нас было минус шесть, а те, кому помогла Е. П. Пешкова, получили минус один».
После пересмотра дела приговор Е. П. Васильчиковой остался в силе: три года лишения права проживать в Москве и московской губернии. Что же касается П. Флоренского, после повторного ареста в 1933 г. он был приговорен уже к 10-ти годам заключения в Соловецких лагерях. Красный Крест пытался облегчить участь Соловецких заключенных обреченных фактически на голодное вымирание. Массовое их уничтожение в 1937 г. разом решило все проблемы.
Чтобы узнать, почему именно Ю. А. Олсуфьева поторопились отправить подальше от Сергиева Посада в эти тревожные дни, и каким «мероприятиям власти» препятствовали обвиняемые, нам нужно вернуться в Сергиев Посад, который еще не переименовали в город Сергиев (в Загорск он был переименован позднее - в 1930 г.).
История возникновения Сергиева Посада тесно связана с историей Троице-Сергиевой лавры. Мужской православный монастырь основанный монахом-пустынником Сергием Радонежским при храме Св. Троицы звание лавры получил уже после смерти монаха. Мощи причисленного к лику святых Сергия Радонежского хранились в Троицком соборе, а его имя присоединили к названию лавры.
Накануне Пасхи 1919 г. в связи с набирающей силу антирелигиозной пропагандой вышел указ московских властей вскрыть ковчег с мощами Преподобного Сергия Радонежского и выставить их на всеобщее обозрение. То есть показать тленность святых мощей и таким образом «разоблачить чудеса и положить конец церковному мракобесию». Закрытие Троице-Сергиевой лавры в апреле 1920 г. было следующим шагом по борьбе с религией. Выселенные из монастыря монахи, не желая покидать место своего служения, стали работать сторожами в соборах, предназначенных для государственного исторического музея.
В марте 1920 г. среди посадских поползли слухи, что ковчег с мощами будет передан в один из московских музеев. Это известие вызвало волнение среди верующих. Боясь осквернения святыни или ее пропажи, Патриарх Тихон обратился к Ленину с просьбой отменить богохульное решение. Ответа не последовало. И вот тогда Патриарх Тихон решился на беспрецедентный поступок.
В Комиссии по передаче монастырского имущества музею в качестве экспертов оставались П. Флоренский и Ю.А. Олсуфьев. Они имели свободный доступ во все помещения бывшей лавры. С благословения Патриарха Тихона ночью одного из последних дней марта 1920 г. Флоренский и Олсуфьев вскрыли ковчег, в котором хранились святые мощи, изъяли главу Сергия Радонежского и заменили ее головой Трубецкого погребенного в подклети Троицкого собора несколько веков тому назад.
Полагая, что в случае обнаружения подмены, пропажу будут искать за пределами лавры, изъятую голову первое время хранили в ризнице Троицкого собора. Подмены никто не обнаружил, и тогда Олсуфьев перенес святую реликвию домой. Так Екатерина Павловна Васильчикова оказалась среди тех немногих, кто был посвящен в тайну и дал обет молчания.
В середине 1928 г. в стране вспыхнула с новой силой волна антирелигиозной пропаганды. В марте газеты обнаружили "Гнездо черносотенцев под Москвой". "Шаховские, Олсуфьевы, Трубецкие и др. ведут религиозную пропаганду", "Троице-Сергиева Лавра - убежище бывших князей, фабрикантов и жандармов», - сообщали газеты. В некоторых статьях были обвинения в адрес Флоренского и Олсуфьева, которые "под маркой государственного научного учреждения выпускают религиозные книги для массового распространения". А когда в статьях раздались требования, что соответствующие органы «должны обратить на Сергиево особое внимание", - ничего другого кроме арестов ждать уже не приходилось.
При аресте Олсуфьева могла раскрыться тайна изъятия и сокрытия главы Сергия Радонежского. Святыне вновь угрожала опасность осквернения. Поэтому супругов Олсуфьевых отправили в командировку подальше от Сергиева Посада. Никто не предполагал, что вместо Олсуфьева арестуют его племянницу и ковчег (это была дубовая коробка, на которой Олсуфьевы, не желая привлечь к ней внимания посторонних, держали пальму) останется в опечатанном доме.
Как оказалось, на подставку для пальмы не обратили внимания и работники ГПУ. После того как обвиненные в антисоветской деятельности жители Сергивого Посада отправились в ссылку, Софья Владимировна Олсуфьева тайно вернулась в город, проникла в опечатанный дом и вынесла ковчег в сад. Идти с ним по городу она опасалась, поэтому ковчег был зарыт в саду дома.
Желая избежать ареста, Юрий Александрович и Софья Владимировна Олсуфьевы поселился в глухом поселке, в 7-ми километрах от ближайшей станции Люберцы, до которой они каждый день шли пешком. Из Люберец на пригородном поезде добирались до Москвы. Юрий Александрович работал в Московских государственных реставрационных мастерских И. Э. Грабаря (бывшие палаты Аверкия Кириллова на Берсеневской набережной).
Там же под крылом Грабаря в отделе древнерусской живописи трудился художник-реставратор Павел Александрович Голубцов. Юноша вырос в Сергиевом Посаде, его отец был профессором Московской духовной академии, а мать - дочерью ректора этой академии. На молодого человека можно было вполне положиться. Получив от Софьи Владимировны план сада с указанием места захоронения ковчега, он выкопал его и тайно перенес поближе к месту жительства Олсуфьевых, став еще одним посвященным в Посадскую тайну.
В 1930 г. с третьего курса МГУ Голубцов был отчислен и на три года сослан в Северный край. Это были еще те «мягкие» годы, когда из советских ссылок возвращались. Опасаясь арестов, Олсуфьевы часто меняли место подмосковного жительства.
В 1934 г. были закрыты реставрационные мастерские. Юрия Александровича пригласили возглавить секцию реставрации отдела древнерусского искусства в Третьяковской галерее, а художник-реставратор Софья Владимировна устроилась на работу в Музей изящных искусств. Так Олсуфьевы поселились в Москве. Но им не удалось избежать участи своих родных и друзей. Ю. А. Олсуфьев был арестован в 1938 г. «за распространение антисоветских слухов» и через несколько месяцев расстрелян на Бутовском полигоне. Его жену и сподвижницу сначала выслали в Дмитров, а когда осенью 1941 г. возникла опасность оккупации Москвы, ее в числе других «бывших» арестовали. Приговоренная к 10-ти годам исправительно-трудовых лагерей она через полтора года скончалась в Свияжском монастыре, который когда-то обследовала.
После смерти Олсуфьева и ссылки его жены единственным человеком, который знал место хранения главы Сергия Радонежского был П. А. Голубцов. Немцы приближались к Москве, Голубцов со дня на день ждал призыва в армию. А на войне, как известно, бывает, что и убивают. Голубцову пришлось посвятить в посадскую тайну еще одного доверенного - архимандрита Иллариона служащего в храме села Виноградово под Москвой.
Всю войну глава Сергия Радонежского в полной тайне хранилась в алтаре под престолом храма Владимирской иконы Пресвятой Богородицы. После демобилизации летом 1945 г. П. А. Голубцов перенес ее на московскую квартиру Е. П. Васильчиковой - единственной оставшейся в живых участнице тайного изъятия и сокрытия святой реликвии.
К Пасхе 1946 года стало известно об открытии Троице-Сергиевой лавры. В первую очередь Церкви были возвращены колокольня и Успенский собор, куда были перенесены мощи Преподобного Сергия. Узнав об этом событии, Е. П. Васильчикова сама отвезла и передала отсеченную главу из рук в руки Патриарха Алексия I. В совершеннейшей тайне с положенным ритуалом глава была возвращена к мощам, а голову Трубецкого похоронили тут же, недалеко от Успенского собора.
«Это - девушка, уже в детстве натерпевшаяся неисчислимых бед и испытаний и теперь совершенно больная», - писал Пастернак о Е. П. Васильчиковой.
В 1928 г., когда писались эти строки, никто не знал, что все беды и испытания у девушки еще впереди. Так же как никто никогда не знал, хранительницей какой тайны она является. Только во времена, когда эта тайна уже никому не могла навредить, церковь решилась поведать ее миру. Это произошло в начале 1990-х годов после смерти Архиепископа Сергия (в миру П. А. Голубцов) и незадолго до смерти схимонахини Елисаветы (в миру Е. П. Васильчикова).
Статья в 10 вордовских страниц. Я понимаю, как трудно читать такой длинный текст в ЖЖ. Но мне не хотелось делить его на части с продолжением.
Замечания по сути приветствуются так же, как и простые отзывы.