Сеть Арахны. Дом 1
Время в пространстве книги не линейно, а расходится кругами. При этом изначальный Дом (назовём его условно так) находится в центре этого мира. Но есть и другие круги, поменьше. У них свои центры, и они, распространяясь, пересекаются с кругами изначального Дома.
Тот Дом, тот центр малого круга, который берусь описывать я, можно назвать Дом 1. Не по значению, а просто потому, что до меня этого вроде бы никто не делал. Это будет длинная история. Её могут читать и не знакомые с изначальным Домом, но не все отсылки и аналогии будут понятны. Итак...
Дом 1 (фотография условна)
У меня был Дом. Моховая, 8, Питер. Сейчас бесполезно его искать, потому что на его месте какое-то закрытое учреждение с проходной и пропусками. Не понимаю, у кого поднялась рука закрыть этим бетонным уродством нашу любимую полукруглую арку во двор, выложенный булыжником. И интересно как поживает дерево, которое посреди двора росло? Небось и там залили всё бетоном(
Дом собирались сносить, и жильцов постепенно переселяли. Люди оставались всего в двух квартирах - на 2-м и 3-м этажах. Они боялись, что опустевшие пространства захватят бомжи и пьяницы, поэтому обрадовались нам. Видимо, у нас был не очень устрашающий вид))
Сначала я с подружкой поселилась в обитаемой квартире. Там жила милейшая бабушка с внуком - МарьИванна. Иногда приезжал сын - настоящий Морской Волк, здоровый, мрачный и в тельняшке. Но не страшный совсем. А потом пришла СТАЯ! Поднатужившись, дружно выдавили дверь на 3-м, вошли и остались. Две большие комнаты, 2 поменьше и просторная кухня. Отдельная комната была только у меня - точнее, мастерская. В маленькой конечно. Большие залы - для всех. А вторая маленькая называлась шкафом. На середине, на полу, лежала большая куча одежды, из которой каждый брал что хотел.
Ту, первую стаю можно было назвать Индусами - они составляли костяк. А самую большую из больших комнат - розовой гостиной. Она была волшебна. На розовых стенах висели музыкальные инструменты. На полу - циновки. Стол - просто столешница на полу, чтобы как-то обозначить место. Окна без занавесок, отчего казалось, что комната парит в воздухе.
Утро начиналось с Утренней раги Самахвари - лёгкой и прозрачной. Индусы никуда не спешили и готовили самый вкусный на свете рис в глиняных горшочках. К вечеру подтягивались гости, которые тоже были частью стаи. Они не нарушали цельности места и частично переселялись в Дом. Приходил Фрэнк с гитарой, Клюква с вечно-кислым выражением лица, Лотос - вороватый и вечно озабоченный темой маковых полей. И маленькое сокровище Дома - Гарсёнок. От Гарсия Лорки, потому как настоящий испанец, но до полного Лорки не доросший. Маленький, ладно скроенный, с гордо вскинутой головой, волшебным голосом и конечно же тоже с гитарой. Слушать Гарсёнка приходили даже люди из Наружности.
Все усаживались в круг, я обставляла себя банками и кастрюлями, заменяющими ударную установку и начинали играть, притопывая в такт. Соседи снизу жаловались, что у них качается люстра)
Была у нас даже своя Птица. Высоченный тихий парень, который что-то вышивал, сидя на полу у стенки. Но самым волшебным были конечно же раги. Мне тоже давали инструмент - с круглым "тельцем", длиннющим грифом и четырьмя струнами. Уже не помню как называется. Надо было извлекать постоянный, ровный, серебряный звук. И по этой серебряной нити, обвиваясь вокруг, летели вверх огненные звуки ситара, россыпи тарбуки... Образ этой серебряной нити, пульсирующей и живой, на которую нанизаны и вокруг которой движутся и развиваются все события, а может и жизнь вселенной, остался со мной до сих пор. И ещё состояние счастья. Несомненного, которое происходит здесь и сейчас, которое можно потрогать. И никуда не надо стремиться и бежать, потому что тут есть всё.
На ситаре играл Андрей. Так просто звали вожака индусов. Точнее, все думали, что он вожак, пока стая летом чуть не перемёрла возле Бахчисарая, наевшись опрысканных химикатами яблок. Конструктивно и делово вели себя девчонки - тащили отравившихся к воде, заставляли много пить. А вожак был жалок. Думал только о себе и превратился в капризного ребёнка. Но он был Музыкой. Как-то на вопрос, - "Ты любишь музыку?", - ответил удивлённо, - "Люблю? Нет, я живу ей". И это было правдой. Наверно в Изнанке он был бы Саарой.
Вообще-то я не сразу полностью переселилась в ту часть Дома. Сначала только приходила рисовать в мастерскую. А основной базой оставалась комната в той квартире, где жила бабушка с внуком. И туда приходила моя стая. Совсем другая и с другим вожаком. Но это отдельная история, вроде второго сезона. И это напишу завтра.
.....................................
Мою стаю можно назвать Магами. Были мы экстрасенсами и занимались исцелениями. Или, точнее, тем, что мы таковыми считали. Одна болезнь могла уйти, другая появиться, но это нас не смущало. У нас был вожак, которого все слушались беспрекословно примерно как Слепого. Считалось, что он знает и видит что-то такое, чего нам не дано. Позже он признался, что давно уже ничего не видит, но это уже считалось не важным.
А ещё он учил нас анализировать поведение, как своё, так и друг друга. Кружок был узкий, всего человек 5, и мы могли на полном доверии устраивать разборы полётов. Это была крутая работа и даже, пожалуй, самое ценное, что можно было бы из того общения вынести, если бы не болезненный и разрушительный характер, который он этому придавал, выбивая почву из-под ног, не оставляя в душе ничего, за что можно было бы зацепиться, ни малейшего островка. И выхода не было, того очистительного избытия, которое преображает, и надо было как-то балансировать над пропастью, в которой ты вдруг оказался. Это считалось самым что ни на есть духовным состоянием. Можно было совсем съехать, но моего душевного здоровья на какое-то время хватило. А потом, из другого пространства Дома, с совершенно неожиданной стороны, протянулась верёвка, вся в узелках. И по ней можно было медленно начать выбираться - только не выпускать, только держать ритм! Но об этом позже.
Маги жили в Наружности, а в моей комнате принимали страждущих. Наш вожак был золотоволос, вожак Индусов чёрен. Две вселенные не пересекались. До поры…
Всё изменилось после лета. Со мной случилась сказка про зайкину избушку, в которую вселилась хитрая Лиса и зайку выжила. Я спасалась у Индусов, пока не перебралась полностью. Я была частью Дома, даже почти основанием, но со мной пришла моя стая.
Они не входили в розовую гостиную и всячески старались соблюдать субординацию. Но пространство треснуло. В Доме было до странности разное отношение в двум большим комнатам. По размеру они были почти равны. Но в розовой толпились все, а вторая стояла почти всегда пустая. Почему-то казалась тёмной как обратная сторона Луны. Иногда Гарсёнок уединялся туда петь свои испанские песни, иногда спали какие-то совсем пришлые гости. Собрания Магов стали проходить там. Дом разделился.
Напряжение было тонким, о нём почти не говорили, но между розовой и тёмной как-будто образовалась щель. И в неё со свистом влетал ветер Наружности.
Однажды пришли здоровые мужики и сказали, что есть решение о том, что надо выбросить газовые плиты, что скоро дом снесут совсем. Нам как-то удалось удержать оборону, но они пришли снова, и пришлось наблюдать одну из самых сюрреалистичных картин, что я видела в жизни. Прямо из окон, внутрь двора, вылетали и с диким грохотом падали на асфальт здоровые плиты, превращаясь в груду металла.
Старшие Маги напрягали все свои способности, чтобы оттянуть разрушение Дома и на какое-то время это действительно удалось. Но конец всё равно приближался.
Изменилась и розовая гостиная. С моим переездом прибавилось вещей. На окнах появились длинные сиреневые занавески с китайскими иероглифами. Это было красиво, но исчезло небо и комната как-будто уменьшилась, скукожилась и присела на землю. Вернувшиеся после лета Индусы её не узнали.
Но жизнь продолжалась. Кто-то притащил длинные полотняные рубахи почти до пола, как у странников. Мы покрасили их в синий, сделали сандалии, живописно подпоясались верёвками и так и стали ходить. Не все конечно - только девчонки. Даже когда уже началась осень и пошли дожди. Мне понравилось красить ткани, и скоро в мастерской появилась красная простынка и зелёная наволочка. Все домовцы спали на циновках и хихикали над оазисом цивилизации - моим матрасиком с подушечкой и простынкой. На красной простыне лежал рыжий кот - и это было красиво.
Его вполне можно писать с большой буквы - Рыжий Кот был моим другом. Мы много чего прошли вместе. Помню, как в голодные времена сидели вдвоём на подоконнике, смотрели на питерские крыши, молчали, и делили пополам единственную горбушку чёрного хлеба. Я отламывала кусок себе, кусок - ему. Он был ещё маленький, но видимо считал себя поддержкой и опорой. Выглядело это трогательно и смешно. Было время стихов, и когда я сидела за печатной машинкой, он тоже участвовал в процессе - сидел на столе пушистым столбиком, «работал». Уставал, засыпал, начинал падать, но быстро вскидывался, собирался - и снова стойко держал вахту)
У Индусов Кот завёл себе белоснежную подружку. Она была кокетлива и изящна, ела огурчики. Видно, берегла фигуру. Кот был мужиком и не отказывался от мяса. Впрочем, мясо у нас случалось редко.
Был у нас свой Леопард. Мишка Цвилинёв. Он был не единственным художником среди нас, но Леопардом, настоящим домовским, был только он. Мишка нарисовал дерево. Совсем маленькую работу, вроде бы очень простую, но однозначно волшебную. Просто дерево, с круглой и мягкой кроной и какое-то такое пространство вокруг, что хотелось туда уйти и остаться. Навсегда. Только сейчас поняла, что все мои последующие деревья - попытка найти то, райское.
Индус Андрей добыл через индийское посольство огромный ситар с 24-мя струнами. Мы несли его торжественно, через ночной город, почти Крестным ходом. Ситар был красив сам по себе, на него достаточно было просто смотреть. А такого звучания Дом ещё никогда не слышал.
К нам прибилась Магдалина - пышная красотка с длинными волосами, соблазнительница от роду. С её появлением на стене тёмной появилось изображение Евы, протягивающей яблоко. Ева была тощей и угловатой. Видимо, Магдалина не терпела соперниц.
Я считала себя обязанной быть влюблённой в золотоволосого вожака Магов. Ну точно как Рыжая в Слепого. Он же был таким таинственным и казался всеведущим.
Я здорово повредилась от его руководства. Оказалась в пространстве, в котором росли деревья с пластмассовыми листьями, да и другая материя, даже неживая от природы, стала терять свои свойства. С обратной стороны Луны можно было выйти только на мёртвую Изнанку.
Мы совершили непростительную ошибку - изгнали стукача. Родного и тихого. С ним надо было обращаться точно как четвёртая с Курильщиком - не говорить при нём лишнего и быть снисходительными. С изгнанием знакомого и известного в Дом потянулись какие-то совсем мутные личности, которые пытались подбросить наркотики, но звериное чутьё наших стай сработало чётко, и их быстро обнаружили. Апофеозом стало явление целой толпы и какой-то тип, мочившийся в углу розовой гостиной. Мы разозлились и закрылись на здоровый металлический крюк. Мы бы и ров выкопали, если бы могли. Но нас уже не спасло бы и это.
Гарсёнка стали преследовать какие-то КГБшники, пытаясь вербовать для отъезда в Испанию в качестве их агента. Бедный Гарсёнок метался по городу как загнанная мышь, ночуя у малознакомых тёток, которых обычно отшивал, бросил театральный. Сексотами оказывались даже профессора, казалось, что они везде! В Дом приходил отмокнуть, согреться.
Мне хотелось уединиться, закрыться в мастерской, а он просил - Не уходи, поговори с народом. Но мне нечего было им дать. Я бесконечно убирала за всеми и бесконечно грела чайник, представляя из себя Македонского и Сфинкса в одном лице. Но не имея ни их способностей, ни их призвания. Всё то, что по-настоящему наполнило меня, пришло уже за стенами Дома, хотя ниточка пути нашлась в нём. И пришла из книги.
Мы никогда не читали вслух, кроме одного раза. Книгу принёс и собрал нас в кружок Коля Шмидт, парень из Вильнюса. Книжка называлась «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу». Я слушала о страннике, о таинственной молитве, соединявшей ум и сердце. О том, как он стал слышать голоса деревьев, как постепенно оживало его сердце. Я не знала ничего вообще. Не сразу поняла, о какой вообще молитве речь. Не знала, как выглядят чётки. Сделала их по своему представлению - из грубой верёвки с простыми узлами. И потянулась моя спасительная нить - десять узелков, двадцать, сто… перерыв, новый подход… Хотя это уже вроде бы позже. И уже в Наружности долетел слух о том, что Коля устроил грандиозную отвальную в Крыму, и ушёл в монастырь.
Я не помню, как мы ушли. Воспоминания путаются и наслаиваются одно на другое. Что раньше, что позже? Когда отделилась третья стая - Художников. И заняла первый этаж. Когда ушли Индусы - просто снялись как птичья стая, забрав с собой все инструменты и как-будто саму музыку. И как появилась четвёртая стая, совсем левая - актёрская. Эти пили и были чужого духа. Наружность всё больше вторгалась в Дом.
Дальше кадр как в кино про войну и немцев. Или про полицейские облавы. Поздний вечер, почти совсем стемнело. Из арки выходят люди в форме, с фонарём и собакой и направляются к Дому. Мы видим их из окон Художников, глядя на булыжный двор с деревом. Нам выбивают дверь, а потом удивлённо озираются, обнаружив вместо притона чистую мастерскую с мольбертами и пластинку Баха на проигрывателе. Под шумок облавы им удаётся стащить фотоувеличитель и несколько ценных книг. И ещё им удалось здорово насмешить начальство котельной, в которой я работала сутки через трое. Начальнички мои просто животы надорвали, читая, что такая-то была обнаружена в притоне, в пьяном виде среди пустых бутылок. Примите, типа, меры. Табаки точно сложил бы об этом песню. В ней был бы и ответ про беспрецедентные меры, которые принимались целый год, чтобы заставить меня хоть раз что-нибудь выпить. Не удалось)
Сцены с ментами были одна киношней другой. На вопрос, что я тут делаю, я сказала, что пришла проведать больную бабушку. Прям, Красная Шапочка собственной персоной. «Веди к бабушке», - сказали охотники (пардон, менты). Поднимаюсь наверх, к двери МарьИванны. Я не была у неё довольно давно и понятия не имею, как она себя чувствует. За мной - группа сопровождения с собакой. Звоню, замерев от страха, и офигеваю, когда дверь открывает здоровенный Морской Волк и ворчит, - «Мать болеет, а вы тут ходите, беспокоите». Но мы уже ввалились в коридор. Менты струхнули, но хорохорятся. Я кидаюсь на шею вышедшей МарьИванне с воплем, - «Бабушка! Они не верят, что ты моя бабушка!» Реакции МарьИванны позавидовал бы сам Штирлиц. Мгновенно оценив обстановку, она нежно меня прижимает и воркует, - Внученька, ну как можно в это не верить, ты ж моя внученька))) Я тихо ржу, уткнувшись в её тёплое плечо.
Менты поднимаются ломятся в дверь к Актёрам. Но те напились и ничего не услышали)) Их дверь не выбить - она металлическая с огромным крюком внутри.
Художники после нашествия укрепляют оборону. Дверь теперь задвигается широкой доской, вставляющейся в металлические скобы. А на ночь на окна спускается светомаскировка из чёрной плотной бумаги. Ну точно как закрашенные чёрным окна третьего этажа в изначальном Доме. Мы закрываемся от Наружности.
Почти в то же время, как на стене появилась корявая Ева с яблоком, нарисовалось и большое Распятие. Я даже помню, кто рисовал. Нормальное такое Распятие, вполне в каноне. Но ничто нормальное не может долго жить на обратной стороне Луны. Кто-то пририсовал к Распятию кощунственные усы, как у клоуна. Мне было неприятно, но у нас было не принято делать замечания идеологического характера, и все молча терпели.
А потом всё оборвалось. По-моему, после второго ментовского нашествия, когда мы всё-таки провели несколько часов в каталажке.
Навестить Дом я пришла примерно через тоже время после ухода, что и Сфинкс. И эту картину не забуду никогда. Её можно нарисовать, но нужна она только мне, а я её вижу так ясно, как-будто смотрю на фотографию. Живописные обломки стен разных форм и размеров образуют высокую груду, частично уже начавшую зарастать травой. И над ней возвышается единственная, почти сохранившаяся стена с большим Распятием. Тут должен звучать Реквием, не меньше. Но вместо этого приходит Рыжий Кот, мяучит и трётся о мою ногу. Он никуда не уйдёт. Это его место. Как выяснилось больше его, чем для всех нас.
Только когда писала эти воспоминания, поняла, что развалины Дома были похожи на разбитое яйцо. Один крупный, с треугольным верхом, кусок скорлупы встал вертикально. Остальные, помельче, сложились кучкой рядом. Мы вылупились, разошлись по своим мирам, но… Кто-то уходит, думая, что остался. Кто-то остаётся, думая, что ушёл.
Продолжение