Заметки российского бродяги. Северная Одиссея. Эпизод шестой. Прогулки по Питеру.
Дорога обратно в сторону советской границы всегда кажется мне абсурдом, который сродни ощущениям легкомысленного иммигранта не к ночи будь помянутых времён, поддавшегося на посулы вкрадчивых агентов нквд, вдобавок будучи под кокаиновыми парами подкреплёнными доброй порцией бурбона. "А-а-а, бляяядь, что я наделал, старый идиот?!?!?!?! Остановите самолёт, я слезу!!!" хочется закричать по уже ту сторону советской границы, лёжа мордой вниз в вытоптанном, грязном и зассанном снегу с выкрученными и закованными в "браслеты" руками. Оно, конечно, может я и заигрался в это во всё и не заметил, как жизнь убежала далеко вперёд. Снова будет Питер, сияющие как и во всём остальном мире витрины магазинов и кабаков, текущая по Невскому змея толпы, иногда прекращающая движение, превратившись в одну громадную человечью пробку. Мир глобализировался и оттого стал менее интересен в своём однообразии, ну да и ладно, что уж теперь. Я не видел его сорок лет. Сорок! За это время Моисею удалось вывести новую породу людей. Первые лет двадцать мы тщетно пытались найти друг друга, но потом плюнули на это дело, списав всё на возможные смерти, или вероятность окончательно затеряться в самых неожиданных уголках круглой планеты. По прошествии 40 лет меня разыскала его жена через один из ресурсов в которых я живу под своим, а не вымышленными именами как раз на подобные случаи. Вдруг кто-нибудь из членов любого королевского двора вспомнит неожиданно, что я потомок кого-нибудь из венценосной династии и скажет: "Ба, Лёва, так почему же ты всё ещё не с нами?" Словом, жду я и иногда-таки дожидаюсь. Мы сидим с ним в его уютной квартире на 6-й линии Васильевского острова. Пожалуй, её географию я должен признать лучшей из всех квартир, чьи двери открывались передо мной в этом городе. В двух шагах Нева с неописуемым видом противоположного берега, особенно в ночи. Ну, чего говорить вам - сами видели. Разливаем водку, его седая жена суетится с пирогами, грибами, пельменями и иной снедью. Я пытаюсь пробиться через толстую кору его сегодняшнего лица туда - в самую глубину, где я помню его прежним. Я пью водку, что по моему опыту всегда способствовало выходу в астрал. Нет, не помогает. Да-да, - скажете вы, продвинутые хипстеры - не то ты, не тем расширяшься. Но, нет. Ничего не получается. Вижу только фиолетовые прожилки на уже немолодом лице. Да, что там. Я сам уж, поди, давно такой. Пытаюсь вытянуть из него какие-то памятные знакомые интонации. Нет. Да и с той стороны, похоже, впечатления не лучше. А помнишь это? А помнишь то? А помнишь, помнишь, помнишь? Ничего-то мы с тобой не помним, родной. Вернее так: мы помним одно и то же, но оно живёт в отдельных наших мирах настолько разным, что миры эти не пересекаются. Два старых придурка, хватающие одряхлевшими жабрами сухой жар памяти в последних попытках выжать из него хоть пол капли живительной влаги молодой жизни. Пески времени. Прошлого нет. А где-то рядом несёт Нева свои ледяные воды, точа гранит и течение это никогда не повернётся вспять.