19 - 20
В те два трагических февральских дня 19 - 20-го у меня было стойкое впечатление, что я прожила всю жизнь. Уже.
Но на детей вдруг глянешь, маленькие ещё, значит прошло всего два дня, а не жизнь.
Потом из страны удрал гарант Конституции. Казалось, что и милицию с гаишниками прихватил, ночью сами жители патрулировали улицы своих районов, берегли от бесчинств титушек стоянки машин, магазины. Кстати, и титушек ловили: кто не спрятался, я не виноват. На трассе, что ведёт в аэропорт Борисполь «работали» только по одной полосе, остальные были перекрыты автомайданом. И все знали по чью душу.
Кстати, я уже целую вечность не пользовалась словом «титушки».
Этим летом в карпатском крошечном городке на своеобразной аллее славы я увидела фотографии сцен с дымящего Майдана и родных мне людей в оранжевых касках, которых я знаю всех, не зная никого. Летом я опять оплакивала погибших зимой.
Тогда зимой мы думали, что больнее уже не будет. Но солдат хоронить не менее тяжело, как и узнавать имена предателей - генералов, депутатов и чиновников, считать пленных, тех, кого освободили и кого, ещё нет. Их 703, «кого ещё нет». Тяжко видеть мирных жителей, ищущих хлеба, врага - наглого и циничного. И сорванным голосом уже не крикнешь, не позовёшь на помощь никого из людей.
Только Господь слышит! И милостиво позволяет заплатить за свою свободу дорого, чтобы потом не было искушения отдать её задаром.
![]()
Но на детей вдруг глянешь, маленькие ещё, значит прошло всего два дня, а не жизнь.
Потом из страны удрал гарант Конституции. Казалось, что и милицию с гаишниками прихватил, ночью сами жители патрулировали улицы своих районов, берегли от бесчинств титушек стоянки машин, магазины. Кстати, и титушек ловили: кто не спрятался, я не виноват. На трассе, что ведёт в аэропорт Борисполь «работали» только по одной полосе, остальные были перекрыты автомайданом. И все знали по чью душу.
Кстати, я уже целую вечность не пользовалась словом «титушки».
Этим летом в карпатском крошечном городке на своеобразной аллее славы я увидела фотографии сцен с дымящего Майдана и родных мне людей в оранжевых касках, которых я знаю всех, не зная никого. Летом я опять оплакивала погибших зимой.
Тогда зимой мы думали, что больнее уже не будет. Но солдат хоронить не менее тяжело, как и узнавать имена предателей - генералов, депутатов и чиновников, считать пленных, тех, кого освободили и кого, ещё нет. Их 703, «кого ещё нет». Тяжко видеть мирных жителей, ищущих хлеба, врага - наглого и циничного. И сорванным голосом уже не крикнешь, не позовёшь на помощь никого из людей.
Только Господь слышит! И милостиво позволяет заплатить за свою свободу дорого, чтобы потом не было искушения отдать её задаром.