Петроград. 11 февраля 1915 года. Кафе «Бродячая собака».
Я лучше в баре блядям буду
Подавать ананасную воду!
Маяковский электрическим столбом над столами и столиками, над головами и головками.
«Эти ужасные строки Маяковский связал с лучшими чувствами, одушевляющими нас в настоящее время, с нашим поклонением тем людям, поступки которых вызывают восторг и умиление!..
Разросся скандал. Мужчины повскакали с криками негодования, дамы - со слезами. Артисты бросились к владельцу “Бродячей собаки” Пронину:
- После подобной мерзости мы считаем позорным ходить сюда!..
А Пронин ответил:
- И не надо»*.
Петроград. 1001 февраля 0-0 года. Двери «Бродячей собаки», четырнадцать ступеней наверх - прочь из душного, насмерть прокуренного погреба, в улицу, в горбатую, в свистанутую, точно за беззубым Маяковским замужем. Гурьба и там-тарарам, шурум-бурум-расшубурум тебе, скандалист Шкловский! А там и Пронин с коломбинами, там и юный поручик в арлекиньем трико, Судейкинские «амуры» со стен, Карсавинские па-де-де из пуантов, балетик «Козлоногие», на жужжливую музычку Исаака Саца...
- Побили Бальмонта? Экая беда! Его били под всеми широтами!
Мейерхольд: «Одна из лучших грёз та, которая промелькнула у нас на рассвете с Прониным: надо создать Общину Безумцев...»
Безымянный поэт читает лекцию «Раскраска лица»: «Следует уничтожить лицо, одно из противных пятен человеческого существа...»
Над бемолями - Прокофьев: блям-блям, тра-та-та... Вальсы тоски.
Художница Кругликова режет по чорной бумаге мёртвые портреты временно живых.
Мужик - глаз винтом, сапог яловый, доха уголь, душа смерть - плечом дверь наддал, дыхнул, скривился:
- Хе!
Как не было мужика, пар столбом.
- Кто, кто?
- Рас... рас... путин!..
А Блок в «Собаку» не заходил: спускаться долго, подыматься смех, венчик лепестком осыпается.
«Пули шальной боюсь».
Бродит собака, колобродят семьсот пуделей - патруль.
«Времени больше нет».
Солнце - павианья задница - над Хамоградом...
Эхо: Адом... адом... дом... ом... мани подмахум!
С эхом этим чортовым никому ещё не удавалось справиться. Разве профессору Стравинскому из знаменитейшей одной психиатрической клиники.
Но она далё-о-ко - аж на берегу Москва-реки.
* А.Кобринский. Обэриуты: между эстетическим вызовом и скандалом // Семиотика скандала. Париж-М.: Сорбонна. Русский институт, 2008. С. 420.