что можно сделать с живой жизнью в небывалом государстве ....
Вот сделала выписки из авторской программы Анатолия Смелянского "Черный снег" №12, о Булгакове.
.....
Что же это такое? Это что же Булгаков системы Станиславского не принимает? Он был на его репетициях, он восторгался Станиславским, когда тот показывал Манилова, и написал ему письмо: «Гоголь, он придет через вас, придет в первых картинах представления, в смехе, а в последних уйдет подернутый пеплом больших раздумий». Тут что-то другое, не вот то, что называется «Система Станиславского», а про другое. Про то, как система становится теорией, попав на почву кликушества, истерического культа, когда вдруг эта самая прекрасная система, которая позволяет актеру лучше играть, когда вдруг она становится удавкой. И вдруг все актеры там в «Записках покойника», которые понимают, что такое Иван Васильевич, они стараются избежать его репетиций, простуда, которая всех одновременно косит, всех артистов. Что это такое? Я бы сказал, что это не булгаковское возражение системе Станиславского, и вообще не по Булгакову мы можем судить о системе Станиславского, это про другое. Это про то, как человек придумывает что-то очень важное, что-то хорошее; и это важное и хорошее попадает на зараженную почву. И на этой зараженной почве это важное и хорошее превращается в своею противоположность. Вот это о недостатках театра вообще, о театре, возникшем на почве этого небывалого государства.
Интересно, что когда Станиславский умер, ведь книжка его «Работа актера над собой», где впервые литературно зафиксировал основы своей теории актерской игры; после его смерти Владимир Иванович Немирович-Данченко читает его книгу с невероятным пристрастием. И может быть, тогда и не было в России, да и во всем мире человека, который бы читал эту книжку вот с такой остротой, как Немирович-Данченко, который оппонировал системе очень давно, начиная с дореволюционных времен. И вот он читает эту книгу, он ведь ее не знал, Станиславский с ним не делился, они много лет не общаются. Он читает и вдруг записывает для себя, он не знал «Театрального романа» и не знал «Записок покойника», и не знал монолога Максудова, в эту горькую хмельную ночь, открытия его, что никакие теории и так далее, он этого ничего не знал. И вдруг записывает: «Вот начинает Станиславский прекрасно, божественно. А потом доводит это до какого-то фанатического конца, до какого-то изматывающего душу анализа; начинает с высокого, а потом обязательно задушит, самый источник творчества». Это не о системе, это о том, что произошло с художественным театром в 30-е годы, это о том, что произошло с великим человеком в 30-е годы. Это то, к чему прикасается Булгаков в театральном романе уже не по отношению к театру, к независимому, художественному и так далее, это то, чтопытаются сделать с живой жизнью в небывалом государстве. Об этом книга «Записки покойника», об этом «Театральный роман»...
.....
Что же это такое? Это что же Булгаков системы Станиславского не принимает? Он был на его репетициях, он восторгался Станиславским, когда тот показывал Манилова, и написал ему письмо: «Гоголь, он придет через вас, придет в первых картинах представления, в смехе, а в последних уйдет подернутый пеплом больших раздумий». Тут что-то другое, не вот то, что называется «Система Станиславского», а про другое. Про то, как система становится теорией, попав на почву кликушества, истерического культа, когда вдруг эта самая прекрасная система, которая позволяет актеру лучше играть, когда вдруг она становится удавкой. И вдруг все актеры там в «Записках покойника», которые понимают, что такое Иван Васильевич, они стараются избежать его репетиций, простуда, которая всех одновременно косит, всех артистов. Что это такое? Я бы сказал, что это не булгаковское возражение системе Станиславского, и вообще не по Булгакову мы можем судить о системе Станиславского, это про другое. Это про то, как человек придумывает что-то очень важное, что-то хорошее; и это важное и хорошее попадает на зараженную почву. И на этой зараженной почве это важное и хорошее превращается в своею противоположность. Вот это о недостатках театра вообще, о театре, возникшем на почве этого небывалого государства.
Интересно, что когда Станиславский умер, ведь книжка его «Работа актера над собой», где впервые литературно зафиксировал основы своей теории актерской игры; после его смерти Владимир Иванович Немирович-Данченко читает его книгу с невероятным пристрастием. И может быть, тогда и не было в России, да и во всем мире человека, который бы читал эту книжку вот с такой остротой, как Немирович-Данченко, который оппонировал системе очень давно, начиная с дореволюционных времен. И вот он читает эту книгу, он ведь ее не знал, Станиславский с ним не делился, они много лет не общаются. Он читает и вдруг записывает для себя, он не знал «Театрального романа» и не знал «Записок покойника», и не знал монолога Максудова, в эту горькую хмельную ночь, открытия его, что никакие теории и так далее, он этого ничего не знал. И вдруг записывает: «Вот начинает Станиславский прекрасно, божественно. А потом доводит это до какого-то фанатического конца, до какого-то изматывающего душу анализа; начинает с высокого, а потом обязательно задушит, самый источник творчества». Это не о системе, это о том, что произошло с художественным театром в 30-е годы, это о том, что произошло с великим человеком в 30-е годы. Это то, к чему прикасается Булгаков в театральном романе уже не по отношению к театру, к независимому, художественному и так далее, это то, чтопытаются сделать с живой жизнью в небывалом государстве. Об этом книга «Записки покойника», об этом «Театральный роман»...