За что голосовали?
Дима очень красивый парень. Стоит в дверях, и молчит.
Я пытаюсь задавать вопросы, а он смотрит на мать просяще. Та подхватывает за него:
- 20 июля, тогда город закрывали. Мы убегали, ехали с белым флагом. Его и ранило.
- Осколочное?
Дима уже сам тихо сказал:
- Нет, огнестрел.
В Квартире у Хижняк Юлии Владимировны и ее двоих сыновей чисто и видно, что семья до войны жила хорошо.
Женщина молодая. Встретила нас на пороге на костылях, и медленно прошла до кресла.
- Перелом?
- Да, двойной перелом шейки бедра. В Феврале сломала, до сих пор не сращивается. Я инвалид второй группы, остеопороз. В общем, беда у меня...
- А где муж?
Тут я осеклась и поняла, что спросила что-то не то.
Юля махнула рукой.
- Нет, и не было. Одни мы.
Рядом бегает второй сын, как оголтелый кругами вокруг меня и ребят.
- Максим, надоел уже!
- А меня тоже ранило между прочим!!
- Куда?
Мама следя глазами за кругами сына:
- Да чего там ранило! Мимо ушей чиркануло, не задело.
Максим за нее продолжает:
- Ну да, и чего? У меня шум теперь все время стоит в ушах не прекращаясь. Свистит все время.
Я серьезно подхожу к нему:
- Ухо покажи, боец.
- А ничего нет. Мимо же прошла пуля.
Максим активен с перебором. Показал ухо раза три, потом вокруг побегал еще несколько раз. Спас положение Женька, увидевший шашки на диване. Через минуту Максим был погружен желанием победы, а Дима сел рядом.
Все хочу услышать красавца Диму, но он молчит.
За него мать отвечает, а он лишь чуть улыбается.
- Дим, тебе сколько?
- Шестнадцать. В этом году школу заканчиваю.
- Что думаешь дальше?
- Не знаю...
Мать опять спасает парня:
- Он у нас танцевал всегда. Всю карьеру связывал с танцами. Бредил ими. Ездили не только по Украине и России, но и в Европу, куча наград. Ничего не надо было больше. Хотел поступать на хореографа. Теперь вот всё...
- А где ранило?
- Мы уезжали из города. Тогда как раз его закрыли, и начался ад. Видите окно на балкон?
Юля показыват рукой за собой на дыру в окне, завешенную куском линолеума. Потом поднимает глаза, и глядя на Максима продолжает:
- Там детская у нас была, турники - и мальчишки каждый день там болтались все время. Жара стояла, на улице невыносимое пекло. А в тот день почему-то они пошли в другую комнату за компьютер. Туда осколки и прилетели. Видите? Любимую игрушку прошил кусок, разбило стекло, весь диван был в осколках. Тогда поняла: "надо бежать". Мы ничего не взяв, поехали на легковой машине. Думала на три дня уедем, не больше.
- Почему на три? Опасно же.
- А как в это поверить? Все время думали, что закончится, что отбросят нациков. Слухи же постоянно курсировали. И поверить в это невозможно было. Это сейчас привыкли. А тогда нельзя было вообще поверить в войну. Мы и рванули из города - переждать самое страшное. И как раз ехали рядом с Георгиевкой.
Юля рассказывает очень медленно. У нее вообще такая странная манера говорить - медленно и четко. Проговаривая всю мысль, словно бы и для себя, чтобы запомнить, и не забыть. Каждую мелочь - как голову повернула, что лежало и где. Дима же молчит, словно бы это было не с ним. Начинает фразу, и с мольбой на мать смотрит. Та похватывает и все рассказывает. В подробностях. Она сидит, и руки скрестив между ног, то и дело касается костылей. Я молчу, боюсь прервать мысль:
- Мы проехали их блокпост. Перед нами было две машины. Сколько сзади - не знаю. Помню желто-блакитный флаг, никогда не забуду его. Потом началась стрельба. Я вот так голову повернула - машины с горки впереди видно. После очереди по машине, оворачиваюсь, и начинаю орать. Тут и Димка уже орать начал.
- Снайперы?
- Да нет, просто так по машинам очереди пускали. Мы проехали блокопост. У нас флаг белый был. Дима на заднем сидении сидел. Мы вообще в рубашке родились. Одна пуля прошла возле газового балона. Меня по глазу чиркануло, у Максима по уху. Но не задело. Димке только не связло. Хотя и ему - пуля прошла через одно бедро и во втором застряла, между костью и бедренной артерией. Одна минута, и все.
Потом была Лутугинская больница. Два месяца не выезжал - начался некроз тканей. Доктрор Лиза потом вывезла в Ростов и потом уже Москву. Лежал в больнице Святого Владимира. В больницу к ним приезжали разные люди, и записывали показания.
- Кажется Астахов был. Не уверенна. Еще из следственного комитета были люди. Все показания снимали. Сказали в Европейский суд будут подавать.
С тех пор прошел несколько реабилитаций, но о танцах нужно забыть. Дима как узнал об этом, заработал язву желудка и сердечную недостаточность.
Семья прошла через многое. Сейчас выживает. Отца нет, а мать работать из-за перелома не может. Живут лишь на пособие по инвалидности, которое совсем недавно ей оформили. Парень долго не хотел себя оформлять - отказывался верить в это. Сейчас пришлось - не выжить без этих денег.
Мне в этой истории запомнлися один факт.
Когда они были в Москве, Юля рассказала про персонал в больнице.
- А все по-разному к нам относились, когда Димку выхаживали. Одни поддерживали, говорили, что все наладится. А другие прямо зло с нами.
- В Москве?
- Да. Говорили, мы сами во всем виноваты, за что голосовали?
Я сама из Москвы, и у меня разные друзья. Прошло больше двух лет войны. Сейчас, конечно, у многих эмоции подосели.
Многие пишут "людей жалко", но все-таки прибавляют это скотское "сами виноваты". Кто-то до сих пор верит во взрывающиеся кондиционеры, кто-то верит в Единую Украину, которая пытается сохранить целостность подобной ценой. Да в общем нельзя винить людей за пропаганду - ведь выводы все равно делаются со слов других людей. Тут уж просто выбираешь, кто тебе ближе, и кому доверяешь. Я тоже в плену определенных иллюзий, и пытаюсь верить во многие вещи, которые тоже, пожалуй, не очевидны.
Но я знаю точно, что дно человека начинается тогда, когда он говорит про раненного ребенка "за что голосовали".
Наша гуманитарная помощь. Спасибо всем, кто участвует!
Если вы хотите присоединиться к помощи людям Донбасса, пишите мне в личку жж, вконтакте, фейсбук или на почту littlehirosima@gmail.com.
Подробности об оказании помощи читать здесь.
Я пытаюсь задавать вопросы, а он смотрит на мать просяще. Та подхватывает за него:
- 20 июля, тогда город закрывали. Мы убегали, ехали с белым флагом. Его и ранило.
- Осколочное?
Дима уже сам тихо сказал:
- Нет, огнестрел.
В Квартире у Хижняк Юлии Владимировны и ее двоих сыновей чисто и видно, что семья до войны жила хорошо.
Женщина молодая. Встретила нас на пороге на костылях, и медленно прошла до кресла.
- Перелом?
- Да, двойной перелом шейки бедра. В Феврале сломала, до сих пор не сращивается. Я инвалид второй группы, остеопороз. В общем, беда у меня...
- А где муж?
Тут я осеклась и поняла, что спросила что-то не то.
Юля махнула рукой.
- Нет, и не было. Одни мы.
Рядом бегает второй сын, как оголтелый кругами вокруг меня и ребят.
- Максим, надоел уже!
- А меня тоже ранило между прочим!!
- Куда?
Мама следя глазами за кругами сына:
- Да чего там ранило! Мимо ушей чиркануло, не задело.
Максим за нее продолжает:
- Ну да, и чего? У меня шум теперь все время стоит в ушах не прекращаясь. Свистит все время.
Я серьезно подхожу к нему:
- Ухо покажи, боец.
- А ничего нет. Мимо же прошла пуля.
Максим активен с перебором. Показал ухо раза три, потом вокруг побегал еще несколько раз. Спас положение Женька, увидевший шашки на диване. Через минуту Максим был погружен желанием победы, а Дима сел рядом.
Все хочу услышать красавца Диму, но он молчит.
За него мать отвечает, а он лишь чуть улыбается.
- Дим, тебе сколько?
- Шестнадцать. В этом году школу заканчиваю.
- Что думаешь дальше?
- Не знаю...
Мать опять спасает парня:
- Он у нас танцевал всегда. Всю карьеру связывал с танцами. Бредил ими. Ездили не только по Украине и России, но и в Европу, куча наград. Ничего не надо было больше. Хотел поступать на хореографа. Теперь вот всё...
- А где ранило?
- Мы уезжали из города. Тогда как раз его закрыли, и начался ад. Видите окно на балкон?
Юля показыват рукой за собой на дыру в окне, завешенную куском линолеума. Потом поднимает глаза, и глядя на Максима продолжает:
- Там детская у нас была, турники - и мальчишки каждый день там болтались все время. Жара стояла, на улице невыносимое пекло. А в тот день почему-то они пошли в другую комнату за компьютер. Туда осколки и прилетели. Видите? Любимую игрушку прошил кусок, разбило стекло, весь диван был в осколках. Тогда поняла: "надо бежать". Мы ничего не взяв, поехали на легковой машине. Думала на три дня уедем, не больше.
- Почему на три? Опасно же.
- А как в это поверить? Все время думали, что закончится, что отбросят нациков. Слухи же постоянно курсировали. И поверить в это невозможно было. Это сейчас привыкли. А тогда нельзя было вообще поверить в войну. Мы и рванули из города - переждать самое страшное. И как раз ехали рядом с Георгиевкой.
Юля рассказывает очень медленно. У нее вообще такая странная манера говорить - медленно и четко. Проговаривая всю мысль, словно бы и для себя, чтобы запомнить, и не забыть. Каждую мелочь - как голову повернула, что лежало и где. Дима же молчит, словно бы это было не с ним. Начинает фразу, и с мольбой на мать смотрит. Та похватывает и все рассказывает. В подробностях. Она сидит, и руки скрестив между ног, то и дело касается костылей. Я молчу, боюсь прервать мысль:
- Мы проехали их блокпост. Перед нами было две машины. Сколько сзади - не знаю. Помню желто-блакитный флаг, никогда не забуду его. Потом началась стрельба. Я вот так голову повернула - машины с горки впереди видно. После очереди по машине, оворачиваюсь, и начинаю орать. Тут и Димка уже орать начал.
- Снайперы?
- Да нет, просто так по машинам очереди пускали. Мы проехали блокопост. У нас флаг белый был. Дима на заднем сидении сидел. Мы вообще в рубашке родились. Одна пуля прошла возле газового балона. Меня по глазу чиркануло, у Максима по уху. Но не задело. Димке только не связло. Хотя и ему - пуля прошла через одно бедро и во втором застряла, между костью и бедренной артерией. Одна минута, и все.
Потом была Лутугинская больница. Два месяца не выезжал - начался некроз тканей. Доктрор Лиза потом вывезла в Ростов и потом уже Москву. Лежал в больнице Святого Владимира. В больницу к ним приезжали разные люди, и записывали показания.
- Кажется Астахов был. Не уверенна. Еще из следственного комитета были люди. Все показания снимали. Сказали в Европейский суд будут подавать.
С тех пор прошел несколько реабилитаций, но о танцах нужно забыть. Дима как узнал об этом, заработал язву желудка и сердечную недостаточность.
Семья прошла через многое. Сейчас выживает. Отца нет, а мать работать из-за перелома не может. Живут лишь на пособие по инвалидности, которое совсем недавно ей оформили. Парень долго не хотел себя оформлять - отказывался верить в это. Сейчас пришлось - не выжить без этих денег.
Мне в этой истории запомнлися один факт.
Когда они были в Москве, Юля рассказала про персонал в больнице.
- А все по-разному к нам относились, когда Димку выхаживали. Одни поддерживали, говорили, что все наладится. А другие прямо зло с нами.
- В Москве?
- Да. Говорили, мы сами во всем виноваты, за что голосовали?
Я сама из Москвы, и у меня разные друзья. Прошло больше двух лет войны. Сейчас, конечно, у многих эмоции подосели.
Многие пишут "людей жалко", но все-таки прибавляют это скотское "сами виноваты". Кто-то до сих пор верит во взрывающиеся кондиционеры, кто-то верит в Единую Украину, которая пытается сохранить целостность подобной ценой. Да в общем нельзя винить людей за пропаганду - ведь выводы все равно делаются со слов других людей. Тут уж просто выбираешь, кто тебе ближе, и кому доверяешь. Я тоже в плену определенных иллюзий, и пытаюсь верить во многие вещи, которые тоже, пожалуй, не очевидны.
Но я знаю точно, что дно человека начинается тогда, когда он говорит про раненного ребенка "за что голосовали".
Наша гуманитарная помощь. Спасибо всем, кто участвует!
Если вы хотите присоединиться к помощи людям Донбасса, пишите мне в личку жж, вконтакте, фейсбук или на почту littlehirosima@gmail.com.
Подробности об оказании помощи читать здесь.