Рождественский подарок друзьям
Виктор Мора «Немного вечности, пожалуйста».
- Я скоро умру, - сказал Эрнандес.
- Ну что ты! С чего ты взял?
- Я знаю. И ты знаешь, Пабло. Когда ты сейчас вошел, ты посмотрел на меня так, как смотрят на умирающих.
- Никак я на тебя не смотрел. Ты лучше спи побольше, ешь, что даем, и думай, как будешь жить. А глупости выбрось из головы.
Эрнандес медленно оторвал руки от одеяла и с горькой усмешкой посмотрел на них. Они были худые, как мощи.
- Себя не обманешь. Да мне, честно говоря, и не к чему…
Он широко открыл рот, словно глотая воздух. Пабло стало не по себе, он опустил глаза и увидел циферблат на своем запястье.
- Ну, мне пора на работу.
- Прогадал ты, Пабло… Влип тут со мной… Зря меня взял. Одни хлопоты.
- Будешь говорить ерунду, и правда обижусь.
- Твоя жена…
- А что жена? - испуганно перебил Пабло.
- Она хорошая… Возится со мной, как с маленьким… Она… Она меня мыла. Я так стеснялся…
Пабло облегченно вздохнул. Эрнандес продолжал очень тихо:
- Повезло тебе.
- Ну, Эрнандес… Вечером приду, почитаю тебе газету. Ладно?
- Ты правда принял французское подданство?
Пабло с трудом сдержал раздражение.
- Смотри, она тебе и это сказала!
Эрнандес взглянул на него запавшими, блестящими глазами.
«Он похож на этих, из Бухенвальда», - подумал Пабло и сжался.
Эрнандес тронул пальцем его колено.
- Ты молодец… А, черт! Я… Понимаешь, я… совсем один…
Он еле-еле помотал головой. Шея у него напряглась, под дряблой кожей четко проступили мышцы. Пабло понял, что он изо всех сил сдерживает слезы.
- Да, Пабло, - сказал, наконец, Эрнандес. - Вот и конец. Сегодня ночью, или завтра утром, или недели через две… Я знаю точно. Нет, не надо… Обещай мне только одно. Слушай…
Вчера, в восемь часов вечера Пабло собрался с духом и рассказал все Жозетт, когда она вернулась с работы. «Нет, она хорошая, - говорил он, когда его спрашивали, удачно ли он женился. - Я очень доволен. Конечно, иной раз бывает… Она ведь… как бы это сказать… с характером».
- Он что, у нас будет, пока не помрет?
- Тише ты, ради Бога! Я его уложил, он там спит. Если б ты его видела! Еду в метро, смотрю - он! Грязный, заросший, весь трясется. Одна тень осталась. Еле его узнал.
- Еще насекомых занесет.
- Насекомых?
- Ну, вшей, Господи! Ох, Пабло, Пабло!.. Как же ты так? Оба работаем. Кто ж за ним ходить будет?
- Верно, - согласился Пабло. - Я и не подумал. Понимаешь, он испанец… (Пабло чуть не прибавил «как я», но удержался.) Мы вместе сюда приехали. Вместе в лагере были, в Браме, в этом, - чтоб его! - тридцать третьем бараке. Как братья жили… Если б ты его тогда видела! Фигурки резал из любой деревяшки. А говорил - мы со смеху мерли. Он ведь из деревни… Станет навытяжку перед охранником и давай так это почтительно: «Слушаюсь, господин верблюд. Так точно, господин верблюд». Лицо такое сделает… Вот, в этом роде… Как сейчас помню: подойдет ко мне, сморщится по-дурацки и спросит: «Ну жив еще, пиренейская морда?» Вижу, тебе это все не смешно. А мы прямо лопались. Потом я оттуда выбрался, сперва в деревне жил… И вот, сама знаешь, больше мы с ним не виделись…
Пабло вздохнул. Жозетт морщилась, словно слышала это все сотни раз. «Про верблюда я вроде не рассказывал», - растерянно подумал Пабло, - и вдруг понял: дело не в том. Просто ей неприятно все, что напоминает о его чужеземном происхождении. А особенно эти sales histoires d’espagnols *. Так она сказала как-то раз во время ссоры.
- Да?
- Это насчет матери.
- Написать ей?
- Нет, не то… Раньше я ей писал, в месяц раз… Но ведь двадцать лет прошло… Двадцать лет!.. Ясно тебе?
Он пристально посмотрел на Пабло и тихо сказал:
- Ясно, пиренейская морда?
Пабло кивнул.
- В общем стал я ей посылать одну открытку в год. Примерно к Рождеству… Куплю такую, побольше, поярче, и напишу: «У меня все хорошо. Скоро приеду. Тебя не забываю. Твой любящий сын».
Эрнандес замолчал. Он задыхался. Поднял руку, сжал мокрый лоб.
- Помнишь те деревяшки? Ну, из которых я вырезал… Сколько в них было дырок, помнишь? Режешь, а там такие ходы, прямо тоннели. Вот у меня сейчас такая голова. Больно-больно…
- Ты потом доскажешь.
- Нет… Мне мало осталось. В общем пообещай: когда я умру…
- Да брось ты!
- Когда я умру, ты будешь каждый год посылать ей к Рождеству открытку. Насчет почерка не беспокойся. Она неграмотная. А чужие не заметят. Ну как?
- Что?
- Обещаешь?
- Конечно, конечно… Только ты сам их будешь посылать. Ну, пока. Опоздаю - вычтут.
- Постой.
- Ну?
- Пиши свой адрес. Она посылает в ответ посылку. Колбасу там, пирог… Деревенские гостинцы…
- Ладно, ладно… Ну, пока.
Как-то ночью Эрнандес привстал на кровати, словно услышал зов издалека. Поднялся в темноте, оделся. Прокрался к выходу, стараясь не дышать, спустился, потянул входную дверь.
- Пабло, проснись! - сказала Жозетт. - Ты слышал? Кто-то упал с лестницы!
Эрнандес хрипел, скорчившись у дверей. В неверном свете коптилки, которую держал Пабло, его лицо было страшным, как трагическая маска.
- Я… Я почувствовал, что умираю… И я захотел… чтоб вас не затруднять… Я захотел на… на улице… на улице… Там… Только… только ноги не идут…
- Дурак ты! - сказал Пабло. Жозетт держала коптилку, пока он поднимал Эрнандеса. - Помоги, Жозетт.
- Совести нет, - раздался сверху сердитый голос. - Завтра на работу идти! Пили бы под воскресенье.
- Она думает, мы напились. Пошли, Жозетт.
- Не надо, Пабло, - просил Эрнандес. - Оставь меня здесь. - Взгляд его остановился на опухшем, сонном лице Жозетт. - Excusez moi, madame, - тихо сказал он. - Excusez moi, je vous en prie *.
Пабло увидел, что его глаза заволакиваются пеленой.
- Эрнандес, - сказал он. Пошли, Эрнандес…
- Открытки… - выговорил тот.
Донья Эльвира перечитала открытку.
- Вечно все твердят: «Франция, Франция!» - сказала Кончита. - А эта открытка - жуткая безвкусица.
- Бедная Фелисиана!.. - вздохнула донья Эльвира. - Как бы она обрадовалась!.. Она его очень любила. Бывало, чистит она кастрюльки и рассказывает о нем. У него были золотые руки. Если б не война… Да, хорошая была женщина, царство ей небесное!
- Ну что, мама? Пошлем посылку, как в прошлом году, будто она жива?
- Это доброе дело, Конча, - серьезно сказала донья Эльвира. - И потом - надо всегда выполнять обещания.
* - грязные испанские истории (франц.)
* - Простите меня, мадам. Простите, пожалуйста (франц.).