Жили-пили три алкаша… Once upon a bottle there lived three drunks…
Ховряч (Василий) отдыхает после посева. Khovryach (Vasily) resting after sowing potatoes.
Жили-были три алкаша: Кисет, Ховряч и Балык. Кисет и Ховряч с детства дружили и всегда ходили и пили вместе, впрочем, как и их деды. А Балык присоединился к ним позже, после того как жена выгнала его из дома, и он стал жить с тетей в хате напротив нас.
В деревне мужики всегда добросовестно помогали всем старушкам: огороды пахали, картошку сажали, дрова пилили, печки и крыши чинили. Так они зарабатывали на водку и хлеб. То есть, кроме Балыка, который просто лежал на тётиной печи и пропивал ее пенсию плюс доплату за то, что во время войны она была узником. Все трое были абсолютно безобидными созданиями: они не воровали, никого не трогали. В жизни им было нужно только одно - самогон.
Клички к ним прилипли еще с детства, в наследство от отцов. Так как в Чухраях большинство жителей носили всего две фамилии - Балахоновы или Пресняковы - и в одно время жили три Ивана Михайловича Балахонова и четыре Ольги Ивановны Балахоновых, чтобы не путаться, у каждого жителя было прозвище, которое передавалось потом потомкам.
Сорокалетние мужики были сами молодыми на деревне. Другие мужчины тоже бывали в загуле, но у них были большие огороды, которые нужно было пахать, скотина, которую нужно было кормить и дрова, которые нужно было колоть. У этих троих не было ничего, кроме дырявой крыши над головой и грязной одежды на плечах. Все, кроме выпивки, было вторичным или полностью несущественным. Когда-то у них были жены и дети, но семьи их прогнали, и они вернулись в Чухраи, чтобы пьянствовать и проживать жалкие пенсии своих старушек.
У Кисета в голове была пластмассовая пластинка, которую ему поставили после того, как из токарного станка, на котором он когда-то работал, вылетела металлическая деталь и снесла ему переднюю часть черепа. С половиной оставшегося мозга он официально получил статус инвалида - у него иногда случились припадки - и ему платили пенсию, которой хватало на выпивку и хлеб.
В мои первые годы пребывания в Чухраях я часто встречала этих троих, когда шла в лес; они там прогуливались, проветривая свои головы. Мы видели их, бредущих по дороге от Чухраев в соседнюю деревню Смелиж. Так как в Чухраях уже никто не гнал самогон, местные ходили в Смелиж, чтобы подзаправиться. Однажды Игорь ехал на лошади в темноте, и вдруг она встала намертво и отказывалась идти дальше. Когда Игорь слез, чтобы посмотреть, что случилось, он увидел Кисета, который валялся поперек дороги. В другой раз, когда встретили по дороге Ховряча, он поднял руку, чтобы помахать нам, и тут с него свалились штаны. Очевидно, он забыл, что его рука была занята удерживанием штанов. Однажды мы даже нашли их авоську, лежавшую посреди дороги, с тремя полными бутылками самогона. В пьяном угаре они даже сумели потерять свой жизненно важный запас!
Ховряч за плугом, а Кисет (Николай) стоит справа во время посева. Khovrach is behind the plow, while Kiset looks on at right during planting time. Photo by Igor Shpilenok.
Эх, счастливый человек, наверно, у которого нет забот. Но счастье длилось недолго…
В 2004 году в нашей деревне появились двое неизвестных, которые искали где купить коноплю. Здесь никто траву не сажает и тем более не курит, но на старой ферме растут одичавшие растения, видимо еще с тех времен, когда конопля использовалась для плетения веревок и одежды. Неизвестные попросили наших пьяниц собрать для них коноплю, даже показали им, где она растет и каким образом нужно обрезать. За шесть мешков они обещали заплатить ребятам 1200 рублей, плюс дать пару литров самогона. Договорились встретиться через неделю.
По началу Ховряч не хотел идти, незаконное это дело. Но Кисет его уговорил, мол, где еще такие деньги так легко можно заработать? Они собрали траву и через неделю потащили мешки на место встречи. В то утро Балык уже был сильно выпившим. По дороге он упал в кювет и до места встречи не дошел. «Неизвестные» приехали в назначенное время на милицейском УАЗике и тут же Кисета и Ховрача арестовали.
Вся деревня была в шоке. Это не преступники. Да и если посадят, то как старушки будут жить без единственной рабочей силы? В день суда Игорь выступил для них в качестве общественного свидетеля, чтобы дать показания об их репутации.
«Я не могу остаться в стороне и смотреть на такую несправедливость. Это глубочайшая ошибка», - сказал Игорь. «Как можно было подставить двух совершенно безобидных пьяниц, когда на свободе бегают убийцы, воры и торговцы наркотиками?». Он объяснил, что эти два мужчины - стержни маленькой деревни и делают то, что не желает делать больше никто. Без них бабушки не смогут пахать огороды, обогревать свои дома. Без них жизнь в деревне остановится. Далее он показал судье американский журнал «Russian Life», где я вела рубрику «Записки из деревни». В нем в 2003 году была опубликованная моя статья с фотографией Ховряча в лодке перед своим домом (смотрите ниже). Игорь объяснил, что тысячи американцев прочитают об этой несправедливой истории. Впечатленный судья сделал копию статьи для дела.
В результате, вместо предполагаемых восьми лет лишения свободы, Кисет получил три года, а Ховряч два. До того как их забрали, Игорь успел вручить им посылки с теплыми перчатками и рубахами, переданные нам из Америки для жителей Чухраев читателями журнала «Russian Life».
Полгода спустя я спросила у почтальона Антонины Ивановны, как поживает ее брат по отцу Василий (Ховряч). Она сообщила, что он часто пишет ей письма, что в тюрьме его балуют трехразовым питанием и что он наконец-то протрезвел и набирает вес.
«Он вам всегда передает привет» - она добавила. «Если бы не [Игорь] Петрович, Вася мог бы получить шесть или восемь лет. Он очень благодарен, что Петрович за него выступил. Даже Путин не выступает так красиво, как Петрович!» - вскликнула она.
Через два года Ховряч вернулся домой. А Кисета, которого присудили к трем годам лишения свободы, отпустили еще через пару месяцев за хорошее поведение.
Но жестокая реальность тюрьмы и несправедливые действия местной власти изменили мужчин. Это было видно по их глазам. Раньше я видела в них только доброту, а теперь и печаль. Через несколько недель после освобождения, в январе 2007 года, Кисет пошел один на рыбалку. Он вырубил топором прорубь в толстом льду речки. В этот момент у него случился припадок, он упал лицом прямо в только что вырубленную собственными руками прорубь и утонул. На следующий день его нашли: тело лежало на льду, а голова наклонилась в прорубь.
Без Кисета собутыльников в деревне остались только двое: Балык и Ховряч. Они продолжали регулярно ходить по привычному маршруту за водкой. Но через пару лет бездельник Балык остался один. Как-то вечером Ховряч у себя затопил печку и лег спать. Ночью его не стало, говорят, что отравился угарным газом.
Кто-то скажет, что это судьба. Кому суждено сгореть, тот не утонет. Или наоборот. Но умерли ли бы они именно так и тогда, если бы коррумпированные личности (которым, надо полагать, нужно было выполнить квоту) не толкнули их на преступление? Как бы развернулись их жизненные пути в таком случае? Остается только гадать. А про них только все хорошее вспоминать.
Ховряч на лодке перед своим домом во время паводка. Khovryach in a boat in front of his house during the spring flood. Photo by Igor Shpilenok.
Некоторые отрывки текста взяты из моей книги The Storks’ Nest. Спасибо большое моей читательнице Анне Марковой за перевод на русский. Я позже описала первую часть этой истории на английском в журнале «Russian Life». Размещаю эту статью ниже, так что это не прямой перевод.
[A version of the story in English…]
A version of this story was first published in English in Russian Life magazine in 2004.
Village Injustice
by Laura Williams
Our village drunks are in jail.
The population of Chukhrai has now been reduced from 18 to 16.
After my husband Igor and me, the two drunks, both about 45 years old, are the youngest residents. Vasily, whose nickname is Khovryach (meaning “swine” in Old Russian), and Nikolai, known as Kiset (a small tobacco box), are virtually inseparable - just like their grandfathers, from whom they inherited their nicknames. Without jobs or families or gardens, their subsistence diets generally consist of booze and bread. They earn money for both by doing odd jobs for the elderly villagers - plowing the gardens in spring, hauling manure in fall, and chopping firewood in winter. Now the elderly residents, mostly women, are unable to manage these arduous chores without their handymen - keystones of village society.
I often would see the drinking buddies on my way to the woods. “We’re just out clearing our heads,” they would say. Or I would find them lying nearly unconscious in the middle of the rutted road that runs through the village. Once, Igor was riding our mare Aza in the dark, and she stopped dead in her tracks, refusing to go forward. When Igor dismounted to find out what was wrong, he found Kiset sprawled across the road.
We encountered them frequently walking between Chukhrai and the next village of Smelizh. Since there are no longer any bootleggers in Chukhrai, they go to Smelizh to refuel. When I saw them on their way to Smelizh, they were always walking quickly, one of them holding a cloth bag stuffed with empty, plastic soda bottles. On the way back, they would be stumbling toward home, each holding a half-empty soda bottle of samogon. Once, we found the grubby cloth bag abandoned in the middle of the road, with three full bottles of booze. In their stupor, they had lost their moonshine. We took the bag home and gave it to them a couple of days later.
The two drunks were not thrown in jail for drinking. Drinking is not restricted in Russia, no matter the quantity, and public drunkenness is not uncommon. Nor were they thrown in jail for making moonshine, which is technically illegal but usually overlooked by the authorities. Neither has the dedication and patience it requires to brew their own alcohol. Instead, they would buy a liter of moonshine for less than two dollars in Smelizh. Most of the drunks in that village are perpetually indebted to the man who sells it. Often they steal buckets and shovels and such from neighbors to pay off their debts or finance new provisions.
Our village drunks didn’t steal anything, either. Nor did they kill or hurt anyone. These two are harmless. Kiset has a plastic plate in his head, which had been implanted years ago after a metal part flew out of a lathe he was operating and smashed the front part of his skull. He is generally nice, if a bit dimwitted. The only time I heard him raise his voice was to yell at his mother when she refused him money for booze. Khovryach was genuinely benevolent. I never heard him raise his voice. He was quiet with a thoughtful gaze. He was extremely thin and always wore the same faded blue jacket, baggy pants, and gray cap on his head.
The reason our village drunks landed in jail was because they fell into a trap set by the local police. Perhaps the police had to meet some quota for fighting crime. Hearing that there was a field of wild cannabis not far from our village (hemp used to be harvested widely for clothing and twine), two undercover policemen approached our village drunks with an offer they couldn’t refuse: “Go collect some marijuana,” they said, “and we will pay you 1,200 rubles [about $40] for six potato sacks full of the plants, plus we will throw in a few bottles of moonshine to boot.” That much money was enough to buy six gallons of moonshine.
“But how do we collect it?” they asked.
“It’s easy,” one undercover cop replied. “Just cut off the bushy parts at the top and stuff them into a bag. Meet us here Monday at the same time.”
Khovryach was reluctant to go, knowing it was illegal, but Kiset convinced him the money and booze were worth the risk. They went to the field, cut the cannabis, and carried it to the meeting place at the appointed time. The two were arrested on the spot.
A month later, Igor went to their trial as a character witness.
“I cannot stand silent in the face of such injustice,” Igor declared at the trial. “Setting up two perfectly harmless drunks when there are burglars, drug dealers, and murderers on the loose.”
Igor explained how the two were important contributors to village life, performing the work no others would or could do. The elderly women, he continued, would not be able to plow their gardens or heat their homes without these two. Life in Chukhrai would come to a standstill.
Igor then produced a copy of Russian Life, open to the Notes from a Russian Village article with a picture of Khovryach in a boat before his flooded house (March/April 2003). Saying that his American wife wrote a column on the village for the magazine, Igor said that thousands of Americans would read about this injustice. The judge had a copy of the article made for the case file.
Originally threatened with eight years in jail, Kiset was sentenced to three years and Khovryach received two. Just before they were led off, Igor handed them each a small package - gloves and shirts donated by a generous Russian Life reader to each of the villagers of Chukhrai.
Six months have passed since the trial. The villagers are getting by one way or another, lending one another a hand or calling on drunks from Smelizh. The other day, I met our post lady, Antonina Ivanovna, on the road. She is Khovryach’s half-sister. I inquired what she had heard from him.
“He writes letters all the time,” she told me. “He is eating well, getting three square meals a day, and finally putting on some weight. He always says hi to you and Petrovich [the villagers call Igor by his patronymic]. If it wasn’t for Petrovich, he might have gotten six or eight years. He’s awfully thankful that Petrovich stood up for him. Laura, Putin doesn’t speak the way Petrovich does.”