[о минутке графоманства ]
Последний храм рода человеческого
Весна, сейчас здесь должна была быть весна. Свежий, тёплый ветер и мелодичные трели птиц. Первые полевые цветы и постепенно приходящие в чувство, после длительного, зимнего анабиоза, насекомые. Мамочки с колясками оккупировали бы городские парки, бабушки у подъездов проводили бы время на лавочках. Скачёк гормонов заставлял бы людей влюбляться и делать всевозможные глупости. Коты устраивали бы на крышах ночные концерты, призывая на свою голову проклятия, и неистово размножались, чтобы уже к лету заполнить улицы городов маленькими пушистыми комочками, порождениями улиц и той самой дикой жизни городских джунглей, сотканных из железобетона и неоновой рекламы.
Я всегда очень любил это время. Весна всегда была для меня праздником жизни после затяжных зимних будней. Возможностью выбраться из зоны комфорта четырёх стен и окунуться с головой в круговорот красок, звуков и запахов. Мне всегда казалось, что зима является конечной и одновременно отправной точкой нового цикла жизни. Она всегда поражала меня стабильной цветовой гаммой, когда всеобъемлющую холодную серость, скрывал под собой ослепительно-белый снег, как бы приводя в порядок всё то, что находилось под его плотным одеялом. Белый - это абсолютный цвет. Полная равномерность длинны всех волн видимого спектра. Кристаллизированный концентрат главного источника жизни на планете.
И после такой длительной депривации чувств, весна всегда была для меня возможностью ощутить на себе мощную пульсацию жизни. Чем я и пытался пользоваться с максимальной эффективностью. Но самая настоящая весна для меня начиналась с того времени, когда земная твердь начинала покрываться свежей, молодой травкой. Это был самый жизнерадостный зелёный, который можно было только представить. Он был лучшей мотивацией вырваться из шума мегаполиса в какую-то живописную глушь, и бесконечно долго бродить по бескрайним зелёным полям, вдыхая полной грудью аромат свежей земли.
«Эх, весна-весна» эта мысль кружилась у меня в голове уже бесконечно долго. Настолько долго, насколько я мог хранить в себе эти воспоминания. А это было возможно до тех пор, пока не погасло бы солнце.
Когда-то я слышал, что интроверты - это люди который живут в панцире собственного мира чувств, покидая его лишь при необходимости.
В таком случае я был абсолютным воплощением интроверта.
Моя плоть уже давно срослась с биополлимерной конструкцией, которая служила прослойкой между моим телом и металлическим экзоскелетом. Моя нервная система стала единым целым с бесконечностью никогда не выходящих из строя нанокабелей, делегировав тем самым основную часть своих обязанностей системе сверхмощных, автономно улучшающихся процессоров. Под моим панцирем существует целый маленький мир, из самовоспроизводящихся, обучающихся нанороботов, которые поддерживают то, что осталось от моего тела в стабильном состоянии. Регенерируя мои клетки с определённой цикличной частотой, эта система даровала мне то, что принято называть биологическим бессмертием. Я был вершиной научной своего времени. Они называли таких как я «омарами».
Мы были воплощением древнейшей человеческой мечты о вечной жизни.
Бесконечно обновляемые, наша жизнь могла поддерживаться миллиардами возможных способов, самым доступным из которых был солнечный свет. В тот момент, человечество столкнулось с непостижимой задачей, оно наконец-то достигло должного уровня науки позволявшего регененрировать клетки и поддерживать мозговую активность до бесконечности, сохранив при этом понятие личности, но не смогло перевести сознание человека в небилогический формат, сохранив при этом все те качества, которые и делают человека человеком.
Когда-то, в прошлой жизни у меня было достаточно денег и возможностей, чтобы принять участие в очередном эксперименте. Эксперимент завершился ошеломляющим успехом, а я оказался заключён в этом теле навечно.
Модули психокоррекции блокировали мысли о суициде и поддерживали моё психическое состояние на стабильном уровне, сжимая мои воспоминания в очередной архив, которым я мог пользоваться по своему желанию. Ведь и действительно, нельзя было допустить выхода из строя такой системы из-за того, что личность просто «устала». Нет, я никогда не устаю. Все мои чувства контролируемы исключительно мной, и я сам выбираю, когда мне радоваться, а когда грустить и в каком количестве.
Когда-то я считал, что стал венцом творения. Теперь мне просто всё равно.
Я очутился в двойной ловушке. Первый раз я попал в неё, когда дал своё согласие на этот эксперимент. А второй раз, когда вернулся на то, что когда-то было Землёй.
Помню как ностальгия, которую не смогли урегулировать даже психокоррекционные модули, сподвигла меня записаться добровольцем на эту операцию. Мы должны были получить содержимое архивов последних земных сепаратистов, прежде чем оставить Выжженную планету в покое. Для Совета это было дело принципа, а мне хотелось попрощаться с тем местом, где я обрёл свою жизнь.
Повстанцы были так трогательно наивны. Выжив после войны, они боролись за свою свободу умереть на родной земле, даже толком не осознавая, что это была самая бессмысленная борьба во Вселенной. Хотя можно было понять их желание уйти в небытиё без всяких вмешательств из вне. Земля давно стала могилой человеческой цивилизации доколонизационного периода. А все знания из этих архивов, представляли по большому счёту лишь историческую ценность для неблагодарных потомков, решивших навсегда покинуть систему.
Операция прошла успешно. Сепаратисты оказали ожесточенное сопротивление и, в конечном счёте, оказались уничтожены, а оперативная группа была эвакуирована практически полностью.
Я был последним звеном при эвакуации. И я помню каждый момент своего провала. Помню, как отказали двигатели эвакуационного модуля. Помню, это бесконечно долгое падение с земных небес. Помню невыносимость той мысли, когда пришло осознание, что меня сочли погибшим, а послать сигнал бедствия у меня уже не было времени.
Я знал, они все покинули этот сектор согласно плану. И мой скафандр был уже далеко не единственным, чтобы отправлять группу на его поиски.
Собрать на основе земной техники передатчик не заняло слишком много времени. За две сотни земных лет раньше успевало смениться несколько поколений, а теперь этого времени хватило лишь на то, что бы отправить сигнал о спасении всего лишь одной жизни. Если это можно было назвать жизнью.
С тех пор я жду.
Моей тюрьмой стала целая планета, на которой я был единственным узником.
Моей камера - это огромная пустыня, некогда бывшая океаном, полным жизни.
Коротая солнечные циклы в компании останков последнего земного кита, я не веду счёт времени. Для меня каждый день всего лишь очередной.
Моего терпения хватит на несколько бесконечностей. А пока что не подошла к концу и первая.
Мои чувства - бескрайняя чернота космоса.
Моя душа - это холод мерцающих звёзд.
Моё тело - последний храм рода человеческого на этих землях.
Я - Омар.
И я увижу тот день, когда на горизонте времени забрезжит корабль новой надежды.