Окончание Нюрнбергского судилища
Источник
65 лет назад в ночь с 15 на 16 октября 1946 года состоялся завершающий акт отвратительного и циничного судилища, организованного в Нюрнберге Сталиным и его западными союзниками над военными и политическими руководителями Великогерманской Империи.
Десятимесячный судебный фарс завершился физическим уничтожением всех основных участников процесса, бездоказательно объявленных "преступниками против мира и человечности",
В принципе расправиться с побежденными можно было и без процесса, и Сталин, как и союзники, дали множество примеров таких расправ в ходе войны. Но мировое иудейство, вдохновлявшее эту войну с 1933 года и толкавшее в нее одну страну за другой, маниакально жаждало удовлетворить свое чувство мести в отношении немцев и Германии и требовало публичного издевательства и глумления над побежденным и беззащитным врагом.
К тому же надо было на кого-то свалить вину за развязывание войны.
И судебный процесс-фарс начался.
Судить и казнить немецких «военных преступников» съехались подлинные преступники из Америки, Англии и СССР.
Советскую делегацию возглавлял «сам» тов. Вышинский, чья персона не нуждается в комментариях.
В помощники себе он избрал таких отпетых злодеев, как Абакумов, Меркулов и Кобулов, позднее казненных самими коммунистами за пытки и убийства подследственных «без разрешения».
Главным обвинителем от СССР выступал прокурор Руденко, один из организаторов массового террора на Украине, а в качестве судьи Сталин послал в Нюрнберг товарища Никитченко, который заслужил доверие «отца народов» ещё во время Большого террора, вынося смертные приговоры сотнями и тысячами, в том числе на знаменитом процессе Каменева-Зиновьева.
Под стать советским, как сейчас принято выражаться, «работникам правоохранительных органов» были и их западные коллеги, среди которых находились лица, виновные в депортации русских и советских беженцев на расправу Сталину после войны и в организации концлагерей для американских граждан японского происхождения.
Идею трибунала над «фашистскими военными преступниками» первым придумал военный преступник Сталин, имевший к тому времени уже богатый опыт всевозможных фальшивых «судов» и «трибуналов». Советский диктатор решил, что подставной суд над руководителями Германии будет самым надежным способом сокрытия чудовищных военных преступлений СССР и его планов по завоеванию всего мира.
Рузвельт и Черчилль с радостью подхватили эту сталинскую мысль, которая великолепно вписывалась в их бесчеловечные замыслы о полном уничтожении Германии, истреблении значительной части ее населения и передаче всех оставшихся в живых в жидовскую кабалу.
"Суд" должен был узаконить ликвидацию Германии как Великой державы, предрешенную жидо-масонскими союзниками независимо от того, кто стоит в Германии у власти, и какими способами -- «преступными» или «гуманными» -- Германия ведет войну.
Вожакам «антигитлеровской коалиции» показалось, что с помощью «Международного трибунала» они добьются вожделенной мечты всех преступников мира: представить себя жертвой, а свою жертву -- преступником.
Ещё на Ялтинской конференции Сталин с Рузвельтом договорились осудить по упрощенной процедуре и казнить около 50 000 ведущих деятелей гитлеровской Германии. Общее же количество репрессированных предполагалось довести до 10 000 000.
Однако Черчилль оказался не готов на столь крутые меры. Поэтому число «виновников» было решено определить на месте, в Германии, «по обстановке».
В конце концов, сошлись на первоначальных ялтинских цифрах, и лишь начало «холодной войны» спасло немецкий народ от опустошительного истребления.
Техническая сторона «трибунала» была целиком позаимствована у сталинской юстиции, разве что адвокаты пользовались большей свободой слова.
Независимость «суда» начисто отсутствовала, т.к. судьями и обвинителями были представители победителей, которые буквально упивались своей вседозволенностью.
Был заранее утвержден список вопросов, не подлежащих обсуждению на «суде».
Перекрестный допрос свидетелей не допускался.
Сами свидетели тщательно фильтровались судьями, и «неудобные» свидетели отводились без объяснения причин.
Кроме того в распоряжении обвинителей имелся целый штат профессиональных лжесвидетелей из представителей иудейского племени, готовых за плату «свидетельствовать» о чем угодно и против кого угодно. На предварительном следствии широко применялись пытки и запугивание. В качестве «доказательств» помимо выбитых силой «признаний» суд принимал любые слухи, сплетни и откровенные фальшивки, экспертиза которых не допускалась.
В случае какой-либо неувязки судьи просто затыкали рот обвиняемому или его защитнику.
Ну, и наконец, все подсудимые были признаны виновными ещё до начала процесса, что не давало никакой возможности назвать эту комедию судом.
Лучше всего сущность происходящего прояснил сталинский судья товарищ Никитченко, понимавший «правосудие» строго по-большевистски:
«Уже установлено, что нацистские лидеры являются преступниками. Весь смысл состоит в том, чтобы обеспечить быстрое и справедливое наказание за преступления…»
Однако по ряду причин быстрого наказания не получилось, и акция растянулась почти на год.
В течение десяти с лишним месяцев на потребу падкой на зрелища и жаждущей мести еврейской «общественности», а также для одурачивания советского народа и возгревания в нем ненависти к «фашизму» продолжалось это небывалое, попирающее все нормы права и справедливости издевательское судилище над руководителями поверженного Третьего Рейха. Мировой Кагал и кремлевский людоед «судили» тех, кто посмел сопротивляться установлению их мирового господства…
Это судебное позорище надо себе представить во всех подробностях.
Над руинами германских городов, превращенных в груды щебня варварскими воздушными атаками союзников, над гекатомбами трупов уничтоженного Дрездена, над пеплом Хиросимы и Нагасаки звучали лицемерные обвинения Германии в бомбежке Роттердама, где погибло... 980 человек.
Уже прошли сталинские депортации крымских татар, поволжских немцев, ингушей, чеченцев; в самом разгаре была операция по депортации немцев из Восточной Пруссии (нынешняя Калининградская область); с согласия союзников из Силезии, Судет, Померании, Познани навсегда изгонялось коренное десятимиллионное немецкое население, жившее там столетиями,
а обвинители в Нюрнберге не находили слов негодования против Заукеля и Шпеера, посмевших в ходе войны забирать и увозить в Германию иностранцев на временные работы.
Второй год по всей Германии шел беспардонный и безостановочный грабеж, товарищи Абакумов и Жуков гнали в СССР отдельные вагоны и целые эшелоны, набитые антикваром, ценными вещами и произведениями искусства (украли даже «Золото Трои»), а советский обвинитель в Нюрнберге с дрожью в голосе обвинял Розенберга в присвоении двух десятков картин из советских музеев…
Счет изнасилованных союзными солдатами беззащитных немок пошел на третий миллион, но обвинители возмущались фельдмаршалом Кейтелем, издавшим приказ расстреливать без суда вооруженных советских и французских партизан, большинство их которых были самыми обыкновенными бандитами…
Десятки тысяч немецких беженцев, в основном женщин и детей, нашли свою смерть в водах Балтийского моря в результате торпедных атак бравых советских подводников, но английский обвинитель тряс перед «трибуналом» приказом адмирала Деница, запрещавшим командирам немецких подводных лодок всплывать после атаки на поверхность для спасения тонущих английских моряков…
Всевозможные эренбурги, гроссманы, полевые и прочие недочеловеки продолжали, несмотря на окончание войны, истекать слюной расовой ненависти к немцам, публично требуя массовых казней и убийств, не взирая на пол и возраст, но «суд» копался в личной жизни Штрайхера и признавал его антисемитские статьи 15-ти летней давности «преступлением против человечности»…
В лагерях и тюрьмах СССР добивали последних священников и епископов, тысячи православных храмов были взорваны или представляли собой склады, клубы и отхожие места, но обвинение требовало смертной казни судимому заочно «гонителю церкви» Борману, запрещавшему пасторам критиковать в печати нацистскую партию…
США продолжали оставаться расистским государством, проводившим политику сегрегации белого, черного и цветного населения; государством, лишившим негров большинства гражданских прав, а индейцев загнавшим в резервации, но американский обвинитель с пафосом обличал расовые законы Третьего Рейха, запрещавшее браки между иудеями и арийцами…
Во Франции не прекращались массовые убийства и самосуды над так называемыми «коллаборационистами» и членами их семей, число жертв стремительно приближалось к 100 000 человек, но французского обвинителя больше всего интересовало, почему немецкая полиция не предотвратила гибели полутора десятка жидов от рук разъяренной толпы во время «Хрустальной ночи»…
И так далее до бесконечности.
Суд «доказал», что убийства в Катыни были совершены немцами; что Германия напала на СССР без объявления войны; что нацисты делали мыло из человеческих трупов, абажуры из человеческой кожи и носки из человеческих волос; что в Освенциме было истреблено 4 миллиона человек; что в Дахау заключенных убивали газом, а в Треблинке паром; что немцы четвертовали советских военнопленных; что Гитлер хотел затопить Ленинград; что верховное командование Вермахта планировало бактериологическую войну и кучу тому подобных «неопровержимых фактов», которые давным-давно опровергнуты как самая настоящая ложь.
По абсурдности приговоров, по количеству процессуальных нарушений, по числу фальшивок и лжесвидетельств, по степени лицемерия и по уровню бесстыдства с этим позорным спектаклем могут сравниться разве что знаменитые сталинские процессы 30-х годов над «врагами народа».
Но всему на этом свете бывает конец, пришел конец и нюренбергскому судилищу.
К осени 1946 года мировое еврейство, достаточно насладившись этим фарсом, стало от него уставать, а самих устроителей «трибунала» поджидали неотложные дела: у Сталина на очереди стояла советизация Восточной Европы, у американцев -- иудаизация Европы Западной, а у англичан с французами начались проблемы в колониях.
В конце сентября «трибунал» закончил заседания. В своем заключительном слове кровожадный советский прокурор Руденко «во имя гуманизма» требовал смертной казни всем обвиняемым и признания Вермахта преступной организацией, что потенциально позволяло засадить за колючку все мужское население Германии.
Но американский жидо-масонский «гуманизм» возобладал над жидо-большевистским «гуманизмом», и было решено казнить лишь 11 обвиняемых, а Вермахт пощадить.
1 октября был объявлен приговор: Герман Геринг, Иоахим фон Риббентроп, Эрнст Кальтенбруннер, Альфред Розенберг, Ганс Франк, Вильгельм Фрик, Юлиус Штрайхер, Фриц Заукель, Артур Зейсс-Инкварт и Альфред Йодль -- приговорены к смертной казни через повешенье; Рудольф Гесс, Вальтер Функ и Эрих Редер -- к пожизненному заключению; остальные к различным срокам тюрьмы.
Для придания видимости объективности судебного разбирательства трое обвиняемых были оправданы.
Риббентроп явно убирался как нежелательный свидетель закулисы европейской политики, а Штрайхер за свое непримиримое обличение жидовства, что, как известно, никогда евреями не прощается.
Ни в чем не замешанный Гесс отправлялся в тюрьму по тем же причинам, что и Риббентроп. Остальным обвиняемым кое-как натянули различные преступления, которые в совокупности совершенно меркли на фоне преступлений, совершенных Сталиным и его союзниками.
За исключением Шпеера и Франка, смирившихся со своей участью и согласившихся принять условия игры, остальные обвиняемые вели себя с непоколебимым мужеством до самого конца.
Геринг сказал в своем последнем слове:
«Победитель всегда является судьей, а побежденный - осуждённым.
После того, как Соединенные Штаты проглотили Калифорнию и половину Мексики, а нас лишили всего, расширение территории объявляется преступлением. Что ж, такое происходит в течение столетий и будет продолжаться в дальнейшем.
Гитлер был нашим вождём. Я бы не смог видеть его стоящим перед иностранным судом. Ваши люди знали фюрера. Он бы первым поднялся и сказал: «Я отдавал приказы и потому беру на себя полную ответственность». Но лично я предпочел бы умереть десять раз, чем видеть подобное унижение германского лидера.
Смертный приговор ровным счетом ничего не значит для меня. Я никогда не боялся смерти после 12-летняго возраста...
Я не признаю решение этого судилища... Я продолжаю быть верным нашему фюреру... Массовые убийства? Уверяю вас, что я и не помышлял о них. Я лишь думал о том, что мы должны убрать евреев с занимаемых ими постов в большом бизнесе и в правительстве. И это всё. Но не забывайте, что именно евреи организовали жуткую кампанию против нас по всему миру.
Мой народ подвергался унижению и прежде.
Лояльность и ненависть вновь объединят немцев. Кто знает, может быть, в этот момент уже появляется на свет человек, который отомстит за наше унижение?
То, что печатают газеты, контролируемые американцами, не имеет никакого значения.
Я могу сказать только одно: когда в Германии мы имели демократию - наши дела шли из рук вон плохо. Не заблуждайтесь в данном вопросе. Наши люди знают, что они стали жить лучше при Гитлере.
Не забывайте также, что Гитлер был для нас больше, чем просто глава правительства.
Следующее поколение найдёт своих собственных лидеров, и они будут отстаивать наши национальные интересы. Поэтому вы попридержите вашу мораль, ваше покаяние и вашу демократию, - попытайтесь продать их кому-нибудь другому, а не нам!
Я рад, что меня приговорили к казни, а не к пожизненному заключению, ибо тех, кто сидит в тюрьме, никогда не производят в мученики».
Гесс сказал:
«Мне было дано право в течение долгих лет моей жизни действовать в условиях, которые немецкий народ породил на основе многовековой истории. Даже если бы я мог, я не хотел бы исключать это время из своей жизни.
Я счастлив сознанием, что выполнил свой долг в качестве национал-социалиста, в качестве верного последователя моего фюрера. Я ни о чем не сожалею. Если бы я опять стоял у начала моей деятельности, я опять-таки действовал бы так же, как действовал раньше, даже в том случае, если бы знал, что в конце будет зажжен костер, на котором я сгорю. Независимо от того, что делают люди, я в настоящее время нахожусь перед Судом Всевышнего. Только перед Ним я несу ответственность и знаю, что Он оправдает меня.
Подождем лет двадцать. Германия поднимется вновь. Какой бы приговор не вынесло мне это судилище, я буду признан невиновным перед ликом Христа.
Я готов повторить всё ещё раз, даже если это означает, что меня сожгут живьём.
В глазах истории временное поражение в войне - ничто.
Невозможно помешать германской нации исполнить своё предназначение.
Когда Америка и Россия истощат себя, придёт время для Германии восстать из пепла».
Иоахим фон Риббентроп:
«Через несколько лет юристы всего мира отвергнут этот суд. Вы не можете вести процесс без соблюдения даже намёка на законность.
Я был, конечно, одним из вернейших его (Гитлера) последователей. Фюрер обладал необычайной притягивающей силой. Нельзя понять это, если никогда лично не встречаться с ним. Все находились под влиянием его обаяния. Во время подписания Мюнхенского соглашения Даладье и Чемберлен испытали это на себе.
Неужели вы не в состоянии ощутить огромной силы личности Гитлера? Не можете почувствовать, что он обладал способностью одним словом завоёвывать людей?..
Я всегда выступал за союз между Германией и Россией. Что касается Англии, то она могла легко предотвратить войну. Если бы только сказала полякам, что они должны соблюдать мир, то можно было бы избежать всей войны. Но Британия проводила свою давнюю политику балансирования в Европе. Наши требования были вполне приемлемыми. Стоило ли воевать из-за них?
… Наша ошибка заключалась лишь в том, что мы проиграли войну.
Можно напомнить, что Америка использовала армию для подавления оппозиции 150 раз за последние 150 лет. И это вы проводили неограниченную войну на всём Тихом океане, к которому Америка в реальности имеет весьма косвенное отношение.
А когда мы взяли под свой протекторат Богемию и Моравию, принадлежавшие Германии тысячу лет, это было названо агрессией!»
Генерал-полковник Йодль:
«Мы не служили ни князю тьмы и ни преступнику, мы служили своему народу и Родине…
И поэтому, какой бы приговор вы мне ни вынесли, я покину этот зал с высоко поднятой головой, то есть так же, как я вошел сюда много месяцев назад. Но того, кто назовет меня предателем почетных традиций немецкой армии или кто станет утверждать, что я оставался на своем посту из эгоистических, личных соображений, того я назову предателем истины.
В такой войне, как эта, в которой лавинами бомб или под обстрелом штурмовиков были убиты сотни тысяч женщин и детей, в которой партизаны применяли все методы, казавшиеся им целесообразными, любые проводимые ответные мероприятия … не признавались преступлениями против морали и совести. Я верю и признаю: долг перед народом и Родиной стоит превыше всего. Исполнять его было для меня величайшей честью и законом».
Юлиус Штрайхер:
«Этот процесс - триумф мирового еврейства. Трое судей - евреи. Я не мог убить жену и самого себя, когда мы были в Тироле в конце войны.
Я решил, что должен нести свой крест.
Не я создал еврейскую проблему: она существовала веками до меня.
Я видел, как евреи проникали во все сферы германской жизни, и я сказал, что этому должен быть положен конец. Помимо того, если вы познакомитесь с Талмудом, то поймёте, что христианам надлежит принять меры для защиты от евреев...»
Поучительно сравнить слова этих мужественных людей с тем, что говорили в аналогичной ситуации перед лицом неминуемой смерти представители пресловутой «ленинской гвардии»:
Пятаков:
«Я слишком остро сознаю свои преступления, и я не смею просить у вас снисхождения. Я не решаюсь просить у вас даже пощады. Через несколько часов вы вынесете ваш приговор. И вот я стою перед вами в грязи, раздавленный своими собственными преступлениями, лишенный всего по своей собственной вине...»
Радек:
«После того, как я признал виновность в измене родине, всякая возможность защитительных речей исключена. Нет таких аргументов, которыми взрослый человек, не лишенный сознательности, мог бы защитить измену родине… Мы, и я в том числе, не можем требовать никакого снисхождения, не имеем никакого на это права»
Крестинский:
«Мои преступления перед родиной и революцией безмерны, и я приму, как вполне заслуженный, любой ваш, самый суровый приговор. Я прошу вас, граждане судьи, при вынесении приговора учесть, что я сам, добровольно, без предъявления мне очных ставок и других изобличающих материалов, откровенно и до конца рассказал о своей преступной деятельности. Я прошу вас поверить мне, … что я за эти девять месяцев коренным образом изменился, и, пощадив мне жизнь, дать мне возможность в любой форме хотя бы частично искупить мои тяжелые преступления».
Рыков:
«Я хочу, чтобы, во-первых, мои бывшие единомышленники знали, что я всех, кто сохранился на моей памяти, как это принято выражаться в подполье, выдал, всех разоблачил. Я хочу, чтобы те, кто еще не разоблачен и не разоружился, чтобы они немедленно и открыто это сделали… В этом разоружении у них единственное спасение. Единственное спасение, единственный выход их заключается в том, чтобы помочь партии, помочь правительству разоблачить и ликвидировать остатки, охвостья контрреволюционной организации».
Раковский:
«Я рассказал все, что мною было совершено, не скрыв и не утаив ни одного факта. Я считаю, что это есть доказательство того, что я перед вами полностью и целиком обнажился, полностью и целиком себя разоблачил. Я вам сказал все, что я знал, я все рассказал, ничего не скрыл, ничего не утаил, я глубоко и искренне раскаиваюсь и прошу дать мне возможность хотя бы самым скромным трудом в любой обстановке искупить хотя бы ничтожную часть моей вины».
Бухарин:
«Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. Пусть этот процесс будет последним тягчайшим уроком, и пусть всем будет видна великая мощь СССР, пусть всем будет видно... мудрое руководство страной, которое обеспечено Сталиным».
Ягода:
«Я был руководителем величайших строек-каналов. Я не смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы… Я бы не смел просить о пощаде, если бы не знал, что данный процесс является апофеозом разгрома контрреволюции, что страна уничтожила все очаги контрреволюции и Советская страна выиграла, разбила контрреволюцию наголову».
Розенгольц:
«Я хочу, чтобы вы мне поверили, поверили в искренность произносимых мною сейчас слов. Я говорю: да здравствует, процветает, укрепляется, великий, могучий, прекрасный Союз Советских Социалистических Республик, идущий от одной победы к другой, над которым сияет прекрасное солнце социализма! Да здравствует большевистская партия с лучшими традициями энтузиазма, геройства, самопожертвования, какие только могут быть в мире, под руководством Сталина! Да здравствует коммунизм во всем мире!»
После вынесения приговора Геринг, Кейтель и Йодль просили заменить смертную казнь через повешение на расстрел на том основании, что они солдаты, а не разбойники. Но понятие солдатской чести разбойничьему «трибуналу» было не ведомо, и в просьбе этой им отказали.
Казнь планировалась в виде своеобразного малого Пурима - известного жидовского праздника в память расправы иудеев со своим главным врагом Аманом, его десятью сыновьями и с 75 000 персами, «мыслящими недоброе об иудеях». Как известно из книги Эсфири, Аман и его десять сыновей были именно повешены (по ветхозаветному слову: «Проклят всяк висящий на древе»). Видимо, из книги Эсфири иудео-масонский, советский «трибунал» решил взять и итоговое число казнимых на виселице -- ровно одиннадцать.
Для осуществления казни американцы выделили своего штатного армейского палача сержанта Вудса. Это был законченный садист, смотревший на свою работу не как на неизбежное зло, а как на своего рода развлечение.
Пять лет спустя после Нюрнберга Бог покарал этого негодяя -- Вудс был убит током, когда проверял работоспособность электрического стула перед очередной казнью.
«Малый Пурим» должен был состояться в ночь с 15 на 16 октября.
Однако праздничное настроение оказалось подпорчено поступком Рейхсмаршала Германа Геринга, который уже на краю могилы сумел-таки нанести своим врагам последний удар.
Не желая делать из своей смерти цирковое представление, он лишил своих палачей этого удовольствия и убил себя сам, приняв в камере капсулу с ядом. Предсмертная записка Рейхсмаршала гласила: «Фельдмаршалов не вешают, они уходят сами».
После самоубийства Геринга остальных приговоренных заковали в наручники и держали их так до самой казни.
Экзекуция началась ровно в полночь. Помимо положенных в таких случаях священника, палачей и врача поглазеть на казнь и насладиться мучениями казнимых пришло ещё около сорока человек. На эшафоте разрешалось сказать последнее слово.
Розенберг демонстративно отказался что-либо говорить.
Первым казнили Риббентропа. Он сказал: «Господи, храни Германию! Пощади мою душу!»
Затем настала очередь Кейтеля, который сказал: «Я молю Всемогущего Господа сжалиться над немецким народом. Более двух миллионов немецких солдат до меня пали за свою Родину. Я иду за своими сыновьями. Все для Германии!»
Кальтенбруннер: «Германия! Будь счастлива!»
Франк: «Прошу Всевышнего, чтобы он милостиво принял меня к себе».
Фрик: «Да здравствует Великая Германия!»
Штрайхер: «Хайль Гитлер! Нынче у нас тут веселый иудейский праздник! Но все же это мой Пурим, а не ваш! Настанет день, когда большевики перевешают многих из вас! А я ухожу - к Богу!».
Заукель: «Боже, храни мою семью!»
Йодль: «Благословляю тебя, моя Германия!»
Зейс-Инкварт: «Я верю в Германию!»
Державы-палачи официально объявили, что повешенные в Нюрнберге будут кремированы в «тайном месте», а «пепел будет развеян по ветру». Годом позже немецкие газеты сообщили, что трупы из Нюрнберга были доставлены для сожжения в Мюнхенский крематорий, а их пепел был высыпан в реку Изар.
Едва ли найдется во всей истории христианской цивилизации что-то подобное тому осквернению закона, права и морали, которое произошло в Нюрнберге.
Даже большевицкое «правосудие» кажется менее отвратительным, ибо оно всегда откровенно утверждало, что руководствуется не правом и «буржуазной моралью», а «революционным правосознанием», «революционной необходимостью», «исторической целесообразностью».
Здесь же при соблюдении юридической формы классического правосудия и громогласных заявлениях о «справедливости», «праве» и «гуманизме» совершалось самое обыкновенное беззаконие и физическая ликвидация побежденных победителями.
У нас нет никакого сомнения в том, что в будущей национальной России все постановления позорного нюренбергского судилища будут признаны юридически ничтожными, организаторы этого судебного убийства будут официально осуждены, а дело по выявлению и наказанию подлинных виновников Второй Мировой войны будет доведено до своего логического и на этот раз справедливого конца.
А. Кузнецов,
Москва
65 лет назад в ночь с 15 на 16 октября 1946 года состоялся завершающий акт отвратительного и циничного судилища, организованного в Нюрнберге Сталиным и его западными союзниками над военными и политическими руководителями Великогерманской Империи.
Десятимесячный судебный фарс завершился физическим уничтожением всех основных участников процесса, бездоказательно объявленных "преступниками против мира и человечности",
В принципе расправиться с побежденными можно было и без процесса, и Сталин, как и союзники, дали множество примеров таких расправ в ходе войны. Но мировое иудейство, вдохновлявшее эту войну с 1933 года и толкавшее в нее одну страну за другой, маниакально жаждало удовлетворить свое чувство мести в отношении немцев и Германии и требовало публичного издевательства и глумления над побежденным и беззащитным врагом.
К тому же надо было на кого-то свалить вину за развязывание войны.
И судебный процесс-фарс начался.
Судить и казнить немецких «военных преступников» съехались подлинные преступники из Америки, Англии и СССР.
Советскую делегацию возглавлял «сам» тов. Вышинский, чья персона не нуждается в комментариях.
В помощники себе он избрал таких отпетых злодеев, как Абакумов, Меркулов и Кобулов, позднее казненных самими коммунистами за пытки и убийства подследственных «без разрешения».
Главным обвинителем от СССР выступал прокурор Руденко, один из организаторов массового террора на Украине, а в качестве судьи Сталин послал в Нюрнберг товарища Никитченко, который заслужил доверие «отца народов» ещё во время Большого террора, вынося смертные приговоры сотнями и тысячами, в том числе на знаменитом процессе Каменева-Зиновьева.
Под стать советским, как сейчас принято выражаться, «работникам правоохранительных органов» были и их западные коллеги, среди которых находились лица, виновные в депортации русских и советских беженцев на расправу Сталину после войны и в организации концлагерей для американских граждан японского происхождения.
Идею трибунала над «фашистскими военными преступниками» первым придумал военный преступник Сталин, имевший к тому времени уже богатый опыт всевозможных фальшивых «судов» и «трибуналов». Советский диктатор решил, что подставной суд над руководителями Германии будет самым надежным способом сокрытия чудовищных военных преступлений СССР и его планов по завоеванию всего мира.
Рузвельт и Черчилль с радостью подхватили эту сталинскую мысль, которая великолепно вписывалась в их бесчеловечные замыслы о полном уничтожении Германии, истреблении значительной части ее населения и передаче всех оставшихся в живых в жидовскую кабалу.
"Суд" должен был узаконить ликвидацию Германии как Великой державы, предрешенную жидо-масонскими союзниками независимо от того, кто стоит в Германии у власти, и какими способами -- «преступными» или «гуманными» -- Германия ведет войну.
Вожакам «антигитлеровской коалиции» показалось, что с помощью «Международного трибунала» они добьются вожделенной мечты всех преступников мира: представить себя жертвой, а свою жертву -- преступником.
Ещё на Ялтинской конференции Сталин с Рузвельтом договорились осудить по упрощенной процедуре и казнить около 50 000 ведущих деятелей гитлеровской Германии. Общее же количество репрессированных предполагалось довести до 10 000 000.
Однако Черчилль оказался не готов на столь крутые меры. Поэтому число «виновников» было решено определить на месте, в Германии, «по обстановке».
В конце концов, сошлись на первоначальных ялтинских цифрах, и лишь начало «холодной войны» спасло немецкий народ от опустошительного истребления.
Техническая сторона «трибунала» была целиком позаимствована у сталинской юстиции, разве что адвокаты пользовались большей свободой слова.
Независимость «суда» начисто отсутствовала, т.к. судьями и обвинителями были представители победителей, которые буквально упивались своей вседозволенностью.
Был заранее утвержден список вопросов, не подлежащих обсуждению на «суде».
Перекрестный допрос свидетелей не допускался.
Сами свидетели тщательно фильтровались судьями, и «неудобные» свидетели отводились без объяснения причин.
Кроме того в распоряжении обвинителей имелся целый штат профессиональных лжесвидетелей из представителей иудейского племени, готовых за плату «свидетельствовать» о чем угодно и против кого угодно. На предварительном следствии широко применялись пытки и запугивание. В качестве «доказательств» помимо выбитых силой «признаний» суд принимал любые слухи, сплетни и откровенные фальшивки, экспертиза которых не допускалась.
В случае какой-либо неувязки судьи просто затыкали рот обвиняемому или его защитнику.
Ну, и наконец, все подсудимые были признаны виновными ещё до начала процесса, что не давало никакой возможности назвать эту комедию судом.
Лучше всего сущность происходящего прояснил сталинский судья товарищ Никитченко, понимавший «правосудие» строго по-большевистски:
«Уже установлено, что нацистские лидеры являются преступниками. Весь смысл состоит в том, чтобы обеспечить быстрое и справедливое наказание за преступления…»
Однако по ряду причин быстрого наказания не получилось, и акция растянулась почти на год.
В течение десяти с лишним месяцев на потребу падкой на зрелища и жаждущей мести еврейской «общественности», а также для одурачивания советского народа и возгревания в нем ненависти к «фашизму» продолжалось это небывалое, попирающее все нормы права и справедливости издевательское судилище над руководителями поверженного Третьего Рейха. Мировой Кагал и кремлевский людоед «судили» тех, кто посмел сопротивляться установлению их мирового господства…
Это судебное позорище надо себе представить во всех подробностях.
Над руинами германских городов, превращенных в груды щебня варварскими воздушными атаками союзников, над гекатомбами трупов уничтоженного Дрездена, над пеплом Хиросимы и Нагасаки звучали лицемерные обвинения Германии в бомбежке Роттердама, где погибло... 980 человек.
Уже прошли сталинские депортации крымских татар, поволжских немцев, ингушей, чеченцев; в самом разгаре была операция по депортации немцев из Восточной Пруссии (нынешняя Калининградская область); с согласия союзников из Силезии, Судет, Померании, Познани навсегда изгонялось коренное десятимиллионное немецкое население, жившее там столетиями,
а обвинители в Нюрнберге не находили слов негодования против Заукеля и Шпеера, посмевших в ходе войны забирать и увозить в Германию иностранцев на временные работы.
Второй год по всей Германии шел беспардонный и безостановочный грабеж, товарищи Абакумов и Жуков гнали в СССР отдельные вагоны и целые эшелоны, набитые антикваром, ценными вещами и произведениями искусства (украли даже «Золото Трои»), а советский обвинитель в Нюрнберге с дрожью в голосе обвинял Розенберга в присвоении двух десятков картин из советских музеев…
Счет изнасилованных союзными солдатами беззащитных немок пошел на третий миллион, но обвинители возмущались фельдмаршалом Кейтелем, издавшим приказ расстреливать без суда вооруженных советских и французских партизан, большинство их которых были самыми обыкновенными бандитами…
Десятки тысяч немецких беженцев, в основном женщин и детей, нашли свою смерть в водах Балтийского моря в результате торпедных атак бравых советских подводников, но английский обвинитель тряс перед «трибуналом» приказом адмирала Деница, запрещавшим командирам немецких подводных лодок всплывать после атаки на поверхность для спасения тонущих английских моряков…
Всевозможные эренбурги, гроссманы, полевые и прочие недочеловеки продолжали, несмотря на окончание войны, истекать слюной расовой ненависти к немцам, публично требуя массовых казней и убийств, не взирая на пол и возраст, но «суд» копался в личной жизни Штрайхера и признавал его антисемитские статьи 15-ти летней давности «преступлением против человечности»…
В лагерях и тюрьмах СССР добивали последних священников и епископов, тысячи православных храмов были взорваны или представляли собой склады, клубы и отхожие места, но обвинение требовало смертной казни судимому заочно «гонителю церкви» Борману, запрещавшему пасторам критиковать в печати нацистскую партию…
США продолжали оставаться расистским государством, проводившим политику сегрегации белого, черного и цветного населения; государством, лишившим негров большинства гражданских прав, а индейцев загнавшим в резервации, но американский обвинитель с пафосом обличал расовые законы Третьего Рейха, запрещавшее браки между иудеями и арийцами…
Во Франции не прекращались массовые убийства и самосуды над так называемыми «коллаборационистами» и членами их семей, число жертв стремительно приближалось к 100 000 человек, но французского обвинителя больше всего интересовало, почему немецкая полиция не предотвратила гибели полутора десятка жидов от рук разъяренной толпы во время «Хрустальной ночи»…
И так далее до бесконечности.
Суд «доказал», что убийства в Катыни были совершены немцами; что Германия напала на СССР без объявления войны; что нацисты делали мыло из человеческих трупов, абажуры из человеческой кожи и носки из человеческих волос; что в Освенциме было истреблено 4 миллиона человек; что в Дахау заключенных убивали газом, а в Треблинке паром; что немцы четвертовали советских военнопленных; что Гитлер хотел затопить Ленинград; что верховное командование Вермахта планировало бактериологическую войну и кучу тому подобных «неопровержимых фактов», которые давным-давно опровергнуты как самая настоящая ложь.
По абсурдности приговоров, по количеству процессуальных нарушений, по числу фальшивок и лжесвидетельств, по степени лицемерия и по уровню бесстыдства с этим позорным спектаклем могут сравниться разве что знаменитые сталинские процессы 30-х годов над «врагами народа».
Но всему на этом свете бывает конец, пришел конец и нюренбергскому судилищу.
К осени 1946 года мировое еврейство, достаточно насладившись этим фарсом, стало от него уставать, а самих устроителей «трибунала» поджидали неотложные дела: у Сталина на очереди стояла советизация Восточной Европы, у американцев -- иудаизация Европы Западной, а у англичан с французами начались проблемы в колониях.
В конце сентября «трибунал» закончил заседания. В своем заключительном слове кровожадный советский прокурор Руденко «во имя гуманизма» требовал смертной казни всем обвиняемым и признания Вермахта преступной организацией, что потенциально позволяло засадить за колючку все мужское население Германии.
Но американский жидо-масонский «гуманизм» возобладал над жидо-большевистским «гуманизмом», и было решено казнить лишь 11 обвиняемых, а Вермахт пощадить.
1 октября был объявлен приговор: Герман Геринг, Иоахим фон Риббентроп, Эрнст Кальтенбруннер, Альфред Розенберг, Ганс Франк, Вильгельм Фрик, Юлиус Штрайхер, Фриц Заукель, Артур Зейсс-Инкварт и Альфред Йодль -- приговорены к смертной казни через повешенье; Рудольф Гесс, Вальтер Функ и Эрих Редер -- к пожизненному заключению; остальные к различным срокам тюрьмы.
Для придания видимости объективности судебного разбирательства трое обвиняемых были оправданы.
Риббентроп явно убирался как нежелательный свидетель закулисы европейской политики, а Штрайхер за свое непримиримое обличение жидовства, что, как известно, никогда евреями не прощается.
Ни в чем не замешанный Гесс отправлялся в тюрьму по тем же причинам, что и Риббентроп. Остальным обвиняемым кое-как натянули различные преступления, которые в совокупности совершенно меркли на фоне преступлений, совершенных Сталиным и его союзниками.
За исключением Шпеера и Франка, смирившихся со своей участью и согласившихся принять условия игры, остальные обвиняемые вели себя с непоколебимым мужеством до самого конца.
Геринг сказал в своем последнем слове:
«Победитель всегда является судьей, а побежденный - осуждённым.
После того, как Соединенные Штаты проглотили Калифорнию и половину Мексики, а нас лишили всего, расширение территории объявляется преступлением. Что ж, такое происходит в течение столетий и будет продолжаться в дальнейшем.
Гитлер был нашим вождём. Я бы не смог видеть его стоящим перед иностранным судом. Ваши люди знали фюрера. Он бы первым поднялся и сказал: «Я отдавал приказы и потому беру на себя полную ответственность». Но лично я предпочел бы умереть десять раз, чем видеть подобное унижение германского лидера.
Смертный приговор ровным счетом ничего не значит для меня. Я никогда не боялся смерти после 12-летняго возраста...
Я не признаю решение этого судилища... Я продолжаю быть верным нашему фюреру... Массовые убийства? Уверяю вас, что я и не помышлял о них. Я лишь думал о том, что мы должны убрать евреев с занимаемых ими постов в большом бизнесе и в правительстве. И это всё. Но не забывайте, что именно евреи организовали жуткую кампанию против нас по всему миру.
Мой народ подвергался унижению и прежде.
Лояльность и ненависть вновь объединят немцев. Кто знает, может быть, в этот момент уже появляется на свет человек, который отомстит за наше унижение?
То, что печатают газеты, контролируемые американцами, не имеет никакого значения.
Я могу сказать только одно: когда в Германии мы имели демократию - наши дела шли из рук вон плохо. Не заблуждайтесь в данном вопросе. Наши люди знают, что они стали жить лучше при Гитлере.
Не забывайте также, что Гитлер был для нас больше, чем просто глава правительства.
Следующее поколение найдёт своих собственных лидеров, и они будут отстаивать наши национальные интересы. Поэтому вы попридержите вашу мораль, ваше покаяние и вашу демократию, - попытайтесь продать их кому-нибудь другому, а не нам!
Я рад, что меня приговорили к казни, а не к пожизненному заключению, ибо тех, кто сидит в тюрьме, никогда не производят в мученики».
Гесс сказал:
«Мне было дано право в течение долгих лет моей жизни действовать в условиях, которые немецкий народ породил на основе многовековой истории. Даже если бы я мог, я не хотел бы исключать это время из своей жизни.
Я счастлив сознанием, что выполнил свой долг в качестве национал-социалиста, в качестве верного последователя моего фюрера. Я ни о чем не сожалею. Если бы я опять стоял у начала моей деятельности, я опять-таки действовал бы так же, как действовал раньше, даже в том случае, если бы знал, что в конце будет зажжен костер, на котором я сгорю. Независимо от того, что делают люди, я в настоящее время нахожусь перед Судом Всевышнего. Только перед Ним я несу ответственность и знаю, что Он оправдает меня.
Подождем лет двадцать. Германия поднимется вновь. Какой бы приговор не вынесло мне это судилище, я буду признан невиновным перед ликом Христа.
Я готов повторить всё ещё раз, даже если это означает, что меня сожгут живьём.
В глазах истории временное поражение в войне - ничто.
Невозможно помешать германской нации исполнить своё предназначение.
Когда Америка и Россия истощат себя, придёт время для Германии восстать из пепла».
Иоахим фон Риббентроп:
«Через несколько лет юристы всего мира отвергнут этот суд. Вы не можете вести процесс без соблюдения даже намёка на законность.
Я был, конечно, одним из вернейших его (Гитлера) последователей. Фюрер обладал необычайной притягивающей силой. Нельзя понять это, если никогда лично не встречаться с ним. Все находились под влиянием его обаяния. Во время подписания Мюнхенского соглашения Даладье и Чемберлен испытали это на себе.
Неужели вы не в состоянии ощутить огромной силы личности Гитлера? Не можете почувствовать, что он обладал способностью одним словом завоёвывать людей?..
Я всегда выступал за союз между Германией и Россией. Что касается Англии, то она могла легко предотвратить войну. Если бы только сказала полякам, что они должны соблюдать мир, то можно было бы избежать всей войны. Но Британия проводила свою давнюю политику балансирования в Европе. Наши требования были вполне приемлемыми. Стоило ли воевать из-за них?
… Наша ошибка заключалась лишь в том, что мы проиграли войну.
Можно напомнить, что Америка использовала армию для подавления оппозиции 150 раз за последние 150 лет. И это вы проводили неограниченную войну на всём Тихом океане, к которому Америка в реальности имеет весьма косвенное отношение.
А когда мы взяли под свой протекторат Богемию и Моравию, принадлежавшие Германии тысячу лет, это было названо агрессией!»
Генерал-полковник Йодль:
«Мы не служили ни князю тьмы и ни преступнику, мы служили своему народу и Родине…
И поэтому, какой бы приговор вы мне ни вынесли, я покину этот зал с высоко поднятой головой, то есть так же, как я вошел сюда много месяцев назад. Но того, кто назовет меня предателем почетных традиций немецкой армии или кто станет утверждать, что я оставался на своем посту из эгоистических, личных соображений, того я назову предателем истины.
В такой войне, как эта, в которой лавинами бомб или под обстрелом штурмовиков были убиты сотни тысяч женщин и детей, в которой партизаны применяли все методы, казавшиеся им целесообразными, любые проводимые ответные мероприятия … не признавались преступлениями против морали и совести. Я верю и признаю: долг перед народом и Родиной стоит превыше всего. Исполнять его было для меня величайшей честью и законом».
Юлиус Штрайхер:
«Этот процесс - триумф мирового еврейства. Трое судей - евреи. Я не мог убить жену и самого себя, когда мы были в Тироле в конце войны.
Я решил, что должен нести свой крест.
Не я создал еврейскую проблему: она существовала веками до меня.
Я видел, как евреи проникали во все сферы германской жизни, и я сказал, что этому должен быть положен конец. Помимо того, если вы познакомитесь с Талмудом, то поймёте, что христианам надлежит принять меры для защиты от евреев...»
Поучительно сравнить слова этих мужественных людей с тем, что говорили в аналогичной ситуации перед лицом неминуемой смерти представители пресловутой «ленинской гвардии»:
Пятаков:
«Я слишком остро сознаю свои преступления, и я не смею просить у вас снисхождения. Я не решаюсь просить у вас даже пощады. Через несколько часов вы вынесете ваш приговор. И вот я стою перед вами в грязи, раздавленный своими собственными преступлениями, лишенный всего по своей собственной вине...»
Радек:
«После того, как я признал виновность в измене родине, всякая возможность защитительных речей исключена. Нет таких аргументов, которыми взрослый человек, не лишенный сознательности, мог бы защитить измену родине… Мы, и я в том числе, не можем требовать никакого снисхождения, не имеем никакого на это права»
Крестинский:
«Мои преступления перед родиной и революцией безмерны, и я приму, как вполне заслуженный, любой ваш, самый суровый приговор. Я прошу вас, граждане судьи, при вынесении приговора учесть, что я сам, добровольно, без предъявления мне очных ставок и других изобличающих материалов, откровенно и до конца рассказал о своей преступной деятельности. Я прошу вас поверить мне, … что я за эти девять месяцев коренным образом изменился, и, пощадив мне жизнь, дать мне возможность в любой форме хотя бы частично искупить мои тяжелые преступления».
Рыков:
«Я хочу, чтобы, во-первых, мои бывшие единомышленники знали, что я всех, кто сохранился на моей памяти, как это принято выражаться в подполье, выдал, всех разоблачил. Я хочу, чтобы те, кто еще не разоблачен и не разоружился, чтобы они немедленно и открыто это сделали… В этом разоружении у них единственное спасение. Единственное спасение, единственный выход их заключается в том, чтобы помочь партии, помочь правительству разоблачить и ликвидировать остатки, охвостья контрреволюционной организации».
Раковский:
«Я рассказал все, что мною было совершено, не скрыв и не утаив ни одного факта. Я считаю, что это есть доказательство того, что я перед вами полностью и целиком обнажился, полностью и целиком себя разоблачил. Я вам сказал все, что я знал, я все рассказал, ничего не скрыл, ничего не утаил, я глубоко и искренне раскаиваюсь и прошу дать мне возможность хотя бы самым скромным трудом в любой обстановке искупить хотя бы ничтожную часть моей вины».
Бухарин:
«Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. Пусть этот процесс будет последним тягчайшим уроком, и пусть всем будет видна великая мощь СССР, пусть всем будет видно... мудрое руководство страной, которое обеспечено Сталиным».
Ягода:
«Я был руководителем величайших строек-каналов. Я не смею просить пойти работать туда хотя бы в качестве исполняющего самые тяжелые работы… Я бы не смел просить о пощаде, если бы не знал, что данный процесс является апофеозом разгрома контрреволюции, что страна уничтожила все очаги контрреволюции и Советская страна выиграла, разбила контрреволюцию наголову».
Розенгольц:
«Я хочу, чтобы вы мне поверили, поверили в искренность произносимых мною сейчас слов. Я говорю: да здравствует, процветает, укрепляется, великий, могучий, прекрасный Союз Советских Социалистических Республик, идущий от одной победы к другой, над которым сияет прекрасное солнце социализма! Да здравствует большевистская партия с лучшими традициями энтузиазма, геройства, самопожертвования, какие только могут быть в мире, под руководством Сталина! Да здравствует коммунизм во всем мире!»
После вынесения приговора Геринг, Кейтель и Йодль просили заменить смертную казнь через повешение на расстрел на том основании, что они солдаты, а не разбойники. Но понятие солдатской чести разбойничьему «трибуналу» было не ведомо, и в просьбе этой им отказали.
Казнь планировалась в виде своеобразного малого Пурима - известного жидовского праздника в память расправы иудеев со своим главным врагом Аманом, его десятью сыновьями и с 75 000 персами, «мыслящими недоброе об иудеях». Как известно из книги Эсфири, Аман и его десять сыновей были именно повешены (по ветхозаветному слову: «Проклят всяк висящий на древе»). Видимо, из книги Эсфири иудео-масонский, советский «трибунал» решил взять и итоговое число казнимых на виселице -- ровно одиннадцать.
Для осуществления казни американцы выделили своего штатного армейского палача сержанта Вудса. Это был законченный садист, смотревший на свою работу не как на неизбежное зло, а как на своего рода развлечение.
Пять лет спустя после Нюрнберга Бог покарал этого негодяя -- Вудс был убит током, когда проверял работоспособность электрического стула перед очередной казнью.
«Малый Пурим» должен был состояться в ночь с 15 на 16 октября.
Однако праздничное настроение оказалось подпорчено поступком Рейхсмаршала Германа Геринга, который уже на краю могилы сумел-таки нанести своим врагам последний удар.
Не желая делать из своей смерти цирковое представление, он лишил своих палачей этого удовольствия и убил себя сам, приняв в камере капсулу с ядом. Предсмертная записка Рейхсмаршала гласила: «Фельдмаршалов не вешают, они уходят сами».
После самоубийства Геринга остальных приговоренных заковали в наручники и держали их так до самой казни.
Экзекуция началась ровно в полночь. Помимо положенных в таких случаях священника, палачей и врача поглазеть на казнь и насладиться мучениями казнимых пришло ещё около сорока человек. На эшафоте разрешалось сказать последнее слово.
Розенберг демонстративно отказался что-либо говорить.
Первым казнили Риббентропа. Он сказал: «Господи, храни Германию! Пощади мою душу!»
Затем настала очередь Кейтеля, который сказал: «Я молю Всемогущего Господа сжалиться над немецким народом. Более двух миллионов немецких солдат до меня пали за свою Родину. Я иду за своими сыновьями. Все для Германии!»
Кальтенбруннер: «Германия! Будь счастлива!»
Франк: «Прошу Всевышнего, чтобы он милостиво принял меня к себе».
Фрик: «Да здравствует Великая Германия!»
Штрайхер: «Хайль Гитлер! Нынче у нас тут веселый иудейский праздник! Но все же это мой Пурим, а не ваш! Настанет день, когда большевики перевешают многих из вас! А я ухожу - к Богу!».
Заукель: «Боже, храни мою семью!»
Йодль: «Благословляю тебя, моя Германия!»
Зейс-Инкварт: «Я верю в Германию!»
Державы-палачи официально объявили, что повешенные в Нюрнберге будут кремированы в «тайном месте», а «пепел будет развеян по ветру». Годом позже немецкие газеты сообщили, что трупы из Нюрнберга были доставлены для сожжения в Мюнхенский крематорий, а их пепел был высыпан в реку Изар.
Едва ли найдется во всей истории христианской цивилизации что-то подобное тому осквернению закона, права и морали, которое произошло в Нюрнберге.
Даже большевицкое «правосудие» кажется менее отвратительным, ибо оно всегда откровенно утверждало, что руководствуется не правом и «буржуазной моралью», а «революционным правосознанием», «революционной необходимостью», «исторической целесообразностью».
Здесь же при соблюдении юридической формы классического правосудия и громогласных заявлениях о «справедливости», «праве» и «гуманизме» совершалось самое обыкновенное беззаконие и физическая ликвидация побежденных победителями.
У нас нет никакого сомнения в том, что в будущей национальной России все постановления позорного нюренбергского судилища будут признаны юридически ничтожными, организаторы этого судебного убийства будут официально осуждены, а дело по выявлению и наказанию подлинных виновников Второй Мировой войны будет доведено до своего логического и на этот раз справедливого конца.
А. Кузнецов,
Москва