История жизни А.А. Мещерского
Часть 10. Субботнее утро.
* Примечание: так как господа сослуживцы заметили неточность в последовательности изложения событий, часть 7-9 изменены (куски переставлены местами), и в 10 тоже есть кусок старого текста, относившегося, как выяснилось, к субботе.
Ночью были слышны крики «Пожар !», но где-то в отдалении, военную тревогу не кричали, и Мещерский снова провалился в сон.
Утро пришло тяжёлое и серое, почти седое в пелене дождя. Хотелось спать, но как-то тускло, как будто привычное сознание не верило в возможность получить своё. До спазм в животе хотелось есть, но еды не было. Андрей Александрович встал быстро, по-военному, привёл себя в порядок - даже ухитрился отмыть водой, натекшей с крыши в лохань, сапоги. Заглянул на кухню - там было пусто, и стояла какая-то дама, безжизненно-безнадёжным взглядом глядя на холодную печь. Мещерский наколол дров и отправился в штаб.
Штаба не было. У обгоревших, ещё дымящихся руин, стояли перемазанные сажей орудия, и, о чудо, уцелевший ящик с боеприпасами. Посреди развалин, между обрушившихся балок, остался на своём месте несгораемый шкаф. Перед остатками штаба, мрачно оглядывая их, курили несколько офицеров. Поприветствовав Мещерского, они рассказали о ночном поджёге. Андрей Александрович мысленно укорил себя за то, что не выскочил на помощь. С тяжёлой печалью он разглядывал своих стальных красавиц, спасённых чужими усилиями, и всё же неживых - надо было перебирать. Сходил за инструментом, маслом, тряпками. Стоял на коленях и натужно пытался что-то расклинить, когда услышал над головой знакомый голос капитана Алексеева.
Мещерский выпрямился, поздоровался:
- Господин капитан, какими судьбами ? Мы уж, признаться, не надеялись.
- Видите, был ранен, но пришёл в себя, и сумел перейти фронт. Разрешите просить быть приквартированным в Вашу часть ?
- Голубчик, конечно же. Я рад безмерно. Только уж... простите покорно, части нашей больше нет. Остались только мы с Вами, да вот эти лапушки. Впрочем, не всё так плохо - я думаю, мы довольно скоро приведём их в чувство.
- Разрешите приступать ?
- Вместе и приступим, с Богом.
Снова видеть капитана Алексеева было хорошо и обнадёживающе. С новым усердием, посмеиваясь, приступили к переборке и смазке трёхдюймовки. За делом разговаривали - Алексеев рассказал, как был в госпитале в Преображенске, скрывал личность, едва прийдя в себя, бежал. Мещерский рассказал, где найти штабных офицеров, чтобы записаться в часть и встать на довольствие, предложил остановиться в доме госпожи Афанасьевой, на месте покойного капитана Воронина.
Когда уже заканчивали, подошёл его превосходительство. Офицеры вытянулись и отдали честь.
- Вольно, господа. Господин полковник, нельзя ли Вас попросить побыть дежурным офицером при штабе ? Мой адьютант сменит Вас через пятнадцать минут.
- Рад стараться, Ваше превосходительство.
Быть дежурным офицером при сгоревшем штабе поначалу показалось странным, но подходили офицеры, Мещерский принимал рапорты для командующего. Нашёл инженеров и строителей, обсудил восстановление штаба - можно было потратить деньги, закупить лес, и нанять рабочих, или же обходиться своими силами, что не так быстро, но бесплатно. Доложил его превосходительству - денег не хватало, и господин генерал велел обойтись самим.
Время затягивалось. Пришёл капитан Алексеев осведомиться о положении дел. Мещерский приветствовал его, пояснил обстановку. Когда Алексеев собирался откланяться, полковник не выдержал:
- Господин капитан, можно к Вам личную просьбу ?
- Конечно, Андрей Александрович, о чём Вы говорите.
- Вы сейчас пойдёте на квартиру, верно ведь ? И постараетесь позавтракать.
- Намеревался.
- Если будет возможность, принесите мне кусок хлеба - я не могу отлучиться. Буду премного благодарен, и если придётся потратиться, деньги верну непременно.
Через некоторое время Алексеев вернулся, неся в руке кружку с горячим чаем, и добрый ломоть чёрного хлеба - кажется, даже с чем-то на нём. Андрей Александрович поблагодарил его сердечно. Хлеб поделили, присели. Мысли Мещерского вернулись к насущным проблемам - скоро проснётся Варвара Прокофьевна, а с едой туго, и денег тоже осталось только на квартиру за одного. И тут Андрей Александрович, в куче вещей, вытащенных ночью в спешке из штаба, и сваленных рядом под рогожей, увидел буханку. Цельную, ешё не плесневую, и не размокшую от дождя. Под ней лежали деньги - рублей двадцать, не меньше. Мещерский не выдержал. Он медленно встал, сказал капитану Алексееву что-то незначащее, и направился к вещам. Притворившись, что понадёжнее закрывает от дождя, сунул буханку под плащ-палатку. Мучительно поглядел на деньги, и отвернулся. Вернувшись к Алексееву, через пару минут достал хлеб и попросил передать его в дом, для Варвары Прокофьевны. Капитан ничуть не изменился в лице, пообещал исполнить, и откланялся. Мещерский остался гадать, понял ли его соратник произосшедшее, уличил ли в преступлении, как попустил. Было стыдно невероятно, но согревала мысль о том, что прибудет военный эшелон с едой, и даже без этой одной буханки голодать армии не дадут. Если и недосчитаются, то в том, что будут после продавать в лавки по городу. В лавки, выкупать еду из которых для Варвары Прокофьевны у Мещерского всё одно не оставалось денег.
С изрядным запозданием явился адьютант его превосходительства, принял пост. Андрей Александрович направился домой.
Мещерский едва вошёл в дверь, как на площади раздались крики. В дом госпожи Афанасьевой ворвался адьютант из штаба, торопливо отдал честь собравшимся в гостиной офицерам: «Господа, красные наступают !». Бросились кто-куда, хватали оружие, и выскакивали на улицу. Всполошившиеся дамы пытались удержать, или хоть узнать что-то: «Господа, куда же вы, что там происходит ?», но никто не останавливался. За две-три минуты большая часть Державинского отряда построилась на площади, и немедля пришла команда всем выдвигаться на защиту города с наличным в руках оружием. Бегом бросились по дороге, и, дойдя до окраин, рассыпались в цепь - впереди уже были слышны выстрелы. Стреляя и перебегая из укрытия в укрытие Андрей Александрович вдруг почуствовал, как ногу обожгло, на неё стало трудно опираться. Он ругнулся про себя, высынулся и сделал ещё несколько выстрелов.
Бой уже заканчивался, и офицеры стали преследовать отступающих красноармейцев. Неожиданно, сбоку свистнула пуля и вошла Мещерскому под ключицу. В глазах потемнело, и он привалился к дереву. Выстрелы слышны были уже далеко, вокруг - только мёртвые и раненые. Рядом с Мещерским задыхался раненый в грудь офицер. Не было видно никого, кто пытался бы помочь раненым, и Андрей Александрович решил добираться до госпиталя. Он с трудом подхватил под руку соседа, и повёл-потащил его. Однако, наступив на левую ногу, просел, скривился от боли и чуть не упал. Вдвоём, на трёх ногах и попеременно наваливаясь друг на друга, добрались до площади. Что было дальше, Андрей Александрович не помнил - очнулся уже в госпитале. Плечо горело, а на груди как будто лежала целая гора. Суетились медсёстры, стонали и кашляли раненые. С трудом повернув голову, чтобы оглядеться, Мещерский похолодел. На соседней койке лежала могучая, широкая фигура, которую трудно было с чем-то перепутать, накрытая с головой кителем с чёрно-белыми марковскими генеральскими погонами. От входа донёсся голос кого-то из врачей: «Заберите же наконец труп своего генерала, у нас места для живых не хватает !». Раздались шаги, несколько офицеров окружили койку, переложили тело на носилки и медленно понесли к двери. В госпитале стало неожиданно тихо - все разом замолчали. Мещерский прикрыл глаза. Терять командиров было всегда тяжело, особенно когда верил, уважал, искренне восхищался человеком и с радостью шёл в бой под его командой.
В следующий раз, когда Андрей Александрович то ли проснулся, то ли пришёл в себя из горячечного полубреда, над ним сидела Эмма. Андрей всё не мог рассмотреть выражение на её лице - оно плыло в неверном утреннем свете, но Эмма показалась ему грустной и доброй, и удивительно родной. Вскоре она ушла. На соседней койке обнаружился господин Мазур с ранением ноги, и в горле поднялся комок. Андрей повернулся на бок в сторону раненого майора Отто фон Вайс, всегда интересного собеседника, и завёл с ним разговор.
Раны медленно шли на поправку. Сёстры принесли офицерам газету, и Андрей, присев, стал её читать. На первой странице было обращение генерала Белобородова к горожанам и офицерам. Прекрасный текст, заставляющий гордиться своей страной и верить в то, что возможно ещё вырвать её из кромешного ада. И ни слова - о гибели его превосходительства. Мещерский посмотрел на дату - точно, утренняя газета того дня, когда всё произошло. В госпитале рассказали, что Белобородова убили анархисты. Убийца был пойман, и вскоре повешен на площади вместе с девицей-расклейщицей листовок, по сведениям контрразведки принадлежавшей к той же группе.
Андрея Александровича наконец выписали. Он оделся и привёл себя в порядок, пожелал раненым скорейшего выздоровления, спросил у пробегавшей сестры про Эмму - но она куда-то отлучилась. Вышел на площать - глаза ослепил солнечный свет, воздух казался несказанно сладок после тяжёлой атмосферы госпиталя. Андрей на минуту остановился посреди площади, прямо в грязи, впитывая благость Державинского полудня.
Спускаясь по улице, заметил знакомую фигуру, и поспешил навстречу бабушке. Варвара Прокофьевна позволила ему себя обнять, поинтересовалась, где был так долго.
- В госпитале, был немного ранен. Неужели тебе не сообщили ?
- Нет, я и не знала. Но ты я вижу на ногах, уже всё в порядке ?
- Несомненно. Как ты ? Что дома ?
- Всё своим чередом. Я заплатила за нас за этот месяц.
- Спасибо. Прости, что затруднил - у тебя, наверное, совсем ничего не осталось. Я переговорю с хозяйкой на будущее, заплачу на случай своего отсутствия.
- Да уж как-нибудь, обойдёмся конечно.
Андрей оглядел её - бабушка ещё похудела и побледнела. Укорил себя, что позволил себе проваляться в госпитале так долго, и дал зарок как-нибудь на будущее предупредить подобные происшествия. И всё же кольнуло - за всё это время никто так и не сказал ей, где внук. Ведь если бы... всё сложилось иначе, наверное, никто и не узнал бы, и не осталось бы даже могильного камня - как у многих в эту войну. Мещерский вспомнил генерала Корнилова и содрогнулся.
* Примечание: так как господа сослуживцы заметили неточность в последовательности изложения событий, часть 7-9 изменены (куски переставлены местами), и в 10 тоже есть кусок старого текста, относившегося, как выяснилось, к субботе.
Ночью были слышны крики «Пожар !», но где-то в отдалении, военную тревогу не кричали, и Мещерский снова провалился в сон.
Утро пришло тяжёлое и серое, почти седое в пелене дождя. Хотелось спать, но как-то тускло, как будто привычное сознание не верило в возможность получить своё. До спазм в животе хотелось есть, но еды не было. Андрей Александрович встал быстро, по-военному, привёл себя в порядок - даже ухитрился отмыть водой, натекшей с крыши в лохань, сапоги. Заглянул на кухню - там было пусто, и стояла какая-то дама, безжизненно-безнадёжным взглядом глядя на холодную печь. Мещерский наколол дров и отправился в штаб.
Штаба не было. У обгоревших, ещё дымящихся руин, стояли перемазанные сажей орудия, и, о чудо, уцелевший ящик с боеприпасами. Посреди развалин, между обрушившихся балок, остался на своём месте несгораемый шкаф. Перед остатками штаба, мрачно оглядывая их, курили несколько офицеров. Поприветствовав Мещерского, они рассказали о ночном поджёге. Андрей Александрович мысленно укорил себя за то, что не выскочил на помощь. С тяжёлой печалью он разглядывал своих стальных красавиц, спасённых чужими усилиями, и всё же неживых - надо было перебирать. Сходил за инструментом, маслом, тряпками. Стоял на коленях и натужно пытался что-то расклинить, когда услышал над головой знакомый голос капитана Алексеева.
Мещерский выпрямился, поздоровался:
- Господин капитан, какими судьбами ? Мы уж, признаться, не надеялись.
- Видите, был ранен, но пришёл в себя, и сумел перейти фронт. Разрешите просить быть приквартированным в Вашу часть ?
- Голубчик, конечно же. Я рад безмерно. Только уж... простите покорно, части нашей больше нет. Остались только мы с Вами, да вот эти лапушки. Впрочем, не всё так плохо - я думаю, мы довольно скоро приведём их в чувство.
- Разрешите приступать ?
- Вместе и приступим, с Богом.
Снова видеть капитана Алексеева было хорошо и обнадёживающе. С новым усердием, посмеиваясь, приступили к переборке и смазке трёхдюймовки. За делом разговаривали - Алексеев рассказал, как был в госпитале в Преображенске, скрывал личность, едва прийдя в себя, бежал. Мещерский рассказал, где найти штабных офицеров, чтобы записаться в часть и встать на довольствие, предложил остановиться в доме госпожи Афанасьевой, на месте покойного капитана Воронина.
Когда уже заканчивали, подошёл его превосходительство. Офицеры вытянулись и отдали честь.
- Вольно, господа. Господин полковник, нельзя ли Вас попросить побыть дежурным офицером при штабе ? Мой адьютант сменит Вас через пятнадцать минут.
- Рад стараться, Ваше превосходительство.
Быть дежурным офицером при сгоревшем штабе поначалу показалось странным, но подходили офицеры, Мещерский принимал рапорты для командующего. Нашёл инженеров и строителей, обсудил восстановление штаба - можно было потратить деньги, закупить лес, и нанять рабочих, или же обходиться своими силами, что не так быстро, но бесплатно. Доложил его превосходительству - денег не хватало, и господин генерал велел обойтись самим.
Время затягивалось. Пришёл капитан Алексеев осведомиться о положении дел. Мещерский приветствовал его, пояснил обстановку. Когда Алексеев собирался откланяться, полковник не выдержал:
- Господин капитан, можно к Вам личную просьбу ?
- Конечно, Андрей Александрович, о чём Вы говорите.
- Вы сейчас пойдёте на квартиру, верно ведь ? И постараетесь позавтракать.
- Намеревался.
- Если будет возможность, принесите мне кусок хлеба - я не могу отлучиться. Буду премного благодарен, и если придётся потратиться, деньги верну непременно.
Через некоторое время Алексеев вернулся, неся в руке кружку с горячим чаем, и добрый ломоть чёрного хлеба - кажется, даже с чем-то на нём. Андрей Александрович поблагодарил его сердечно. Хлеб поделили, присели. Мысли Мещерского вернулись к насущным проблемам - скоро проснётся Варвара Прокофьевна, а с едой туго, и денег тоже осталось только на квартиру за одного. И тут Андрей Александрович, в куче вещей, вытащенных ночью в спешке из штаба, и сваленных рядом под рогожей, увидел буханку. Цельную, ешё не плесневую, и не размокшую от дождя. Под ней лежали деньги - рублей двадцать, не меньше. Мещерский не выдержал. Он медленно встал, сказал капитану Алексееву что-то незначащее, и направился к вещам. Притворившись, что понадёжнее закрывает от дождя, сунул буханку под плащ-палатку. Мучительно поглядел на деньги, и отвернулся. Вернувшись к Алексееву, через пару минут достал хлеб и попросил передать его в дом, для Варвары Прокофьевны. Капитан ничуть не изменился в лице, пообещал исполнить, и откланялся. Мещерский остался гадать, понял ли его соратник произосшедшее, уличил ли в преступлении, как попустил. Было стыдно невероятно, но согревала мысль о том, что прибудет военный эшелон с едой, и даже без этой одной буханки голодать армии не дадут. Если и недосчитаются, то в том, что будут после продавать в лавки по городу. В лавки, выкупать еду из которых для Варвары Прокофьевны у Мещерского всё одно не оставалось денег.
С изрядным запозданием явился адьютант его превосходительства, принял пост. Андрей Александрович направился домой.
Мещерский едва вошёл в дверь, как на площади раздались крики. В дом госпожи Афанасьевой ворвался адьютант из штаба, торопливо отдал честь собравшимся в гостиной офицерам: «Господа, красные наступают !». Бросились кто-куда, хватали оружие, и выскакивали на улицу. Всполошившиеся дамы пытались удержать, или хоть узнать что-то: «Господа, куда же вы, что там происходит ?», но никто не останавливался. За две-три минуты большая часть Державинского отряда построилась на площади, и немедля пришла команда всем выдвигаться на защиту города с наличным в руках оружием. Бегом бросились по дороге, и, дойдя до окраин, рассыпались в цепь - впереди уже были слышны выстрелы. Стреляя и перебегая из укрытия в укрытие Андрей Александрович вдруг почуствовал, как ногу обожгло, на неё стало трудно опираться. Он ругнулся про себя, высынулся и сделал ещё несколько выстрелов.
Бой уже заканчивался, и офицеры стали преследовать отступающих красноармейцев. Неожиданно, сбоку свистнула пуля и вошла Мещерскому под ключицу. В глазах потемнело, и он привалился к дереву. Выстрелы слышны были уже далеко, вокруг - только мёртвые и раненые. Рядом с Мещерским задыхался раненый в грудь офицер. Не было видно никого, кто пытался бы помочь раненым, и Андрей Александрович решил добираться до госпиталя. Он с трудом подхватил под руку соседа, и повёл-потащил его. Однако, наступив на левую ногу, просел, скривился от боли и чуть не упал. Вдвоём, на трёх ногах и попеременно наваливаясь друг на друга, добрались до площади. Что было дальше, Андрей Александрович не помнил - очнулся уже в госпитале. Плечо горело, а на груди как будто лежала целая гора. Суетились медсёстры, стонали и кашляли раненые. С трудом повернув голову, чтобы оглядеться, Мещерский похолодел. На соседней койке лежала могучая, широкая фигура, которую трудно было с чем-то перепутать, накрытая с головой кителем с чёрно-белыми марковскими генеральскими погонами. От входа донёсся голос кого-то из врачей: «Заберите же наконец труп своего генерала, у нас места для живых не хватает !». Раздались шаги, несколько офицеров окружили койку, переложили тело на носилки и медленно понесли к двери. В госпитале стало неожиданно тихо - все разом замолчали. Мещерский прикрыл глаза. Терять командиров было всегда тяжело, особенно когда верил, уважал, искренне восхищался человеком и с радостью шёл в бой под его командой.
В следующий раз, когда Андрей Александрович то ли проснулся, то ли пришёл в себя из горячечного полубреда, над ним сидела Эмма. Андрей всё не мог рассмотреть выражение на её лице - оно плыло в неверном утреннем свете, но Эмма показалась ему грустной и доброй, и удивительно родной. Вскоре она ушла. На соседней койке обнаружился господин Мазур с ранением ноги, и в горле поднялся комок. Андрей повернулся на бок в сторону раненого майора Отто фон Вайс, всегда интересного собеседника, и завёл с ним разговор.
Раны медленно шли на поправку. Сёстры принесли офицерам газету, и Андрей, присев, стал её читать. На первой странице было обращение генерала Белобородова к горожанам и офицерам. Прекрасный текст, заставляющий гордиться своей страной и верить в то, что возможно ещё вырвать её из кромешного ада. И ни слова - о гибели его превосходительства. Мещерский посмотрел на дату - точно, утренняя газета того дня, когда всё произошло. В госпитале рассказали, что Белобородова убили анархисты. Убийца был пойман, и вскоре повешен на площади вместе с девицей-расклейщицей листовок, по сведениям контрразведки принадлежавшей к той же группе.
Андрея Александровича наконец выписали. Он оделся и привёл себя в порядок, пожелал раненым скорейшего выздоровления, спросил у пробегавшей сестры про Эмму - но она куда-то отлучилась. Вышел на площать - глаза ослепил солнечный свет, воздух казался несказанно сладок после тяжёлой атмосферы госпиталя. Андрей на минуту остановился посреди площади, прямо в грязи, впитывая благость Державинского полудня.
Спускаясь по улице, заметил знакомую фигуру, и поспешил навстречу бабушке. Варвара Прокофьевна позволила ему себя обнять, поинтересовалась, где был так долго.
- В госпитале, был немного ранен. Неужели тебе не сообщили ?
- Нет, я и не знала. Но ты я вижу на ногах, уже всё в порядке ?
- Несомненно. Как ты ? Что дома ?
- Всё своим чередом. Я заплатила за нас за этот месяц.
- Спасибо. Прости, что затруднил - у тебя, наверное, совсем ничего не осталось. Я переговорю с хозяйкой на будущее, заплачу на случай своего отсутствия.
- Да уж как-нибудь, обойдёмся конечно.
Андрей оглядел её - бабушка ещё похудела и побледнела. Укорил себя, что позволил себе проваляться в госпитале так долго, и дал зарок как-нибудь на будущее предупредить подобные происшествия. И всё же кольнуло - за всё это время никто так и не сказал ей, где внук. Ведь если бы... всё сложилось иначе, наверное, никто и не узнал бы, и не осталось бы даже могильного камня - как у многих в эту войну. Мещерский вспомнил генерала Корнилова и содрогнулся.