РЕЧЬ О ЗАЧЕРСТВЕВШЕЙ БУЛКЕ
Личность поэта, мецената и булочника Николая Дмитриевича Филиппова не принадлежит к числу вовсе безвестных. За последние десятилетия был в основном обрисован хоть и контурный, но вполне отчетливый очерк его судьбы1. Он был сыном Веры Александровны Филипповой, жены прославленного московского пекаря Дмитрия Ивановича Филиппова от ее первого брака с потомственным почетным гражданином Иосифом Петровичем Зайцевым2. Отчим, хотя и снабдил его своей фамилией (и отчеством), в 1901 году от него отрекся, сообщив путем газетных объявлений, что в делах фирмы тот не участвует. К этому времени пасынок окончил Поливановскую гимназию и московский университет, в котором учился одновременно с И. Н. Розановым.
В ретроспективной записи дневника последнего зафиксировано несколько эпизодов с участием Филиппова: "У Ник. Дм. Филиппова я был по его приглашению, когда он собирался издавать журнал под названием "Звенья". Он просил моего сотрудничества. Фельетоны должен был писать какой-то Яхонтов (брюнет маленького роста с большой шевелюрой, филолог, еще студент или уже кончивший). На него Филип<пов> возлагал большие надежды, особенно ценил его едкость его пера <так!>. Хозяйственную часть должен был вести какой-то Сергеев, молодой человек, будто бы уже опытный в подобного рода делах.... Совещание об этом было днем, но я как-то задержался до вечера.. Как-то не хватило решимости встать и уйти: прескверное моральное состояние. Пришел Брюсов. В это вечер он мне ужасно не понравился" 3. Об этом же свидании (или об одной из близких по времени встреч) есть упоминание и в дневнике Брюсова: "Бывал я еще на субботах у Н. Д. Филиппова, встречался там с Соболевским и др., но люди это недалекие, моих суждений о анархизме и поэзии пугались, а сами кропали политические эпиграммы. О замышленном журнале ?Звенья" почти и разговору не было. Собирались к Филиппову чуть ли не исключительно затем, чтобы пить его вина, ликеры и шоколад"4. Вероятно, к этому же времени относятся и две недатированные записки Филиппова к Брюсову5. Еще одна запись в брюсовском дневнике относится к зиме 1900 года: "Заходил ко мне Н. Д. Филиппов, сын булочника. Издает он новый журнал "Вега", предлагает мне вести художественный отдел. После я у него был, но никого не видал, только заметил у него в углу спиритическую планшетку"6.
Ни "Вега" ни "Звенья" так и не вышли; равным образом отсутствуют какие-либо следы участия Филиппова в других периодических изданиях за единственным, дважды туманным исключением: некоторый Н. Филиппов прислал однажды ответ на одну из загадок шебуевской "Весны", странноприимного приюта для всех, отвергнутых большой литературой7. Час его пробил лишь в 1917 году, когда он, счастливо сочетав недорастраченное богатство с приязнью к авангарду, сделался ненадолго своим в кругу московских футуристов. Началось их сотрудничество с приглашения Филипповым художника Г. Якулова для оформления принадлежавшего ему кафе на Кузнецком мосту, которое впоследствии стало называться "Питтореск". Сам Якулов объяснял в официальной бумаге, поданной в Наркомпрос:
"В конце июля 1917 года ко мне обратился Николай Дмитриевич Филиппов с предложением принять участие в небольшом конкурсе на декорирование кафе на Кузнецком мосту дом № 5. Проект мой, как самого внешнего характера, декоративно долженствовал являть собой род ярмарочного, уличного народного празднества, каковым являются Парижские квартальные ярмарки, так и в своей программной части, долженствовавшей <так> быть ярмаркой современного декоративного, бытового, сценического и музыкального искусства, был Филипповым принят и для организации его в части сценической, к составлению плана сцены, был привлечен Вс. Э. Мейерхольд. <…> 30 января 1918 года кафе "Питтореск" было открыто и передано фирмой Филипповых предпринимателю М. М. Шлуглейт, который заключил договор с художественной коллегией, составленной Вс. Эм. Мейерхольдом, и в состав которой входили: В. Мейерхольд, В. Вермель, Кроль и я, Георгий Борисович Якулов" 8.
Отзываться о Филиппове (и о его единственном сборнике стихов "Мой дар", вышедшем в 1918 году) принято было в юмористическо-покровительственном тоне: "Кафе поначалу субсидировалось московским булочником Филипповым. Этого булочника приручал Бурлюк, вырабатывая из него мецената. Булочник оказался с причудами. Он производил на досуге стихи. Стихи носили влияние Каменского. Булочник тяготел к футуризму. Он издал на плотнейшей бумаге внушительный сборник ?Мой дар". Дар был анонимным. Ничье имя не украшало его"9. И. Н. Розанов сделал на своем экземпляре запись для памяти: "Книга моего товарища по университету, воспитанника Поливановской гимназии, сына известного булочника Филиппова. Когда я был у него в верхнем этаже над булочной, к нему пришел Валерий Брюсов, который хотел что-то печатать в журнале, который издавался Филипповым. Слышал, что Маяковский подсмеивался над поэтом Филипповым и этой его книгой"10.
Каменский, впрочем - из политических или иных соображений - написал на этот сборник вполне комплиментарную рецензию: "Недавно я получил подарок - толстую книгу стихов с иллюстрациями - М о й д а р - анонимного автора. Культурные мудрые стихи с мистическим уклоном убедили меня в скромности иного мира. Автор рыцарски работал может быть долгие годы и в своей чудесной (памятник - храму среди всех существующих книг стихов по удивленью перед изданием: только таких одежд достойны стихи) книге нашел сил скрыть имя"11.
Не слишком отличается по общему тону и упоминание Филиппова в недавно напечатанных воспоминаниях о Якулове С. Г. Кара-Мурзы:
"В 1917 году Якулов декорировал кафе Питтореск на Кузнецком мосту в доме Сенгали, где сейчас помещается Текстильторг. Хозяином этого предприятия был один из московских чудаков и оригиналов, миллионер, поэт и анархист-булочник Николай Дмитриевич Филиппов. Он торговал калачами и издавал анархический журнал "Клич" под редакцией профессора Борового. Его же перу принадлежит небезызвестная роскошно изданная анонимная книга стихов "Мой дар".
Филиппов предоставил Якулову полную свободу действий, дал ему, как говорится "белую карту".
И Жоржик создал декоративную композицию, которая привела в восторг всех московских конструктивистов. <…>
Я помню день открытия "Питореска" в январе 1918 года.
Это было нечто вроде вернисажа зимнего сезона или премьеры спектакля.
Жорж чувствовал себя именинником, а Филиппов благоговейно смотрел ему в рот и ловил каждое его слово, каждый его жест.
В публике были Ал. Толстой, Эренбург, Маяковский, Вас. Каменский, Андрей Соболь и много других литераторов и артистов.
Маяковский произнес приветственную речь Якулову, а в центре всего внимания была конструктивистская люстра.
В ноябре 1918 г. в помещении Питтореска была отпразднована первая годовщина октябрьской революции, после чего кафе, а вместе с ним и люстра были ликвидированы.
Я вспоминаю Якулова и в редакции журнала "Клич" на Воздвиженке, т.е. попросту в гостиной у Н. Д. Филиппова, все стены которой были увешаны картинами.
Здесь бывали Хлебников, Василий Каменский и др.
Якулов проходил между рядами сомнительных <пропуск>, поддельных Коро фальшивых Боровиковских, но зато явно подлинных Бо<да>ревских, Дубовских и Богданово-Бельских и громил безвкусие и невежество собирателя.
А Филиппов с немой покорностью принимал его приговоры"12.
Кара-Мурза хотя и не всегда был точен в деталях своих мемуаров, существенных погрешностей обычно не допускал: в этом ему помогала исполинская коллекция газетных вырезок, собранная за десятилетия. Только благодаря его склонности к ножницам и клею удалось, например, составить (хотя бы вчерне) его собственную библиографию, насчитывающую несколько сотен названий. Вероятно, изначально вырезки хранились в особенном порядке: невозможно предположить, что Кара-Мурза, аккуратист и педант, просто складывал их неопрятной кучей. Сейчас они распределены по архивным папкам в соответствии с персоналиями, но при этом утрачен ключ или картотека, что лишает их половины пользы: они не подписаны, то есть никак нельзя узнать (в большинстве случаев) из каких газет они были извлечены.
Среди прочих лиц, материалы к жизнеописанию которых подбирались Кара-Мурзой, был и Филиппов - и лежащие в папке несколько вырезок чрезвычайно ярко иллюстрируют историю его наследного предприятия13. Официальная ее версия была недавно изложена в превосходном исследовании С. А. Винокурова14. После смерти основателя филипповского дела, Дмитрия Ивановича, случившейся в 1908 году, наследниками его оказались три сына - приемный Николай (наш герой), Борис и Дмитрий. В финансовом смысле "Придворная пекарня" пребывала не в лучшей форме, оставаясь должной разным лицам более трех миллионов рублей, однако ее умелый менеджмент (как сказали бы сейчас) смог за три года сократить это бремя почти вчетверо. Наследники, которые до момента погашения долгов не могли вступить в свои права, задумали перевести предприятие в форму паевого товарищества, расставшись с некоторой долей акций, но закрыв вырученными деньгами финансовую брешь. Против этого выступили младшие братья покойного основателя, поскольку в этом случае они теряли даже теоретический шанс что-либо приобрести от этой негоции. Здесь случилась некоторая интрига, благодаря которой Николай, сын приемный и нелюбимый (а некогда публично отстраненный от дел) вступил в коалицию с высшими менеджерами, а оба родных сына оказались равноудалены от дел, причем один из них, понукаемый своей женой, бывшей кафешантанной певицей, пытался несколько раз это положение переменить, но не преуспел.
Эту версию сильно украшают живописными подробностями вырезки из неизвестных газет, сбереженные Кара-Мурзой. Так, обозреватель одной из них, описывает, как еврейские банки (sic) пытались разорить русскую фирму Филипповых, но, встретив сопротивление, отступили. Борис Дмитриевич еще при жизни отца крупно с ним поссорился и уехал в Америку, где отец его разыскал и с ним помирился15. Все братья представлены бесхарактерными, причем среди доказательств последнего упоминается обучение Николая на филологическом факультете. Отдельно описываются раздоры между Борисом и Николаем, а также продажа Дмитрием Дмитриевичем своей доли представителю Русско-французского банка Д. Л. Рубинштейну за 4 млн. 100 тыс. руб. Согласно материалам других газет (возможно, впрочем, они вышли раньше первой) сделка еще не состоялась: Рубинштейн предлагал за все предприятие 10 миллионов, из которых половина должна была достаться Дмитрию, а четыре миллиона и на миллион акций - Николаю (вероятно, к этому времени Борис уже со своей долей расстался). Дмитрий Дмитриевич считал, что предприятие, приносящее 3 миллиона прибыли в год должно стоить дороже - и Д. Л. Рубинштейн уже был готов с ним согласиться, когда его арестовали (что, кстати, позволяет примерно датировать всю историю - злоключения его начались в 1916 году). Согласно третьему источнику, Дмитрий продал свою долю за 6 миллионов группе московских банкиров во главе с З. Э. Кроненблех, при этом Николай оставался при своей доле и своих постах. Еще один финансовый обозреватель выражал между прочим изумление, что Николаю присвоили чин статского советника - "так как Н. Д. Филиппов ничем не проявил себя как в торгово-промышленном мире, так и на общественно-благотворительном поприще". Наконец, Н. Ежов (обычно, но не всегда писавший в "Новом времени") в заметке "Бр. Филипповы разделились" под возглас "Нечасто приходится быть зрителем крушений, подобных "Титаников"!"" фиксирует достигнутое соглашение: Борис продал свою долю за 1,2 млн. (но когда? - Вероятно, еще до войны), а Николай и Дмитрий, ведшие дело вместе, разделили его: Дмитрий с 24 августа 1916 г. становится московским булочным королем (sic), а Николай получает петербургские активы фирмы. Но уже, пишет далее Н. Ежов, есть предварительная договоренность с банками, которые готовы ссудить его пятнадцатью миллионами ради экспансии в Москву.
А ближе к концу этой же архивной папки лежит вырезка, которая вновь возвращает нас из мира больших денег в историю литературы. Здесь нотабене.
В октябре - ноябре 1924 года В. В. Маяковский пишет серию рифмованных подписей к карикатурам для журнала "Красный перец": почтенная традиция симбиоза остряка-поэта с весельчаком-художником, идущая в русской практике не от "Сатирикона" и даже не от "Стрекозы", а от еще более древних остроумцев. На общем фоне своеобразного советского юмористического хозяйства "Красный перец" не отличался в общем-то ничем, разве что в редакции его частенько дремала крупная собака, выдрессированная другим бывшим футуристом Ильей Кремлевым: при слове "редактор" она рычала и скалилась, начиная, напротив, бешено вилять хвостом, услышав вопрос "хочешь аванс?"16. Среди неискусных поденок, которыми Маяковский украшал страницы этого печатного органа, было такое стихотворение:
Грустная повесть из жизни Филиппова
Просим пекарей не рыдать и не всхлипывать!
"Известный московский булочник Филиппов,
убежавший в свое время за границу,
обратился за денежной помощью к московским пекарям".
("Правда")
1. Филиппов -
не из мелочей,
царю он
стряпал торты.
Жирел
с продажи калачей -
и сам
калач был тертый.
2. Октябрь
подшиб торговый дом.
Так ловко попросили их,
что взмыл
Филиппов,
как винтом,
до самой
до Бразилии.
3. В архив
иллюзии сданы,
живет Филиппов
липово:
стощал Филиппов,
и штаны
протерлись у Филиппова.
4. Вдруг
озаряется лицо
в тиши
бразильской ночи:
Филиппов
пишет письмецо
в Москву,
к "своим" рабочим.
5. "Соввласть
и вас
люблю, ей-ей,
и сердцем я
и разумом.
Готов
за тысячу рублей
признать
с энтузиазмом!
6. Прошу
во имя ИСУХРИ,
жду
с переводом бланки,-
вновь
запеку я сухари
и снова
встану на ноги".
7. Во-всю
сияют пекаря
и прыгают,
как дети,
строчат,
любовию горя,
Филиппову ответик.
8. Мадам Филиппова
ревет,
дочь
скачет, как кобылка,-
им даже
и не перевод,
а целая -
посылка!..
9. Восторг!
От слез -
глаза в росе.
Такой
не ждали штуки ж!
И вдруг блеснул во всей
красе
им -
шоколадный кукиш!17
---
Изучение жизни и творчества Маяковского было в советское время бурно развивающейся отраслью народного хозяйства - хотя иным ученым и приходилось, балансируя, переправляться через болото ревизионизма по жердочке классового чутья. В этом конкретном случае комментатор, опустив все немалочисленные возможные подробности, ограничился констатацией - "Эпиграф - из газеты "Правда", М., 1924, № 231, 10 октября"18. Но напрасно было бы искать в указанном номере хоть слово про бывшего булочника (а между тем, в номере восемь страниц, которые, чтобы написать эту фразу, мне пришлось перечитать дважды). Комментатор ошибся, поскольку история с Филипповым впервые появилась в газетах ровно за месяц до указанной даты: 10 сентября в "Ленинградской правде". Там за подписью Тимофея Адольфовича Рокотова была напечатана заметка "Голос эксплоататора с того света" (копию которой сохранил Кара-Мурза). Начиналась она с письма героя:
"Глубокоуважаемые товарищи!
Вот уже скоро семь лет, как я покинул Москву. Надеюсь, обо мне в вашей среде сохранилась добрая память, как лично, так и в деловом отношении, так как в свое время я много содействовал восстановлению нашего дела. Конечно, я в данное время признаю и подчиняюсь власти, которая просуществовала семь лет и тем доказала свою жизнеспособность. Я глубоко раскаиваюсь, что покинул Россию, и стремлюсь вернуться на родину, чтобы по силе своих способностей и знаний быть ей честно полезным. Поэтому я обращаюсь к вам со следующими ходатайствами:
1) Если я по существующим законоположениям имею еще какие-либо имущественные права или таковые могут при тех или иных обстоятельствах законно возникнуть, то я желал бы их уступить за денежную компенсацию, а охотнее всего я передал бы их своим прежним сотрудникам. Почтительно прошу сообщить мне, на что я мог бы рассчитывать в этом случае.
2) Если существующие законоположения лишают меня каких бы то ни было имущественных прав, то я покорнейше прошу а) или дать мне единовр. пособие из средств дела или ваших личных, собранных по подписке, в размере 2-3 тысяч долларов, б) или давать мне ежемесячное пособие (в виде пенсии) в размере 100-150 долларов в месяц; в) или (что самое желательное) помочь мне вернуться на родину с моей семьей.
Для последнего мне нужна виза, каковую благоволите исходатайствовать и прислать мне, и денежная сумма приблизительно в 1000 долларов. В моем возрасте мне и больной жене моей невозможно около 4 недель ехать в третьем классе, где не полагаются койки, необходимо купить теплые вещи и т.п.
Верю, что вы не откажете мне, ради господа нашего Иисуса Христа, на которого я возлагаю все мои надежды
Николай Филиппов"19.
Далее публицист Рокотов сообщал, что письмо это было отправлено бывшим владельцем по адресу комитета служащих его бывших булочных, откуда политически подкованные пекари и передали его редакции. После этого следует долгий экскурс в историю противостояния Филиппова и его сотрудников, завершающийся сентенцией: "Достойна удивления безграничная глупость, тупоумие, наивность этого заматерелого эскплоататора, рассчитывающего теперь на помощь ему со стороны его бывших рабочих.
Видно, не сладко приходится нашей белой эмиграции в прославленной "демократической" Америке. Единственная у них надежда на "господа нашего Иисуса Христа". Так обращались бы прямо к нему, чем вызывать в памяти ленинградских пролетариев кошмарные видения столь недавнего, но отвратительного прошлого".
Внимательный читатель заметит, конечно, несколько несообразностей. Допустим, Маяковский, явно признавший своего бывшего знакомца, поместил в стихотворение отсутствующую в газетном материале дочку по старой памяти. Но откуда взялась Бразилия, дважды повторяющаяся в тексте? Эта деталь явно указывала на существование еще одного источника - и он нашелся, на этот раз действительно во всесоюзной "Правде" за 25-е сентября того же года. Теперь незадачливого булочника громил другой гуманитарий, Лев Семенович Сосновский:
"Далеко по свету разнеслась слава горячих филипповских пирожков. А еще дальше занесла судьба самого Филиппова, бывшего "придворного пекаря" бывших царей российских. Давно ли гремел Филиппов по всей стране? Десятки отделений в крупнейших городах, тысячи пекарей, создающих богатство и славу "поставщику двора его величества", давно ли? Цари не брезговали детей крестить в семье Филипповых - давно ли это было?
А теперь отыскался последний из знатного калашного рода Филипповых, и где же?
В городе Рио-де-Жанейро, аж в самой Бразилии. Вон куда метнуло октябрьским вихрем придворного пекаря Романовых!" 20.
Далее идет выдержанный в том же гаерском тоне текст, из которого следует, что письмо, подобное приведенному выше, было отправлено Филипповым и своим бывшим московским подчиненным. Сосновский тоже приводит его полностью со своими глумливыми комментариями ("ну еще бы!", "вот спасибо!" и пр.), причем текст его хотя и похож на петербургский, но немного и отличается: в частности, после фразы "2-3 тысячи долларов" следует ремарка: "что дало бы мне возможность стать на ноги в Бразилии". Более того, в "Правде" напечатано и факсимиле последних строк письма, в том числе и не вошедший в печатный текст постскриптум: "Мне 50 лет, родился в Петербурге. Жене 48 лет (рожденная Щавелева) Прасковья Ефимовна, дочь Таня (?) 20 лет". Далее начертан (довольно трудноразборчиво) его адрес в Рио-де-Жанейро: Ria Lino Teixera, 73. (NB Несмотря на то, что книгу он раздаривал, мне не удалось разыскать экземпляр с инскриптом, чтобы сравнить почерк - а ну как самозванец?). Кстати сказать, дома на этой улице выглядят так дряхло, что, может быть, здание уцелело и до сих пор.
Вновь слово предоставляется тов. Сосновскому: "Означенное письмо было прочитано с подобающими комментариями на многолюдном собрании рабочих-пекарей тов. И. А. Смирновым, председателем губернского суда, по профессии тоже булочником. Впечатление получилось огромное. Каждый пекарь мысленно сочинял ответ его степенству, господину Филиппову. Больше всего, прямо-таки до слез растрогала булочную братию скромность Филиппова. <…>
Пекари просили своего депутата в Московском совете тов. И. А. Смирнова составить достойный ответ Филиппову. Ответ будет зачитан на общем собрании рабочих-пекарей. <…>
Переписка Москвы с Бразилией должна быть широко использована для пропаганды среди рабочих-пищевиков и сохранена в музее союза (если музея сейчас нет, он со временем организуется)".
Парадоксальным образом жестоковыйные пекари, сами того не желая, спасли ему жизнь: почти наверняка, если бы ему удалось добраться до Советского Союза, в ближайшие годы его засосала бы та черная воронка, которая погубила одного из его обличителей (Сосновский был расстрелян 3 июля 1937 года). Между тем, на некоторое время следы его потерялись. Русская диаспора в Бразилии изучена плохо, но делопроизводство там велось на высоком уровне - несмотря на это, в тщательно оцифрованных списках иммигрантов Николая Филиппова нет: есть только Алексей Николаевич 1933 года рождения, но, скорее всего, это ложный след. Между тем, уже в 1930-е годы наш герой обнаруживается в Париже, где ведет жизнь скрытную, хотя и не вовсе замкнутую: в частности, он участвует в организации "Пореволюционного клуба" 21, где выступает с докладами и даже ведет семинар22. В 1932 году он напечатал небольшую статью в журнале "Утверждения" - по вопросам, между прочим, русского мессианства23. Умер в том же Париже 1 июня 1939 года.
==
1 См.: Молодяков В. Bibliophilica. М., 2008. С. 131 - 139.
2 Винокуров С. А. Булочники Филипповы // Из глубины времен. Т. 12. М., 2000. С. 216.
3 Дневниковая запись И. Н. Розанова. Вступительная заметка, публикация и примечания Н. А. Богомолова // Брюсовские чтения 2016 года. Ереван, 2017. С. 466.
4Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 118.
5 Молодяков В. Bibliophilica. М., 2008. С. 137 - 138.
6 Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 117.
7 Весна. 1911. № 30. С. 15.
8 Агитационно-массовое искусство первых лет Октября. Материалы и исследования. М., 1971. С. 128.
9 Спасский С. Маяковский и его спутники. Воспоминания. Л., 1940. С. 97.
10 Библиотека русской поэзии И. Н.Розанова. Библиографическое описание. М., 1975. С. 210.
11 Каменский Василий. Кто мне нравится и что - противно // Газета футуристов. 1918. № 1. С. 2; ср. стихотворный панегирик Филиппову: "Я знаю вы - джентльмен ученый / Философ тонкий и Поэт / Универсальный и мудреный / Культурно-европейский цвет. / Я знаю - Автор Анонимный - / Достоин радостного звона / Как собиратель яркодивный / Художественного салона" (Каменский В. Звучаль веснеянки. Стихи. М. 1918. С. 66 - 67).
12 Литературный факт. 2018. № 7. С. 123 - 124.
13 РГБ. Ф. 561. Карт. 51. Ед. хр. 29.
14 Винокуров С. А. Булочники Филипповы // Из глубины времен. Т. 12. М., 2000. С. 211 - 218.
15 Это, между прочим, подтверждается краткой биографической справкой о нем: "Сын московского булочника и кондитера Дмитрия Ивановича Филиппова (ум. 1908). В 1905 г. послан отцом в США для изучения американских способов выпечки хлеба и для изучения американских приемов торговли и промышленности. Окончил Колумбийский университет. Последние годы - менеджер большой гостиницы "Ансония" в Нью-Йорке. Основал свой гастрономический магазин, пользовавшийся успехом у американцев" (Незабытые могилы. Сост. В. Н. Чуваков. Т. 6. Кн. 2. М., 2006. С. 640).
16 Кремлев И. В литературном строю. Воспоминания. М. 1968. С. 34 - 35.
17 Маяковский В. В. Полное собрание сочинений в тринадцати томах. Т. 6. М., 1957. С. 159 - 161.
18 Там же. С. 506 (комм. И. С. Эвентова).
19 Рокотов Т. Голос эксплоататора с того света // Ленинградская правда. 1924. № 206. 10 сентября. С. 3.
20 Сосновский Л. Наши за границей // Правда. 1924. № 218. 25 сентября. С. 1.
21 См. о нем: Кудрявцев В. Б. Периодические и непериодические коллективные издания русского зарубежья. 1918 - 1941. Ч. 1. М., 2011. С. 293.
22 Первое выступление зафиксировано хроникой 16 ноября 1932 г. (Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1920 - 1940. Франция. Т. 2. 1930 - 1934. М. 1995. С. 347), с этого момента он встречается там регулярно.
23 Филиппов Н. Д. О русском мессианстве // Утверждения. 1932. № 3. С. 11 - 13.
В ретроспективной записи дневника последнего зафиксировано несколько эпизодов с участием Филиппова: "У Ник. Дм. Филиппова я был по его приглашению, когда он собирался издавать журнал под названием "Звенья". Он просил моего сотрудничества. Фельетоны должен был писать какой-то Яхонтов (брюнет маленького роста с большой шевелюрой, филолог, еще студент или уже кончивший). На него Филип<пов> возлагал большие надежды, особенно ценил его едкость его пера <так!>. Хозяйственную часть должен был вести какой-то Сергеев, молодой человек, будто бы уже опытный в подобного рода делах.... Совещание об этом было днем, но я как-то задержался до вечера.. Как-то не хватило решимости встать и уйти: прескверное моральное состояние. Пришел Брюсов. В это вечер он мне ужасно не понравился" 3. Об этом же свидании (или об одной из близких по времени встреч) есть упоминание и в дневнике Брюсова: "Бывал я еще на субботах у Н. Д. Филиппова, встречался там с Соболевским и др., но люди это недалекие, моих суждений о анархизме и поэзии пугались, а сами кропали политические эпиграммы. О замышленном журнале ?Звенья" почти и разговору не было. Собирались к Филиппову чуть ли не исключительно затем, чтобы пить его вина, ликеры и шоколад"4. Вероятно, к этому же времени относятся и две недатированные записки Филиппова к Брюсову5. Еще одна запись в брюсовском дневнике относится к зиме 1900 года: "Заходил ко мне Н. Д. Филиппов, сын булочника. Издает он новый журнал "Вега", предлагает мне вести художественный отдел. После я у него был, но никого не видал, только заметил у него в углу спиритическую планшетку"6.
Ни "Вега" ни "Звенья" так и не вышли; равным образом отсутствуют какие-либо следы участия Филиппова в других периодических изданиях за единственным, дважды туманным исключением: некоторый Н. Филиппов прислал однажды ответ на одну из загадок шебуевской "Весны", странноприимного приюта для всех, отвергнутых большой литературой7. Час его пробил лишь в 1917 году, когда он, счастливо сочетав недорастраченное богатство с приязнью к авангарду, сделался ненадолго своим в кругу московских футуристов. Началось их сотрудничество с приглашения Филипповым художника Г. Якулова для оформления принадлежавшего ему кафе на Кузнецком мосту, которое впоследствии стало называться "Питтореск". Сам Якулов объяснял в официальной бумаге, поданной в Наркомпрос:
"В конце июля 1917 года ко мне обратился Николай Дмитриевич Филиппов с предложением принять участие в небольшом конкурсе на декорирование кафе на Кузнецком мосту дом № 5. Проект мой, как самого внешнего характера, декоративно долженствовал являть собой род ярмарочного, уличного народного празднества, каковым являются Парижские квартальные ярмарки, так и в своей программной части, долженствовавшей <так> быть ярмаркой современного декоративного, бытового, сценического и музыкального искусства, был Филипповым принят и для организации его в части сценической, к составлению плана сцены, был привлечен Вс. Э. Мейерхольд. <…> 30 января 1918 года кафе "Питтореск" было открыто и передано фирмой Филипповых предпринимателю М. М. Шлуглейт, который заключил договор с художественной коллегией, составленной Вс. Эм. Мейерхольдом, и в состав которой входили: В. Мейерхольд, В. Вермель, Кроль и я, Георгий Борисович Якулов" 8.
Отзываться о Филиппове (и о его единственном сборнике стихов "Мой дар", вышедшем в 1918 году) принято было в юмористическо-покровительственном тоне: "Кафе поначалу субсидировалось московским булочником Филипповым. Этого булочника приручал Бурлюк, вырабатывая из него мецената. Булочник оказался с причудами. Он производил на досуге стихи. Стихи носили влияние Каменского. Булочник тяготел к футуризму. Он издал на плотнейшей бумаге внушительный сборник ?Мой дар". Дар был анонимным. Ничье имя не украшало его"9. И. Н. Розанов сделал на своем экземпляре запись для памяти: "Книга моего товарища по университету, воспитанника Поливановской гимназии, сына известного булочника Филиппова. Когда я был у него в верхнем этаже над булочной, к нему пришел Валерий Брюсов, который хотел что-то печатать в журнале, который издавался Филипповым. Слышал, что Маяковский подсмеивался над поэтом Филипповым и этой его книгой"10.
Каменский, впрочем - из политических или иных соображений - написал на этот сборник вполне комплиментарную рецензию: "Недавно я получил подарок - толстую книгу стихов с иллюстрациями - М о й д а р - анонимного автора. Культурные мудрые стихи с мистическим уклоном убедили меня в скромности иного мира. Автор рыцарски работал может быть долгие годы и в своей чудесной (памятник - храму среди всех существующих книг стихов по удивленью перед изданием: только таких одежд достойны стихи) книге нашел сил скрыть имя"11.
Не слишком отличается по общему тону и упоминание Филиппова в недавно напечатанных воспоминаниях о Якулове С. Г. Кара-Мурзы:
"В 1917 году Якулов декорировал кафе Питтореск на Кузнецком мосту в доме Сенгали, где сейчас помещается Текстильторг. Хозяином этого предприятия был один из московских чудаков и оригиналов, миллионер, поэт и анархист-булочник Николай Дмитриевич Филиппов. Он торговал калачами и издавал анархический журнал "Клич" под редакцией профессора Борового. Его же перу принадлежит небезызвестная роскошно изданная анонимная книга стихов "Мой дар".
Филиппов предоставил Якулову полную свободу действий, дал ему, как говорится "белую карту".
И Жоржик создал декоративную композицию, которая привела в восторг всех московских конструктивистов. <…>
Я помню день открытия "Питореска" в январе 1918 года.
Это было нечто вроде вернисажа зимнего сезона или премьеры спектакля.
Жорж чувствовал себя именинником, а Филиппов благоговейно смотрел ему в рот и ловил каждое его слово, каждый его жест.
В публике были Ал. Толстой, Эренбург, Маяковский, Вас. Каменский, Андрей Соболь и много других литераторов и артистов.
Маяковский произнес приветственную речь Якулову, а в центре всего внимания была конструктивистская люстра.
В ноябре 1918 г. в помещении Питтореска была отпразднована первая годовщина октябрьской революции, после чего кафе, а вместе с ним и люстра были ликвидированы.
Я вспоминаю Якулова и в редакции журнала "Клич" на Воздвиженке, т.е. попросту в гостиной у Н. Д. Филиппова, все стены которой были увешаны картинами.
Здесь бывали Хлебников, Василий Каменский и др.
Якулов проходил между рядами сомнительных <пропуск>, поддельных Коро фальшивых Боровиковских, но зато явно подлинных Бо<да>ревских, Дубовских и Богданово-Бельских и громил безвкусие и невежество собирателя.
А Филиппов с немой покорностью принимал его приговоры"12.
Кара-Мурза хотя и не всегда был точен в деталях своих мемуаров, существенных погрешностей обычно не допускал: в этом ему помогала исполинская коллекция газетных вырезок, собранная за десятилетия. Только благодаря его склонности к ножницам и клею удалось, например, составить (хотя бы вчерне) его собственную библиографию, насчитывающую несколько сотен названий. Вероятно, изначально вырезки хранились в особенном порядке: невозможно предположить, что Кара-Мурза, аккуратист и педант, просто складывал их неопрятной кучей. Сейчас они распределены по архивным папкам в соответствии с персоналиями, но при этом утрачен ключ или картотека, что лишает их половины пользы: они не подписаны, то есть никак нельзя узнать (в большинстве случаев) из каких газет они были извлечены.
Среди прочих лиц, материалы к жизнеописанию которых подбирались Кара-Мурзой, был и Филиппов - и лежащие в папке несколько вырезок чрезвычайно ярко иллюстрируют историю его наследного предприятия13. Официальная ее версия была недавно изложена в превосходном исследовании С. А. Винокурова14. После смерти основателя филипповского дела, Дмитрия Ивановича, случившейся в 1908 году, наследниками его оказались три сына - приемный Николай (наш герой), Борис и Дмитрий. В финансовом смысле "Придворная пекарня" пребывала не в лучшей форме, оставаясь должной разным лицам более трех миллионов рублей, однако ее умелый менеджмент (как сказали бы сейчас) смог за три года сократить это бремя почти вчетверо. Наследники, которые до момента погашения долгов не могли вступить в свои права, задумали перевести предприятие в форму паевого товарищества, расставшись с некоторой долей акций, но закрыв вырученными деньгами финансовую брешь. Против этого выступили младшие братья покойного основателя, поскольку в этом случае они теряли даже теоретический шанс что-либо приобрести от этой негоции. Здесь случилась некоторая интрига, благодаря которой Николай, сын приемный и нелюбимый (а некогда публично отстраненный от дел) вступил в коалицию с высшими менеджерами, а оба родных сына оказались равноудалены от дел, причем один из них, понукаемый своей женой, бывшей кафешантанной певицей, пытался несколько раз это положение переменить, но не преуспел.
Эту версию сильно украшают живописными подробностями вырезки из неизвестных газет, сбереженные Кара-Мурзой. Так, обозреватель одной из них, описывает, как еврейские банки (sic) пытались разорить русскую фирму Филипповых, но, встретив сопротивление, отступили. Борис Дмитриевич еще при жизни отца крупно с ним поссорился и уехал в Америку, где отец его разыскал и с ним помирился15. Все братья представлены бесхарактерными, причем среди доказательств последнего упоминается обучение Николая на филологическом факультете. Отдельно описываются раздоры между Борисом и Николаем, а также продажа Дмитрием Дмитриевичем своей доли представителю Русско-французского банка Д. Л. Рубинштейну за 4 млн. 100 тыс. руб. Согласно материалам других газет (возможно, впрочем, они вышли раньше первой) сделка еще не состоялась: Рубинштейн предлагал за все предприятие 10 миллионов, из которых половина должна была достаться Дмитрию, а четыре миллиона и на миллион акций - Николаю (вероятно, к этому времени Борис уже со своей долей расстался). Дмитрий Дмитриевич считал, что предприятие, приносящее 3 миллиона прибыли в год должно стоить дороже - и Д. Л. Рубинштейн уже был готов с ним согласиться, когда его арестовали (что, кстати, позволяет примерно датировать всю историю - злоключения его начались в 1916 году). Согласно третьему источнику, Дмитрий продал свою долю за 6 миллионов группе московских банкиров во главе с З. Э. Кроненблех, при этом Николай оставался при своей доле и своих постах. Еще один финансовый обозреватель выражал между прочим изумление, что Николаю присвоили чин статского советника - "так как Н. Д. Филиппов ничем не проявил себя как в торгово-промышленном мире, так и на общественно-благотворительном поприще". Наконец, Н. Ежов (обычно, но не всегда писавший в "Новом времени") в заметке "Бр. Филипповы разделились" под возглас "Нечасто приходится быть зрителем крушений, подобных "Титаников"!"" фиксирует достигнутое соглашение: Борис продал свою долю за 1,2 млн. (но когда? - Вероятно, еще до войны), а Николай и Дмитрий, ведшие дело вместе, разделили его: Дмитрий с 24 августа 1916 г. становится московским булочным королем (sic), а Николай получает петербургские активы фирмы. Но уже, пишет далее Н. Ежов, есть предварительная договоренность с банками, которые готовы ссудить его пятнадцатью миллионами ради экспансии в Москву.
А ближе к концу этой же архивной папки лежит вырезка, которая вновь возвращает нас из мира больших денег в историю литературы. Здесь нотабене.
В октябре - ноябре 1924 года В. В. Маяковский пишет серию рифмованных подписей к карикатурам для журнала "Красный перец": почтенная традиция симбиоза остряка-поэта с весельчаком-художником, идущая в русской практике не от "Сатирикона" и даже не от "Стрекозы", а от еще более древних остроумцев. На общем фоне своеобразного советского юмористического хозяйства "Красный перец" не отличался в общем-то ничем, разве что в редакции его частенько дремала крупная собака, выдрессированная другим бывшим футуристом Ильей Кремлевым: при слове "редактор" она рычала и скалилась, начиная, напротив, бешено вилять хвостом, услышав вопрос "хочешь аванс?"16. Среди неискусных поденок, которыми Маяковский украшал страницы этого печатного органа, было такое стихотворение:
Грустная повесть из жизни Филиппова
Просим пекарей не рыдать и не всхлипывать!
"Известный московский булочник Филиппов,
убежавший в свое время за границу,
обратился за денежной помощью к московским пекарям".
("Правда")
1. Филиппов -
не из мелочей,
царю он
стряпал торты.
Жирел
с продажи калачей -
и сам
калач был тертый.
2. Октябрь
подшиб торговый дом.
Так ловко попросили их,
что взмыл
Филиппов,
как винтом,
до самой
до Бразилии.
3. В архив
иллюзии сданы,
живет Филиппов
липово:
стощал Филиппов,
и штаны
протерлись у Филиппова.
4. Вдруг
озаряется лицо
в тиши
бразильской ночи:
Филиппов
пишет письмецо
в Москву,
к "своим" рабочим.
5. "Соввласть
и вас
люблю, ей-ей,
и сердцем я
и разумом.
Готов
за тысячу рублей
признать
с энтузиазмом!
6. Прошу
во имя ИСУХРИ,
жду
с переводом бланки,-
вновь
запеку я сухари
и снова
встану на ноги".
7. Во-всю
сияют пекаря
и прыгают,
как дети,
строчат,
любовию горя,
Филиппову ответик.
8. Мадам Филиппова
ревет,
дочь
скачет, как кобылка,-
им даже
и не перевод,
а целая -
посылка!..
9. Восторг!
От слез -
глаза в росе.
Такой
не ждали штуки ж!
И вдруг блеснул во всей
красе
им -
шоколадный кукиш!17
---
Изучение жизни и творчества Маяковского было в советское время бурно развивающейся отраслью народного хозяйства - хотя иным ученым и приходилось, балансируя, переправляться через болото ревизионизма по жердочке классового чутья. В этом конкретном случае комментатор, опустив все немалочисленные возможные подробности, ограничился констатацией - "Эпиграф - из газеты "Правда", М., 1924, № 231, 10 октября"18. Но напрасно было бы искать в указанном номере хоть слово про бывшего булочника (а между тем, в номере восемь страниц, которые, чтобы написать эту фразу, мне пришлось перечитать дважды). Комментатор ошибся, поскольку история с Филипповым впервые появилась в газетах ровно за месяц до указанной даты: 10 сентября в "Ленинградской правде". Там за подписью Тимофея Адольфовича Рокотова была напечатана заметка "Голос эксплоататора с того света" (копию которой сохранил Кара-Мурза). Начиналась она с письма героя:
"Глубокоуважаемые товарищи!
Вот уже скоро семь лет, как я покинул Москву. Надеюсь, обо мне в вашей среде сохранилась добрая память, как лично, так и в деловом отношении, так как в свое время я много содействовал восстановлению нашего дела. Конечно, я в данное время признаю и подчиняюсь власти, которая просуществовала семь лет и тем доказала свою жизнеспособность. Я глубоко раскаиваюсь, что покинул Россию, и стремлюсь вернуться на родину, чтобы по силе своих способностей и знаний быть ей честно полезным. Поэтому я обращаюсь к вам со следующими ходатайствами:
1) Если я по существующим законоположениям имею еще какие-либо имущественные права или таковые могут при тех или иных обстоятельствах законно возникнуть, то я желал бы их уступить за денежную компенсацию, а охотнее всего я передал бы их своим прежним сотрудникам. Почтительно прошу сообщить мне, на что я мог бы рассчитывать в этом случае.
2) Если существующие законоположения лишают меня каких бы то ни было имущественных прав, то я покорнейше прошу а) или дать мне единовр. пособие из средств дела или ваших личных, собранных по подписке, в размере 2-3 тысяч долларов, б) или давать мне ежемесячное пособие (в виде пенсии) в размере 100-150 долларов в месяц; в) или (что самое желательное) помочь мне вернуться на родину с моей семьей.
Для последнего мне нужна виза, каковую благоволите исходатайствовать и прислать мне, и денежная сумма приблизительно в 1000 долларов. В моем возрасте мне и больной жене моей невозможно около 4 недель ехать в третьем классе, где не полагаются койки, необходимо купить теплые вещи и т.п.
Верю, что вы не откажете мне, ради господа нашего Иисуса Христа, на которого я возлагаю все мои надежды
Николай Филиппов"19.
Далее публицист Рокотов сообщал, что письмо это было отправлено бывшим владельцем по адресу комитета служащих его бывших булочных, откуда политически подкованные пекари и передали его редакции. После этого следует долгий экскурс в историю противостояния Филиппова и его сотрудников, завершающийся сентенцией: "Достойна удивления безграничная глупость, тупоумие, наивность этого заматерелого эскплоататора, рассчитывающего теперь на помощь ему со стороны его бывших рабочих.
Видно, не сладко приходится нашей белой эмиграции в прославленной "демократической" Америке. Единственная у них надежда на "господа нашего Иисуса Христа". Так обращались бы прямо к нему, чем вызывать в памяти ленинградских пролетариев кошмарные видения столь недавнего, но отвратительного прошлого".
Внимательный читатель заметит, конечно, несколько несообразностей. Допустим, Маяковский, явно признавший своего бывшего знакомца, поместил в стихотворение отсутствующую в газетном материале дочку по старой памяти. Но откуда взялась Бразилия, дважды повторяющаяся в тексте? Эта деталь явно указывала на существование еще одного источника - и он нашелся, на этот раз действительно во всесоюзной "Правде" за 25-е сентября того же года. Теперь незадачливого булочника громил другой гуманитарий, Лев Семенович Сосновский:
"Далеко по свету разнеслась слава горячих филипповских пирожков. А еще дальше занесла судьба самого Филиппова, бывшего "придворного пекаря" бывших царей российских. Давно ли гремел Филиппов по всей стране? Десятки отделений в крупнейших городах, тысячи пекарей, создающих богатство и славу "поставщику двора его величества", давно ли? Цари не брезговали детей крестить в семье Филипповых - давно ли это было?
А теперь отыскался последний из знатного калашного рода Филипповых, и где же?
В городе Рио-де-Жанейро, аж в самой Бразилии. Вон куда метнуло октябрьским вихрем придворного пекаря Романовых!" 20.
Далее идет выдержанный в том же гаерском тоне текст, из которого следует, что письмо, подобное приведенному выше, было отправлено Филипповым и своим бывшим московским подчиненным. Сосновский тоже приводит его полностью со своими глумливыми комментариями ("ну еще бы!", "вот спасибо!" и пр.), причем текст его хотя и похож на петербургский, но немного и отличается: в частности, после фразы "2-3 тысячи долларов" следует ремарка: "что дало бы мне возможность стать на ноги в Бразилии". Более того, в "Правде" напечатано и факсимиле последних строк письма, в том числе и не вошедший в печатный текст постскриптум: "Мне 50 лет, родился в Петербурге. Жене 48 лет (рожденная Щавелева) Прасковья Ефимовна, дочь Таня (?) 20 лет". Далее начертан (довольно трудноразборчиво) его адрес в Рио-де-Жанейро: Ria Lino Teixera, 73. (NB Несмотря на то, что книгу он раздаривал, мне не удалось разыскать экземпляр с инскриптом, чтобы сравнить почерк - а ну как самозванец?). Кстати сказать, дома на этой улице выглядят так дряхло, что, может быть, здание уцелело и до сих пор.
Вновь слово предоставляется тов. Сосновскому: "Означенное письмо было прочитано с подобающими комментариями на многолюдном собрании рабочих-пекарей тов. И. А. Смирновым, председателем губернского суда, по профессии тоже булочником. Впечатление получилось огромное. Каждый пекарь мысленно сочинял ответ его степенству, господину Филиппову. Больше всего, прямо-таки до слез растрогала булочную братию скромность Филиппова. <…>
Пекари просили своего депутата в Московском совете тов. И. А. Смирнова составить достойный ответ Филиппову. Ответ будет зачитан на общем собрании рабочих-пекарей. <…>
Переписка Москвы с Бразилией должна быть широко использована для пропаганды среди рабочих-пищевиков и сохранена в музее союза (если музея сейчас нет, он со временем организуется)".
Парадоксальным образом жестоковыйные пекари, сами того не желая, спасли ему жизнь: почти наверняка, если бы ему удалось добраться до Советского Союза, в ближайшие годы его засосала бы та черная воронка, которая погубила одного из его обличителей (Сосновский был расстрелян 3 июля 1937 года). Между тем, на некоторое время следы его потерялись. Русская диаспора в Бразилии изучена плохо, но делопроизводство там велось на высоком уровне - несмотря на это, в тщательно оцифрованных списках иммигрантов Николая Филиппова нет: есть только Алексей Николаевич 1933 года рождения, но, скорее всего, это ложный след. Между тем, уже в 1930-е годы наш герой обнаруживается в Париже, где ведет жизнь скрытную, хотя и не вовсе замкнутую: в частности, он участвует в организации "Пореволюционного клуба" 21, где выступает с докладами и даже ведет семинар22. В 1932 году он напечатал небольшую статью в журнале "Утверждения" - по вопросам, между прочим, русского мессианства23. Умер в том же Париже 1 июня 1939 года.
==
1 См.: Молодяков В. Bibliophilica. М., 2008. С. 131 - 139.
2 Винокуров С. А. Булочники Филипповы // Из глубины времен. Т. 12. М., 2000. С. 216.
3 Дневниковая запись И. Н. Розанова. Вступительная заметка, публикация и примечания Н. А. Богомолова // Брюсовские чтения 2016 года. Ереван, 2017. С. 466.
4Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 118.
5 Молодяков В. Bibliophilica. М., 2008. С. 137 - 138.
6 Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 117.
7 Весна. 1911. № 30. С. 15.
8 Агитационно-массовое искусство первых лет Октября. Материалы и исследования. М., 1971. С. 128.
9 Спасский С. Маяковский и его спутники. Воспоминания. Л., 1940. С. 97.
10 Библиотека русской поэзии И. Н.Розанова. Библиографическое описание. М., 1975. С. 210.
11 Каменский Василий. Кто мне нравится и что - противно // Газета футуристов. 1918. № 1. С. 2; ср. стихотворный панегирик Филиппову: "Я знаю вы - джентльмен ученый / Философ тонкий и Поэт / Универсальный и мудреный / Культурно-европейский цвет. / Я знаю - Автор Анонимный - / Достоин радостного звона / Как собиратель яркодивный / Художественного салона" (Каменский В. Звучаль веснеянки. Стихи. М. 1918. С. 66 - 67).
12 Литературный факт. 2018. № 7. С. 123 - 124.
13 РГБ. Ф. 561. Карт. 51. Ед. хр. 29.
14 Винокуров С. А. Булочники Филипповы // Из глубины времен. Т. 12. М., 2000. С. 211 - 218.
15 Это, между прочим, подтверждается краткой биографической справкой о нем: "Сын московского булочника и кондитера Дмитрия Ивановича Филиппова (ум. 1908). В 1905 г. послан отцом в США для изучения американских способов выпечки хлеба и для изучения американских приемов торговли и промышленности. Окончил Колумбийский университет. Последние годы - менеджер большой гостиницы "Ансония" в Нью-Йорке. Основал свой гастрономический магазин, пользовавшийся успехом у американцев" (Незабытые могилы. Сост. В. Н. Чуваков. Т. 6. Кн. 2. М., 2006. С. 640).
16 Кремлев И. В литературном строю. Воспоминания. М. 1968. С. 34 - 35.
17 Маяковский В. В. Полное собрание сочинений в тринадцати томах. Т. 6. М., 1957. С. 159 - 161.
18 Там же. С. 506 (комм. И. С. Эвентова).
19 Рокотов Т. Голос эксплоататора с того света // Ленинградская правда. 1924. № 206. 10 сентября. С. 3.
20 Сосновский Л. Наши за границей // Правда. 1924. № 218. 25 сентября. С. 1.
21 См. о нем: Кудрявцев В. Б. Периодические и непериодические коллективные издания русского зарубежья. 1918 - 1941. Ч. 1. М., 2011. С. 293.
22 Первое выступление зафиксировано хроникой 16 ноября 1932 г. (Русское зарубежье. Хроника научной, культурной и общественной жизни. 1920 - 1940. Франция. Т. 2. 1930 - 1934. М. 1995. С. 347), с этого момента он встречается там регулярно.
23 Филиппов Н. Д. О русском мессианстве // Утверждения. 1932. № 3. С. 11 - 13.