ПРОДОЛЖЕНИЕ ФОТОРАЗСКАЗА (НЕМНОГО ДЕТЕКТИВА И ПРИКЛЮЧЕНИЙ) ЧАСТЬ IV-я
Так как фото монастырей с моря по пути в Да́фни уже сделал, да и раньше их в Живой Книге выставлял, на обратном пути хотел сфотографировать только мою пещеру, в которой 17 лет назад мне приходилось прятаться от полиции, разыскивающей меня для последующей депортации. Но, подъезжая к Карульям, сфотографировал для архива еще и келлию наших соседей, - братства Θома́дон, - потому что с суши снять ее фасад невозможно.
А вот и Карулья показались. На этом фото отметил "Карульское ухо" - узнаваемый карульский топографический символ, наш исихасти́рион и Иверскую келию, с которой и начиналось мое аθонское житие.
Иверскую келию сейчас полностью перестроил и живет в ней о. Рафаил. А в 1996 году эта полуразрушенная келия была моим первым аθонским убежищем. Ее даже видно из-за кустарника не было - такой была заросшей... В самых дверях даже дерево росло... (!)
Ведь на Фрихта́ Кару́льях [Страшных Катушках] до нашего с отцом Серафимом-сербом прихода туда в 1996 году, кроме датчанина о. Антония, к тому времени уже почившего, четверть века не жил никто.
Поселился я тогда на Иверской, пребывая в странном состоянии. И не было твердого решения в монахи уходить, и в мiру не мог больше оставаться...
А оказался снова на Аθоне, потому что, возвратившись из своего почти четырехлетнего странствования по Святым местам, как пес на блевотину свою, к мiрской жизни, вдруг через пару лет очнулся опять там же и в тех же грехах, от чего в 1990-м в Иерусалим ушел. И когда Господь мне глубину этого моего нового падения показал, потянуло меня в Иерусалим снова...
Опять пешком, конечно, не пошел - полетел на самолете, как все, встречать Пасху. Но Господь меня на Пасху в Иерусалим не пустил, чтобы после этого с на время умиротворенным сердцем и с чувством исполненного долга я спокойно в мiр не вернулся. И когда с великими искушениями все же попав на Гроб Господень (после Светлой седмицы), снова тут же, как и в первое мое паломничество, ключи от дома прямо на Святом Гробе потерял, понял я, что в мiр возвращаться нельзя мне больше. Только не знал, где мне остановиться.
Думал пойти на Синай сначала. Но прежде приехав на Святую гору, сердцем сразу же к ней расположился. Вспомнилось сразу, как еще по пути в Иерусалим старец Паисий мне на Аθон советовал после всего вернуться и даже на пещерное жительство благословил, как приходил я к папе Стефану (исихасти́рион которого я впоследствии унаследовал!), и как после того что-то подсказывало мне, что сюда я еще возвращусь. А потому, оказавшись на Аθоне, пришел я сразу на Карулья и жил странной жизнью - не мiрской, вроде, но и не монах.
Но долго это не продолжалось. После одного инцидента, связанного с пропажей на Георгиевской келии старых рукописных дневников карульских пустынников, мне пришлось Иверскую келлию, над ремонтом которой, имея только топор, пилу и молоток, я изрядно уже потрудился, оставить.
Дело было в том, что кроме меня и некоего Ефрема, достаточно широко известного сейчас в России духовного шарлатана, выдающего себя за карульского старца-иеромонаха, а на самом деле запрещенного в служении джорданвильского иеродьякона, это никто не мог сделать даже теоретически. (!) И, естественно, я стал с него требовать дневники эти вернуть. Кончилось все тем, что Ефрем заявил в астиноми́ю [полицию], что я всего лишь по подозрению в этой краже намереваюсь его, совершенно невиновного, убить, - приставки "у-" и "по-" мерзавец попутал. Соответственно, астиноми́я на "сигнал" отреагировала и начала меня искать, чтобы выдворить со Святой Горы.
Укрылся тогда я в пещере, которую, благодаря хорошей фокусировке камеры, мне сейчас с корабля удалось заснять.
Но расщелина, которую вы видите в скале, не есть сама пещера. Это выход из стометрового, примерно, подземного лабиринта на отвесную скалу. В пещеру же надо из этой разщелины спускаться по веревке, а вход в нее не виден и находится между кустами справа.
Пещера узкая и сырая. Можно в ней лишь сидеть. Даже какие-то нары соорудить невозможно было. Поэтому в ней я только молился ночью и от дождя прятался (была весна - дождливое время года), а спал днем на солнышке. Прожил так почти пять месяцев, только изредка выходя на Иверскую, как в санаторий...
Для наглядности здесь все помечу.
Над пещерой моей видна келия о. Варнавы, только тогда она была заброшенной. Это бывшая келлия великого русского старца Серафима, моего земляка-дальневосточника, окончившего Хабаровский кадетский корпус. Однако к ней через верх есть цепная дорога. А вот от отца Варнавы вниз к пещере спуститься уже нельзя. Добраться до нее можно только через этот самый лабиринт.
Так вот благословение старца Паисия и исполнилось!
Это в этой расщелине висели мои брюки, по поводу пропажи которых я возмущался в фильме Достучаться до небес, что было поводом для многочисленных острот сетевых пересмешников. Но нормальному человеку мое возмущение будет понятным.
Пятнадцать лет эти брюки висели на том же крюке, на который я их, переодевшись, повесил, покидая свою пещеру. И всегда, приходя туда раз в несколько лет, умилялся этим зрелищем. Как будто брюки эти повесил на крюк только вчера! А когда посылал послушника проводить в пещеру кого-то из своих друзей-паломников, постоянно после возвращения спрашивал: "Брюки висят еще?.."
- Висят, - отвечали. И как-то спокойно за незыблемость мiроздания становилось...
А тут сам прихожу, ...и нет их!
Сделал же это один барбос специально, чтобы мне хоть как-то досадить! И своего, увы, добился...
Подумаете: сумасшедшие монахи! Нет, мы не сумашедшие, просто острее чувствуем проявления человеческого духа в каких-то малозначимых для кого-то действиях.
А пещеру покинуть мне пришлось, потому что нашел все же меня полицейский!
Сижу как-то на маленькой площадке перед пещерой, Библию славянскую читаю (других книг у меня не было) и греюсь на солнышке. И вдруг слышу сверху из разщелины (пробрались-таки по лабиринту!): "Евге́ние, поднимайся к нам, поговорим. Я, Фи́ллипос астино́мос. Про такого слышал?"
- Слышал, - отвечаю, - только, если поговорить хотите, давайте вы спускайтесь! (Он был еще с монахом одним.)
- Нет, - говорит, - здесь опасно. Поднимайся ты. Знаем, человек ты хороший [при этих словах хмыкнул я], плохого не сделаем ничего тебе. Поговорим, чтобы не кричать и по рюмке раки́ выпьем.
Прикинул я, что вдвоем они меня по лабиринту не протащат, - в некоторых местах по нему надо на корточках пробираться, - и что ведь они не наши менты, которые при необходимости протянуть меня через такой узкий тоннель запросто разчленили бы, ...и поднялся к ним.
Поговорили мы, по рюмке выпили... И дал мне Фи́ллипос срок один месяц, на поиски монастыря, в который бы меня послушником взяли, после чего он мораторий закрывает и снова открывает на меня охоту. Но уже в этот раз при поимке - сразу депортация.
Так я и попал, в конечном итоге, в Великую Лавру, где и был с именем ее основателя пострижен!
Сейчас мы с Фи́ллипом друзья, и с той поры я всегда, завидя греческих полицейских, имею обыкновение их приветствовать: "Η ελληνική αστυνομία είναι η καλύτερη στον κόσμο!" Что-то вроде того, как в том фильме: "Советский суд - самый гуманный в мiре!"...
А рукописи потом всплыли. Издал Ефрем через несколько лет по их материалам книгу "Дневники карульских старцев" (название вроде этого - точного не знаю, так как, к сожалению, мне эту книгу увидеть так и не удалось) вместе с тогда настоятелем подворья Троице-Сергиевой Лавры в Москве, а ныне Саратовским епископом или уже митрополитом Лонгином, который мне потом в глаза врал, что ни Ефрема не знает, ни о рукописных карульских дневниках. Такова вот правда нелицеприятная...
Врал мне Владыка в притворе Храма Христа Спасителя в то время, как иподьяконы его разоблачали (?!). Произсходило это после патриаршей службы на годовщину интронизации Патриарха Алексия II-го и разоблачали 😁 вокруг еще многих епископов. Был, как раз, среди них один митрополит, в присутствии которого тогда еще не Владыка, а архимандрит Лонгин проболтался мне, что они, вместе с Ефремом, книгу издают. И после моего вопроса - откуда у Ефрема могут быть аθонские рукописи, если только он их не украл? - пообещал их вернуть. Разсказываю ему об этом только что состоявшемся разговоре с негодованием... А тот и говорит: "Ну и чего ты, отец, удивляешься? Бреше людына."
- Так это же епископ!
- И епископы брешут, сам видишь...
На том и успокоился я от безысходности страшной!..
Что на это сказать?! Лишь только то, что епископы к нам с неба на крыльях не спускаются. А приходят из того же страстями обуреваемого мiра, что и мы с вами. И где столько монахов (!) по России достойных найти, сколько сейчас Владык нарукополагали?!
Зачем я "сор из избы выношу"? Да чтобы в "избе" чище стало... А то смердеть от сора этого скоро уже начнет!
И почему сейчас многие стесняются правду говорить, какими-то благими побуждениями это объясняя? Одно дело братской любовию чей-то грех покрыть, а другое, - скрыть уголовное преступление! Кстати, вывоз с Аθона любой, даже бытовой вещи возрастом старше 30 лет таковым считается.
Эту фотографию сделанную ранее ставлю для наглядности. Здесь вся Фрихта Карулья... И все помечено...
На этом пока прервусь... Окончание следует...
←
Часть третья
Часть пятая
→
А вот и Карулья показались. На этом фото отметил "Карульское ухо" - узнаваемый карульский топографический символ, наш исихасти́рион и Иверскую келию, с которой и начиналось мое аθонское житие.
Иверскую келию сейчас полностью перестроил и живет в ней о. Рафаил. А в 1996 году эта полуразрушенная келия была моим первым аθонским убежищем. Ее даже видно из-за кустарника не было - такой была заросшей... В самых дверях даже дерево росло... (!)
Ведь на Фрихта́ Кару́льях [Страшных Катушках] до нашего с отцом Серафимом-сербом прихода туда в 1996 году, кроме датчанина о. Антония, к тому времени уже почившего, четверть века не жил никто.
Поселился я тогда на Иверской, пребывая в странном состоянии. И не было твердого решения в монахи уходить, и в мiру не мог больше оставаться...
А оказался снова на Аθоне, потому что, возвратившись из своего почти четырехлетнего странствования по Святым местам, как пес на блевотину свою, к мiрской жизни, вдруг через пару лет очнулся опять там же и в тех же грехах, от чего в 1990-м в Иерусалим ушел. И когда Господь мне глубину этого моего нового падения показал, потянуло меня в Иерусалим снова...
Опять пешком, конечно, не пошел - полетел на самолете, как все, встречать Пасху. Но Господь меня на Пасху в Иерусалим не пустил, чтобы после этого с на время умиротворенным сердцем и с чувством исполненного долга я спокойно в мiр не вернулся. И когда с великими искушениями все же попав на Гроб Господень (после Светлой седмицы), снова тут же, как и в первое мое паломничество, ключи от дома прямо на Святом Гробе потерял, понял я, что в мiр возвращаться нельзя мне больше. Только не знал, где мне остановиться.
Думал пойти на Синай сначала. Но прежде приехав на Святую гору, сердцем сразу же к ней расположился. Вспомнилось сразу, как еще по пути в Иерусалим старец Паисий мне на Аθон советовал после всего вернуться и даже на пещерное жительство благословил, как приходил я к папе Стефану (исихасти́рион которого я впоследствии унаследовал!), и как после того что-то подсказывало мне, что сюда я еще возвращусь. А потому, оказавшись на Аθоне, пришел я сразу на Карулья и жил странной жизнью - не мiрской, вроде, но и не монах.
Но долго это не продолжалось. После одного инцидента, связанного с пропажей на Георгиевской келии старых рукописных дневников карульских пустынников, мне пришлось Иверскую келлию, над ремонтом которой, имея только топор, пилу и молоток, я изрядно уже потрудился, оставить.
Дело было в том, что кроме меня и некоего Ефрема, достаточно широко известного сейчас в России духовного шарлатана, выдающего себя за карульского старца-иеромонаха, а на самом деле запрещенного в служении джорданвильского иеродьякона, это никто не мог сделать даже теоретически. (!) И, естественно, я стал с него требовать дневники эти вернуть. Кончилось все тем, что Ефрем заявил в астиноми́ю [полицию], что я всего лишь по подозрению в этой краже намереваюсь его, совершенно невиновного, убить, - приставки "у-" и "по-" мерзавец попутал. Соответственно, астиноми́я на "сигнал" отреагировала и начала меня искать, чтобы выдворить со Святой Горы.
Укрылся тогда я в пещере, которую, благодаря хорошей фокусировке камеры, мне сейчас с корабля удалось заснять.
Но расщелина, которую вы видите в скале, не есть сама пещера. Это выход из стометрового, примерно, подземного лабиринта на отвесную скалу. В пещеру же надо из этой разщелины спускаться по веревке, а вход в нее не виден и находится между кустами справа.
Пещера узкая и сырая. Можно в ней лишь сидеть. Даже какие-то нары соорудить невозможно было. Поэтому в ней я только молился ночью и от дождя прятался (была весна - дождливое время года), а спал днем на солнышке. Прожил так почти пять месяцев, только изредка выходя на Иверскую, как в санаторий...
Для наглядности здесь все помечу.
Над пещерой моей видна келия о. Варнавы, только тогда она была заброшенной. Это бывшая келлия великого русского старца Серафима, моего земляка-дальневосточника, окончившего Хабаровский кадетский корпус. Однако к ней через верх есть цепная дорога. А вот от отца Варнавы вниз к пещере спуститься уже нельзя. Добраться до нее можно только через этот самый лабиринт.
Так вот благословение старца Паисия и исполнилось!
Это в этой расщелине висели мои брюки, по поводу пропажи которых я возмущался в фильме Достучаться до небес, что было поводом для многочисленных острот сетевых пересмешников. Но нормальному человеку мое возмущение будет понятным.
Пятнадцать лет эти брюки висели на том же крюке, на который я их, переодевшись, повесил, покидая свою пещеру. И всегда, приходя туда раз в несколько лет, умилялся этим зрелищем. Как будто брюки эти повесил на крюк только вчера! А когда посылал послушника проводить в пещеру кого-то из своих друзей-паломников, постоянно после возвращения спрашивал: "Брюки висят еще?.."
- Висят, - отвечали. И как-то спокойно за незыблемость мiроздания становилось...
А тут сам прихожу, ...и нет их!
Сделал же это один барбос специально, чтобы мне хоть как-то досадить! И своего, увы, добился...
Подумаете: сумасшедшие монахи! Нет, мы не сумашедшие, просто острее чувствуем проявления человеческого духа в каких-то малозначимых для кого-то действиях.
А пещеру покинуть мне пришлось, потому что нашел все же меня полицейский!
Сижу как-то на маленькой площадке перед пещерой, Библию славянскую читаю (других книг у меня не было) и греюсь на солнышке. И вдруг слышу сверху из разщелины (пробрались-таки по лабиринту!): "Евге́ние, поднимайся к нам, поговорим. Я, Фи́ллипос астино́мос. Про такого слышал?"
- Слышал, - отвечаю, - только, если поговорить хотите, давайте вы спускайтесь! (Он был еще с монахом одним.)
- Нет, - говорит, - здесь опасно. Поднимайся ты. Знаем, человек ты хороший [при этих словах хмыкнул я], плохого не сделаем ничего тебе. Поговорим, чтобы не кричать и по рюмке раки́ выпьем.
Прикинул я, что вдвоем они меня по лабиринту не протащат, - в некоторых местах по нему надо на корточках пробираться, - и что ведь они не наши менты, которые при необходимости протянуть меня через такой узкий тоннель запросто разчленили бы, ...и поднялся к ним.
Поговорили мы, по рюмке выпили... И дал мне Фи́ллипос срок один месяц, на поиски монастыря, в который бы меня послушником взяли, после чего он мораторий закрывает и снова открывает на меня охоту. Но уже в этот раз при поимке - сразу депортация.
Так я и попал, в конечном итоге, в Великую Лавру, где и был с именем ее основателя пострижен!
Сейчас мы с Фи́ллипом друзья, и с той поры я всегда, завидя греческих полицейских, имею обыкновение их приветствовать: "Η ελληνική αστυνομία είναι η καλύτερη στον κόσμο!" Что-то вроде того, как в том фильме: "Советский суд - самый гуманный в мiре!"...
А рукописи потом всплыли. Издал Ефрем через несколько лет по их материалам книгу "Дневники карульских старцев" (название вроде этого - точного не знаю, так как, к сожалению, мне эту книгу увидеть так и не удалось) вместе с тогда настоятелем подворья Троице-Сергиевой Лавры в Москве, а ныне Саратовским епископом или уже митрополитом Лонгином, который мне потом в глаза врал, что ни Ефрема не знает, ни о рукописных карульских дневниках. Такова вот правда нелицеприятная...
Врал мне Владыка в притворе Храма Христа Спасителя в то время, как иподьяконы его разоблачали (?!). Произсходило это после патриаршей службы на годовщину интронизации Патриарха Алексия II-го и разоблачали 😁 вокруг еще многих епископов. Был, как раз, среди них один митрополит, в присутствии которого тогда еще не Владыка, а архимандрит Лонгин проболтался мне, что они, вместе с Ефремом, книгу издают. И после моего вопроса - откуда у Ефрема могут быть аθонские рукописи, если только он их не украл? - пообещал их вернуть. Разсказываю ему об этом только что состоявшемся разговоре с негодованием... А тот и говорит: "Ну и чего ты, отец, удивляешься? Бреше людына."
- Так это же епископ!
- И епископы брешут, сам видишь...
На том и успокоился я от безысходности страшной!..
Что на это сказать?! Лишь только то, что епископы к нам с неба на крыльях не спускаются. А приходят из того же страстями обуреваемого мiра, что и мы с вами. И где столько монахов (!) по России достойных найти, сколько сейчас Владык нарукополагали?!
Зачем я "сор из избы выношу"? Да чтобы в "избе" чище стало... А то смердеть от сора этого скоро уже начнет!
И почему сейчас многие стесняются правду говорить, какими-то благими побуждениями это объясняя? Одно дело братской любовию чей-то грех покрыть, а другое, - скрыть уголовное преступление! Кстати, вывоз с Аθона любой, даже бытовой вещи возрастом старше 30 лет таковым считается.
Эту фотографию сделанную ранее ставлю для наглядности. Здесь вся Фрихта Карулья... И все помечено...
На этом пока прервусь... Окончание следует...
←
Часть третья
Часть пятая
→