Колониальная война Новейшего времени и солдатик Педро.
Первая половина ХХ в. принесла важные перемены в ход колониальных войн, которые весьма поспособствовали краху системы колониализма (да, термин из советской историографии, а что в нем, собственно, не так?). Прогресс, достигнутый человеческим разумом в технической, информационной и гуманитарной сферах оказал большую практическую помощь национально-освободительным движениям по всему миру.
В 1857-59 гг. для восставших сипае в Индии, несмотря на их регулярную солдатскую подготовку, оказалось невыполнимой задачей освоить современные методы управления войсками и командования на поле сражения. Какой-нибудь полуграмотный субедар (туземный младший офицер) был лишен возможности овладеть знаниями оперативно-тактического уровня. В вольнодумные первые десятилетия ХХ в. представителям туземной интеллигенции удавалось получить высококачественное образование европейской модели. Доступность специализированной военной литературы и общения с профессиональными военными (Первая мировая война заменила замкнутую военную касту массовым офицерским корпусом) позволяла им при желании освоить и теорию современного военного искусства.
В 1879 г. зулусская армия не смогла эффективно использовать захваченные у британцев при Исандлуане пушки и ракетные станки - традиционным воинам неоткуда было взять необходимые технические навыки. В период Первой мировой войны туземные части колониальных империй успешно овладевали новыми образцами вооружения и военной техники. Следовательно, уже 1920-х гг. и далее тот же мятежный субедар становился ценным инструкторским кадром и мог обучить земляков-повстанцев владению любым оружием, за исключением авиатехники. Хотя и самолеты не проблема: новый мир предлагал солидный рынок услуг безработных пилотов.
Новейшее время создало фабулу колониальной войны нового типа: когда прогрессивные методы боевых действий на стороне восставших туземных народов, а войска метрополии, наоборот, демонстрируют устаревший подход к военному делу и низкую боеспособность.
"Но, впрочем, песня не о том, а о любви" (с). Вернее, и о том, и о другом.
ОТ ЧАСТНОГО К ОБЩЕМУ.
Форт Монте-Арруит, ворота повреждены артиллерийским обстрелом.
Осажденное армией восставших берберов укрепление доживало последние часы. Оборона разваливалась - деморализованные войска изнемогали не столько от артиллерийского и снайперского огня повстанцев, сколько от невыносимого зноя, жажды и безнадежности.
Пристроив листок бумаги на приклад нагретой солнцем винтовки, молодой солдат торопливо дописал последнюю строчку. Письмо невесте, трогательные и немного высокопарные слова, которые могли родиться в душе паренька "из простых", воспитанного на народных песнях и преданиях, а также на уроках словесности в католической школе для бедных.
"De tu soldadito, Pedro", "От твоего солдатика Педро", - подписался он. Тщательно сложил листочки и вывел на обороте красивым ученическим почерком: "Брат по оружию, если ты это читаешь, значит, я уже мертв. Пожалуйста, подчинись последней воле павшего за Родину испанского солдата и отправь это письмо Марии (...), которая живет в Малаге на улице (...). Ее родителей зовут Маноло и Антония" (личные данные не разглашаются согласно воле потомков этих людей).
Вздохнул, спрятал письмо в крепкий портсигар из металла и кожи, и снова взялся за оружие. Жить "солдатику Педро" оставалось менее суток.
Это письмо, найденное спустя почти столетие военными археологами на останках его автора, заняло достойное место в трагическом собрании последних посланий воинов всех времен и народов живущим.
Место действия - крепость Монте-Арруит, Испанское Марокко.
Время действия - 8 августа 1921 года, Рифская война, типичная колониальная война нового типа.
Пожелтевшие листочки письма, полуистлевшая форма да пара монет с носатым профилем короля Альфонсо Тринадцатого - все, что осталось от солдатика Педро...
Итак, как же солдатик Педро дошел до такой жизни, вернее, до порога смерти?
О Рифской войне 1921-26 гг., долгой, изматывающей и кровопролитной для обеих (вернее, трех) сторон, написано достаточно. Например, подробная и академичная история этого конфликта содержится на канале севастопольского историка Александра Неменко: https://dzen.ru/id/60411022e853db38c7b7bbf8. Не имеет смысла пересказывать ее здесь целиком еще раз.
Остановимся только не некоторых обстоятельствах и событиях, которые характеризуют Рифскую войну как "колониальную нового типа", и имеют прямое касательство к судьбе солдатика Педро.
***
Корни у этой колониальной войны нового типа были, тем не менее, куда древнее, чем у большинства колониальных войн. Главный оплот испанского колониализма в Марокко, старинный город Мелилья, был захвачен испанцами 17 сентября 1497 г., как последний акт средневековой Реконкисты. Племена берберов-рифийцев, или рифов (некоторые европейские авторы относят их к берберским кабильским племенам), проживающих в северном Марокко, в испанской официальной пропаганде именовали "маврами". Так было принято называть арабских захватчиков Иберийского полуострова VIII-ХV вв., с явным оттенком ненависти и презрения: "Вы нам еще за Аль-Андалус ответите!"
Реконкистадоры (вернее, уже конкистадоры) высаживаются под Мелильей, 1497.
Тем не менее, кровавая испанская Конкиста, прокатившаяся по Новому Свету катком из толедской стали, задела Северную Африку лишь краем. Ну не интересовал благородных идальго и неблагородных служителей клинка негостеприимный берег по ту сторону Гибралтарского пролива: золота немного, а "мавров" дымом аркебуз не напугаешь - они сами молодцы драться. Единственными владениями Испанской короны в Марокко долгое время оставались города Сеута (полученная от Португалии в рамках Иберийской унии двух королевств) и Мелилья с окрестностями.
Даже за обладание ими испанцам пришлось трижды повоевать - в 1774-75 гг. с Султанатом Марокко, а также в 1893-94 и 1909 гг. - с окрестными племенами рифийцев. Все три раза, с большими потерями, еще большими усилиями и лихорадочным привлечением сильных подкреплений из метрополии, Испанская корона сумела победить. При этом испанские генералы проиграли рифийцам достаточно сражений, чтобы, казалось бы, сделать объективные выводы о том, что воинственные берберы умеют стремительно перемещаться, ловко устраивать засады и навязывать противнику игру на своих условиях.
Собственно Испанское Марокко, а, если быть точным: Испанский протекторат Марокко (Protectorado español de Marruecos) появилось только в 1912 г., и не в результате военного завоевания. Соседи по колониям французы дипломатическим методами додавили марокканского султана Абд аль-Хафида до признания покровительства Франции. Солидную полосу вдоль средиземноморского побережья площадью до 21 тыс. кв. км., состоявшую на 85% из бесплодных гор и пустынь и населенную в основном воинственными рифийцами, которую было "тащить тяжело, а бросить жалко", Париж щедро передал под управление Испании.
Собственно, акт передачи, 1912.
При этом там сохранялась формальная власть султана (визирование всех законов и представительство в администрации), а рифские племенные вожди получали статус даже не подданных, а "союзников" Испанской короны (aliados de la corona Española)... Что не помешало испанцам расставить на новых территориях свои гарнизоны и пооткрывать кучу "хлебных" должностей колониальных чиновников, которые обманывали и грабили наивных бедуинов насколько те позволяли. Наиболее лояльной (до поры) частью местного населения считалась большая еврейская диаспора, потомки изгнанных инквизицией из средневековой Испании марранов; но на этих предприимчивых и независимых людях колониальной администрации было сложно нажиться, наоборот, они активно смыкались с испанской общиной.
По мере закрепления в Марокко, испанская политическая и экономическая элита все больше входила во вкус. В аристократических и военных кругах, близких к королю Альфонсо XIII (тринадцатого во всех смыслах, см. биографию) возникло течение "Африканизма", ратовавшее за компенсацию потерянных в результате проигранной Испано-Американской войны 1898 г. Кубы, Филиппин и других "заокеанских территорий" доступными владениями в Африке. К их хору присоединился мощный голос испанской католической церкви, призывавший к "новой реконкисте" и "обращению варваров". Для Испанского Марокко это означало быструю и беспардонную смену полуколониальных форм управления обычными колониальными. К тому же здешние каменистые горы оказались богатым источником железной руды, которую можно было добывать открытым способом, чем издревле занимались для своих потребностей местные жители. С началом испанского правления концессия на ее добычу была передана миллионеру дону Орасио Эчеварриета Марури, близкому к королевскому двору. Предприимчивый дон к 1920 г. выгреб природные богатства этого края, вывезя 800 000 тонн высококачественной железной руды при минимальных затратах. Разумеется, делиться прибылью с местными жителями дон Орасио не счел нужным, а лучшие районы добычи оказались закрыты для них.
Параллельно росту экономического присутствия Испании в Марокко хлынул поток белых переселенцев. Помимо чиновников короны, миссионеров и ловцов колониальных сверхприбылей среди них был очень высок процент крестьян-бедняков и люмпен-пролетариев, надеявшихся начать новую жизнь на новом месте; но для традиционных рифских племен эти бедолаги воспринимались такими же незваными гостями, как и король Альфонсо. Уолтер Бертон Харрис, корреспондент лондонской The Times, побывавший в испанском Марокко в эти годы, так описал ксенофобию гордых рифийцев: "Берберы часто были столь же негостеприимны к арабам, как и к иностранцам, и обычно убивали любых чужаков, которые осмеливались вторгаться на их территорию".
Рифские племенные ополченцы демонстрируют чудеса традиционного боевого стиля, нач. ХХ в.
ВОЖДЬ НОВОГО ТИПА и генерал старой школы.
Сопротивление рифских племен испанскому колониализму в форме отдельных восстаний и партизанских действий не прекращалось ни на день, так что Рифская война фактически возникла как обострение перманентного вялотекущего мятежа. В принципе, на 1920-21 гг. у рифских повстанцев имелся даже вождь, вернее, самый харизматичный из многих вождей. Мули Ахмед ибн Мухаммад ибн Абдалла аль-Райсули, более известный как Эль-Райсули или Эль-Райсуни, считал себя законным наследником султана Марокко и потомком Пророка (дискутируется), а также имел 20-летний стаж предводителя то ли партизан, то ли просто разбойников. Он был крайне импозантен, отважен и ленив, великодушен и меркантилен. То поднимал очередной локальный мятеж против колонизаторов, то выклянчивал у них "бакшиш" в звонкой монете в обмен на перемирие; то очаровывал захваченных европейцев берберским гостеприимством, то сулил отрезать им головы, если не придет выкуп.
Эль-Райсули, он стал прототипом персонажа, замечательно сыгранного Шоном Коннери в фильме "Ветер и лев" (1975).
Словом, Эль-Райсули воевал как его деды и прадеды, и в этом постоянном состоянии полувойны без победы чувствовал свой "кейф" (арабское слово, кстати). Это было бы вполне банальной ситуацией для колониальных войн, если бы не появление среди мятежных рифийцев нового лидера национального восстания в духе Новейшего времени.
Этого скромного человека с аккуратной бородкой, носившего традиционную одежду простого бербера-кочевника и европейские очки, похожего на добродушного учителя из отдаленной деревни, звали Мухаммад ибн'Абд аль-Крим (или Абд эль-Керим) аль Хаттаби. Сколько раз Испания и Франция прокляли это имя! Он родился в 1882 г. в семье племенного вождя клана Айт-Юсуф рифского племени Айт-Урьяхиль (Бени Урьяхиль), кадия (мусульманского судьи) своего народа. Однако в ранней юности пошел не привычной тропой кочевника, а дорогой просвещения. Исламское богословское образование Абд аль-Крим получил в знаменитом древнем университете Аль-Карауин в Фесе, а испанское светское (среднее медицинское) - в Мелилье. Он прекрасно владел испанским, хорошо - немецким и французским языками, с детства изъяснялся на всех диалектах рифских племен. Абд аль-Крим в начале пути был сторонником "цивилизованных" испанцев, в молодости он работал фельдшером в испанской больнице "для местных", затем переводчиком в испанской колониальной администрации, с 1910 г. преподавал в испано-арабской школе, а с 1914 г. стал журналистом, затем редактором арабского раздела колониальной газеты El Telegrama del Rif. Был хорошо знаком с европейскими общественными науками и литературой, в частности - социалистической. Интересовался военным делом, тщательно изучал труды классиков военного искусства от Сунь-Цзы до Клаузевица, живо следил за событиями недалекой Первой мировой войны - и делал собственные выводы, не скованные рутинерством "солдафона".
Абд аль-Крим. На фото без очков.
В идее "взаимно полезного сосуществования туземцев и белых" Абд-аль-Крим разочаровался довольно поздно, после 30 лет, зато, что называется, по полной программе. В годы Первой мировой войны он присоединился к борьбе за освобождение своих сородичей во французском Марокко. Будучи талантливым журналистом, превосходно владея "эзоповым языком", он умудрялся публиковать антиколониальные материалы даже на страницах испанского официоза El Telegrama del Rif. Не окончательно еще утратив веру в "добрых европейцев", Абд аль-Крим сошелся с германским консулом в Мелилье Вальтером Цехлином и помог немецкой разведке наладить канал транспортировки оружия берберским повстанцам против французов... разумеется, в интересах кайзера. Когда "гансам" понадобилось прикрыть свою нелегальную деятельность, бросив властями испанского протектората "мясную кость", они сдали Абд аль-Крима полиции. До 1919 г. бывший "цивилизованный бербер" мыкался между тюремной камерой и полицейским надзором, а потом бежал в родные горы, унося богатый отрицательный опыт и большие знания "мира белых людей", с которым был намерен драться до победы. После смерти отца он стал вождем и кадием своего народа, что, несомненно, упростило ему путь к руководству восстанием.
Абд аль-Крим, истинный риф, хорошо стрелял и ездил верхом, он много раз участвовал в боях и даже был тяжело ранен в руку (которую, по испанским данным, ему спас пленный военврач-испанец). Однако, как человек Новейшего времени, он понимал, что ему нужно быть не традиционным вождем на горячем жеребце, а главнокомандующим повстанческой армией, со штабом, налаженной системой связи и управления войсками. И политическим руководителем своего народа, с созданием неизбежного бюрократического аппарата и государственного устройства... Государство для своих соплеменников этот прилежный чтец Корана и Карла Маркса назвал Конфедеративной республикой племен Эр-Рифа! В своем командовании и правлении Абд аль-Крим смело сочетал традиционные и модернистские методы, достижения современной мысли и предания старины. За это племенные вожди и мусульманское духовенство то порицали, то хвалили его. Абд аль-Крим оставался равнодушен к тому и другому, он знал: победителей не судят, а побежденный всегда окажется виноват.
Однако, каким бы "научным" не был подход Абд аль-Крима к восстанию, выступать ему, подобно многим повстанцам, пришлось спонтанно, реагируя на опасную смену обстановки.
Колониальная Испания сама обострила ситуацию в своем Марокко до крайности и спровоцировала начало войны. Спровоцировала, разумеется, в лице военно-клерикально-олигархической партии "Африканистов" и короля Альфонсо Тринадцатого, а не бедняков-переселенцев, которым как раз был выгоден мир с местными.
У обострения 1920-21 г. были не только имя и аристократическая фамилия, но также немалый воинский чин и бравые усы. 12 февраля 1920 г. генерал-командующим Мелильи, т.е. фактическим полевым командующим вооруженных сил в Испанском Марокко, был назначен генерал-майор Мануэль Мигель Фернандес Сильвестре (1871-1921), бывший адъютант и личный друг Альфонсо Тринадцатого. В отношении этого несчастливого военачальника широко известна характеристика, данная Франсиско Франко, личностью, не нуждающейся в представлении и большим мастером сглаживать острые углы: "Дон Мануэль обладал множеством достоинств. Отважный, любезный, совершенно не корыстолюбивый, он был образцом истинного идальго. Солдаты его любили, офицеры уважали. Но, к сожалению, как военный, он мало соответствовал своей должности. Прекрасный командир полка, аккуратный исполнитель на посту командира дивизии, оказавшись во главе армии, он не сумел осознать весь масштаб задачи, к тому же, очень высоко ставя слово чести, даже не подумал, что в горах Кабилии цена слову совсем не такова, как в его родной Астурии. Это и предопределило трагический исход". Переведем на русский попроще: "Храбрый офицер, но как командующий никуда не годный, потому и угробил армию".
Генерал Мануэль Сильвестре (в центре, в гусарском ментике) во всей своей монументальной колониальной красе.
Однако архаичная и погрязшая в идеализации собственного прошлого испанская монархия могла вынести наверх только такого офицера. Генерал Сильвестре в молодости был очень храбрым кавалерийским офицером, отчаянно дравшимся в 1895-98 гг. на Кубе против местных революционеров и американских войск (предусмотрительно пришедших к ним на помощь, чтоб не победили без США). На его счету 50 боев, множество атак в конном строю, как минимум 28 лично зарубленных неприятелей, а у самого - 11 пулевых ранений и 24 раны от холодного оружия в четырех эпизодах. Однажды кубинские бойцы схватили его, привязали к дереву и изрубили мачете - но он чудом выжил. Осмелюсь высказать предположение, что, пройдя через такое испытание, дон Мануэль серьезно повредился рассудком, и все его последующие действия следует рассматривать именно через эту призму. Будучи одновременно очень волевым и очень слабым человеком, он не нашел сил признаться себе в этом и умел маскировать подступающее безумие так же, как и свои увечья (почти не действовала левая рука). Он продолжал служить в армии, купаясь в лучах своей кровавой славы, принимая чины и награды, соблазняя чужих жен и стреляя на дуэлях их мужей.
В Африке генерал Сильвестре не был новичком, он служил там и ранее, преуспел в арабском языке и несколько раз колотил с войсками разобщенных и неорганизованных рифских повстанцев, в том числе в 1919 г. - знаменитого Эль-Райсули. Однако эти стычки с наскакивающей на пулеметы средневековой берберской конницей создали в нездоровой фантазии генерала, помноженной на высокомерие испанского аристократа, ложный образ слабого врага, которому не устоять перед регулярной армией. "Лучший способ победить в Марокко - это рубить маврам головы!", - говаривал он.
Верховный комиссар (военно-гражданский губернатор) Испанского Марокко Домасо Беренгер Фусте, который формально считался начальником амбициозного и обласканного влиятельнейшими силами в метрополии дона Мануэля Сильвестре, фактически попал под его влияние и поддерживал все его аферы. Небезынтересно, кстати, что в юности они были однокашниками по Толедской военной академии, и в курсантские годы энергичный Мануэль жестко "цуковал" Домасо.
Собрав внушительную группировку из 18 тыс. испанских и колониальных войск, генерал Сильвестре провел 13-месячную кампанию по вторжению на территорию рифских племен, прошел ее вдоль и поперек, не делал разницы между дружественными и враждебными вождями, брал заложников, расставлял всюду укрепленные посты и разгонял разрозненные отряды мятежников. Он остановился только в июне 1921 г., омыв свои генеральские сапоги в заливе Эль-Хосейма, где, согласно договору с местной знатью, испанцы не должны были появляться с оружием. Но на все договоры с "маврами" дон Мануэль легкомысленно наплевал.
ИСПАНСКИЙ СТЫД.
Достигнув, казалось бы, вожделенного "умиротворения мавров", генерал Мануэль Сильвестре на самом деле оказался настолько же близок к поражению, как и к победе.
На первый взгляд колониальные войска в Марокко представляли собой впечатляющее зрелище. Испанские историки посчитали их с точностью до человека: 13 358 военнослужащих-испанцев и 4 653 солдат-туземцев при 24 полевых и горных орудиях. Но вся эта армада была жидко рассредоточена по горному и степному пространству в 130 кв. км между 144 изолированными дислокациями, гарнизоны многих из которых насчитывали всего по сотне-другой солдат. Испанские офицеры твердо знали: укрепление должно занимать господствующую высоту, и испанские форты ощетинились штыками из-за шатких каменных брустверов по возвышенностям... То, что в Африке на холмах не бывает воды, было упущено из вида. Воду доставляли от ближайших источников на мулах специальные команды, но это работало только в "мирное время". Отрезать гарнизон от живительной влаги не представляло труда.
Типичный испанский укрепленный пост в Марокко, рисунок военного корреспондента, 1921.
Испанские колониальные части имели серьезные проблемы с качеством личного состава. Солдаты-призывники, 18-19-летние парни, в основном из самых низов общества, наполовину неграмотные, были обучены из рук вон плохо. Боевые действия показали, что большинство (!!!) солдат не умели пользоваться целиком на винтовках, а некоторые - даже затвором (!!!). Считалось, что традиционно хорош был испанский сержант ("колониальному сержанту, барабанной шкуре" пел дифирамбы во время Испанской гражданской войны даже корреспондент советской "Правды" Михаил Кольцов), но осмелюсь усомниться в этом: хорошие сержанты по крайней мере научили бы своих солдат стрелять. Офицерский корпус Испании веками комплектовался представителями "военных" дворянских семей, большинство которых обладали несомненной личной храбростью и следовали корпоративным понятиям о чести, но это еще не делало хороших офицеров. В колониях благородные доны предпочитали со вкусом проводить время на светских тусовках и в увеселительных заведениях, а не за утомительными служебными обязанностями. Многие роты впервые увидели своих командиров в походе. А крайне гибкая система отчетности о расходовании казенных средств в колониях помогла множеству "бедных но честных идальго" в офицерских чинах быстро разбогатеть, формально не считаясь казнокрадами и ворами. У старших и даже большинства средних офицеров, служивших в Марокко, появились комфортабельные дома в Мелилье, шикарные автомобили и арабские скакуны, в то время, как солдатик Педро мрачно жевал чечевицу, носил вместо ботинок тапочки-эспадрильи с пеньковыми подошвами (по горам-то!) и проклинал задержки скудного жалования (3 песеты в день у рядового в колониях).
Самыми боеспособными частями у испанцев считались т.н. "регулярес", комплектовавшиеся отборными добровольцами из туземцев и полукровок, располагавшие наиболее адекватным комсоставом. В частности, в них служил молодой Франсиско Франко. Но в распоряжении генерала Сильвестре находилась только 2-я группа регулярных туземных сил "Мелилья" (Grupo de Fuerzas Regulares Indígenas "Melilla" N.º 2) - 2 пех. батальона ("табура") и кавдивизион неполного состава.
"Регулярес" во время Рифской войны, 1921 г.
Словом, единственным преимуществом сухопутной "непобедимой армады" дона Мануэля Сильвестре являлась ее большая численность и то, что она обсела земли рифских племен, словно огромный рой назойливых мух. Против типичных рифских вождей, разобщенных и погрязших в междоусобных дрязгах, она, быть может, и удержалась бы вполне удовлетворительно. Но не против вождя Новейшего времени Абд аль-Крима.
Здраво оценив и опасность, и уязвимость испанского нашествия, Абл аль-Крим 1 июня 1921 г. выступил против захватчиков. Первоначально с ним шло буквально несколько сотен бойцов - его соплеменники из Бени Урьяхиль да кучка молодежи из других кланов, инстинктивно стремившейся к новому. Но Абд аль-Крим прекрасно знал не только испанцев, но и свой народ: он был уверен, что первые же успехи кратно увеличат число его сторонников. Рассчитывать на успех позволяла новая тактика: вместо лихих берберских атак в конном и пешем строю против колониальных войск он применил рассыпной строй стрелков, засыпавших захватчиков пулями с закрытых позиций. Заимствование из Англо-бурских войн, конечно, но против устаревшей испанской военной машины работало. Плотность огня обеспечивала большая партия пулеметов французских систем Гочкиса и Шоша, приобретенных благодаря наработанным в годы Первой мировой войны связям с контрабандистами во Французском Марокко. Испанская официозная пресса впоследствии утверждала, что убийственная меткость повстанческих пулеметов объяснялась тем, что за ними стояли профессионалы из "французских ренегатов и белых русских (sic!)". Полностью этот вариант исключить нельзя: французы - известные наемники, а военные-белоэмигранты появились в Бизерте (Тунис) с Русской эскадрой контр-адмирала М.А. Кедрова к февралю 1921 г. и теоретически могли успеть к началу Рифской войны, ускользнув из карантина французских властей.
В начале июня Абд аль-Крим со своими сподвижниками атаковал несколько передовых испанских укреплений. Несмотря на отчаянную оборону гарнизонов, два из них были быстро взяты повстанцами, третье, прибрежное, отбивалось почти два месяца и пало только 25 июля (испанские канонерские лодки Laya и Lauria вывезли часть защитников). Эти успехи рифийцев принесли им трофейную артиллерию (8 полевых орудий калибром 75-мм), первых перебежчиков из числа туземной милиции ("харки"), первых пленных и, главное, убеждение в том, что система связи и взаимодействия у испанцев налажена отвратительно. Осажденные отчаянно сигнализировали о помощи гелиографом (в 1921-м то году, когда радио и полевой телефон были нормой!), но, как оказалось, в одном случае главные силы этого не видели, в другом - подмога не пробилась. Генерал Мануэль Сильветсре расценил гибель отдаленных постов как "частную неудачу" и слишком позно осознал положение дел. Решившись, наконец, запросить у генерального комиссара в Мелилье Домасо Беренгера поддержки, дон Мануэль отчаянно боялся назвать вещи своими именами: "ситуация несколько щекотливая", "отправка дополнительных сил желательна".
Рифские артиллеристы с захваченным у испанцев орудием. Военно-историческая миниатюра.
Домасо Беренгер мог помочь только переадресацией послания в Мадрид: он уже выделил на аферу с наступлением все наличные войска, в Мелилье оставались малочисленные караульные подразделения. Король Альфонсо Тринадцатый ответил своему любимому генералу посланием, начинавшимся панибратским обращением к войскам: "¡Olé los hombres!" ("Привет, мужики", исп.) и требовавшим продолжения банкета наступления. Он тоже не в силах был признать реалии колониальной войны Новейшего времени.
Весть о победах Абд аль-Крима быстро распространилась по "племенному телеграфу", работавшему лучше испанских гелиографов. Рифские племена стали подниматься на борьбу одно за другим, отряд удачливого вождя за считанные дни увеличился кратно. Испанские историки оценивают численность повстанцев в июне-июле 1921 г. в 11 тыс. и даже 18 тыс., но сам лидер рифского восстания был скромнее: он признавал, что рассчитывал в это время всего на 3 тыс. штыков, вернее - стволов. К слову, обе стороны были вооружены преимущественно магазинными винтовками "маузер" испанского производства.
К началу первого сражения за инициативу у генерала Сильвестре оставалось численное превосходство. Его главные силы, сконцентрированные в наспех укрепленном городе Анваль, состояли из 3 батальонов, 18 пехотных рот, 3 кавэскадронов и 5 полевых и горных батарей - всего около 3 тыс. испанских и 2 тыс. туземных солдат. Обеспечение было отвратительным: радиосвязь - эпизодическая, продовольствия на 4-7 дней, но воды - на сутки, а боеприпасов хватило на несколько часов интенсивного боя. Таким образом, испанские солдаты были обречены еще до того, как Абд аль-Крим с рассветом 22 июля 1921 г. отдал приказ о решающем штурме.
Испанская пехота готовится к обороне, Рифская война, 1921 г.
Солдаты носят характерные фуражки полковой расцветки, хотя в колониях чаще носили панамы "хаки".
О генерале Мануэле Сильвестре, как о командующем, нельзя сказать ничего хорошего, и к тому же он был очень болен душевно. Поэтому, осознав неизбежность катастрофы и степень своей ответственности за нее, бедолага окончательно "съехал с катушек", что еще более усугубило коллапс руководства испанскими войсками в Анвале. Тем не менее, у него хватило рассудка отправить своего адъютанта в Мелилью с приказом пробраться в его кабинет и уничтожить все документальные доказательства глупых решений, которые привели испанскую армию к исторической катастрофе (адъютант "спалился", и подлость генерала стала достоянием гласности).
Пишет испанский военный историк Лосада Мальварес, изучивший историю Рифской войны по свидетельствам очевидцев: "Ближе к последним дням битвы у Сильвестре начали проявляться признаки серьезных психологических расстройств: он страдал от полной бессонницы, полностью потерял аппетит, начал разговаривать сам с собой, иногда разговаривал с несуществующими сущностями, пренебрегал своей внешностью, начал навязчиво жевать усы, отдавать странные приказы и т. д. Это привело к тому, что Сильвестре потерял способность действовать адекватно. Он говорил вещи, которые не имели смысла, и демонстрировал признаки постоянной паники, страдая, например, от приступов стрха, когда его подчиненные обращались к нему с докладами. В последние часы сражения Сильвестре становился все более неадекватным и ближе к концу ограничился тем, что оставался стоять на укрепленном парапете на высоте нескольких метров, откуда с ужасом наблюдал за атаками рифийцев; наконец, в свои последние минуты, незадолго до смерти, он начал кричать своим солдатам: "Бегите, бегите, вон идут бармалеи!" (перевод примерный: el coco - это чудища из испанской детской страшилки); то был также единственный последовательный приказ, который он отдал за весь штурм" (Losada Malvárez, Juan Carlos. Batallas decisivas de la historia de España).
Таких ли слов ждали от своего командующего в последний час его измученные жаждой отчаявшиеся солдаты? И никто из старших испанских офицеров, видя очевидное безумие генерала, не осмелился принять командование на себя...
22 июля 1921 г. оборона испанских главных сил вокруг города Анваль пала за несколько часов штурма в ужасающем кровавом хаосе и без упорного сопротивления, которого можно было ожидать от природной горячей храбрости испанцев. Несколько рот туземной милиции-"харки", не долго думая, перешли на сторону соплеменников и ударили по испанцам с тыла. Около 11.00 испанские части, перемешавшись с гужевыми и автомобильными обозами, лазаретами с ранеными и вывозимой артиллерией, стали отступать из города двумя колоннами в направлении на север. А так как большинство окрестных высот уже были захвачены рифскими повстанцами, колонны попали под ураганный артиллерийско-пулеметный огонь, начали во множестве терять людей и транспорт и быстро ударились в беспорядочное бегство. Офицеры, в лучшем случае, были бессильны, в худшем - драпали, обгоняя своих солдат.
Катастрофа при Анвале, ставшая для испанской военной традиции именем нарицательным, могла бы закончиться полным уничтожением испанских войск, если бы не злые упрямые "регулярес" во главе с майором Лламасом. Они устояли на позициях к югу от города, т.е. на направлении главного удара рифийцев, прикрыли тем самым беспорядочное отступление своих войск и отошли последними из всех, организованно, с минимальными потерями.
Количество жертв испанских колониальных войск в поражении при Анвале подсчитать довольно сложно. После войны испанское военное ведомство посчитало солдат и офицеров погибших, пропавших без вести и выживших при разгроме войск генерала Сильвестре с точностью до человека, надо отдать должное! Но впереди у испанцев было еще одно не менее кровопролитное поражение при Монте-Арруит, погибали люди в отдаленных гарнизонах, в боях местного значения. Логично предположить, что при провальной обороне Анваля и еще более провальном отступлении от города полегло много больше половины защищавших его солдат.
Испанская пропагандистская открытка, изображающая "геройскую гибель" генерала Сильвестре при обороне Анваля.
Офицеры его штаба действительно почти все полегли в ближнем бою, только генерала среди них не было.
Среди погибших оказался и безумный генерал Мануэль Сильвестре. Его смерть была настолько одинокой, что о ней неизвестно ничего достоверного. По официальной испанской версии, главной целью которой было прикрыть позор и некомпетентность генерала сказкой о личном мужестве, Сильвестре погиб вместе с полковником Манеллой и некоторыми офицерами своего штаба, которые были окружены "маврами" и сражались до последнего. Один из повстанцев утверждал, что через неделю после сражения видел труп генерала лежащим среди погибших при бегстве от города испанских солдат. Он опознал убитого по звездам на рукавах мундира и по лампасам, срезал эти знаки различия и принес их Абд аль-Криму. Много лет спустя бывший лидер рифского восстания подтвердил это в интервью писателю Дж. Роже-Матье, добавив, что "пожалел бы злосчастного генерала как человека, если бы не было так жаль тысячи испанских мальчишек, которых тот привел на смерть".
_______________________________________Михаил Кожемякин.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
В 1857-59 гг. для восставших сипае в Индии, несмотря на их регулярную солдатскую подготовку, оказалось невыполнимой задачей освоить современные методы управления войсками и командования на поле сражения. Какой-нибудь полуграмотный субедар (туземный младший офицер) был лишен возможности овладеть знаниями оперативно-тактического уровня. В вольнодумные первые десятилетия ХХ в. представителям туземной интеллигенции удавалось получить высококачественное образование европейской модели. Доступность специализированной военной литературы и общения с профессиональными военными (Первая мировая война заменила замкнутую военную касту массовым офицерским корпусом) позволяла им при желании освоить и теорию современного военного искусства.
В 1879 г. зулусская армия не смогла эффективно использовать захваченные у британцев при Исандлуане пушки и ракетные станки - традиционным воинам неоткуда было взять необходимые технические навыки. В период Первой мировой войны туземные части колониальных империй успешно овладевали новыми образцами вооружения и военной техники. Следовательно, уже 1920-х гг. и далее тот же мятежный субедар становился ценным инструкторским кадром и мог обучить земляков-повстанцев владению любым оружием, за исключением авиатехники. Хотя и самолеты не проблема: новый мир предлагал солидный рынок услуг безработных пилотов.
Новейшее время создало фабулу колониальной войны нового типа: когда прогрессивные методы боевых действий на стороне восставших туземных народов, а войска метрополии, наоборот, демонстрируют устаревший подход к военному делу и низкую боеспособность.
"Но, впрочем, песня не о том, а о любви" (с). Вернее, и о том, и о другом.
ОТ ЧАСТНОГО К ОБЩЕМУ.
Форт Монте-Арруит, ворота повреждены артиллерийским обстрелом.
Осажденное армией восставших берберов укрепление доживало последние часы. Оборона разваливалась - деморализованные войска изнемогали не столько от артиллерийского и снайперского огня повстанцев, сколько от невыносимого зноя, жажды и безнадежности.
Пристроив листок бумаги на приклад нагретой солнцем винтовки, молодой солдат торопливо дописал последнюю строчку. Письмо невесте, трогательные и немного высокопарные слова, которые могли родиться в душе паренька "из простых", воспитанного на народных песнях и преданиях, а также на уроках словесности в католической школе для бедных.
"De tu soldadito, Pedro", "От твоего солдатика Педро", - подписался он. Тщательно сложил листочки и вывел на обороте красивым ученическим почерком: "Брат по оружию, если ты это читаешь, значит, я уже мертв. Пожалуйста, подчинись последней воле павшего за Родину испанского солдата и отправь это письмо Марии (...), которая живет в Малаге на улице (...). Ее родителей зовут Маноло и Антония" (личные данные не разглашаются согласно воле потомков этих людей).
Вздохнул, спрятал письмо в крепкий портсигар из металла и кожи, и снова взялся за оружие. Жить "солдатику Педро" оставалось менее суток.
Это письмо, найденное спустя почти столетие военными археологами на останках его автора, заняло достойное место в трагическом собрании последних посланий воинов всех времен и народов живущим.
Место действия - крепость Монте-Арруит, Испанское Марокко.
Время действия - 8 августа 1921 года, Рифская война, типичная колониальная война нового типа.
Пожелтевшие листочки письма, полуистлевшая форма да пара монет с носатым профилем короля Альфонсо Тринадцатого - все, что осталось от солдатика Педро...
Итак, как же солдатик Педро дошел до такой жизни, вернее, до порога смерти?
О Рифской войне 1921-26 гг., долгой, изматывающей и кровопролитной для обеих (вернее, трех) сторон, написано достаточно. Например, подробная и академичная история этого конфликта содержится на канале севастопольского историка Александра Неменко: https://dzen.ru/id/60411022e853db38c7b7bbf8. Не имеет смысла пересказывать ее здесь целиком еще раз.
Остановимся только не некоторых обстоятельствах и событиях, которые характеризуют Рифскую войну как "колониальную нового типа", и имеют прямое касательство к судьбе солдатика Педро.
***
Корни у этой колониальной войны нового типа были, тем не менее, куда древнее, чем у большинства колониальных войн. Главный оплот испанского колониализма в Марокко, старинный город Мелилья, был захвачен испанцами 17 сентября 1497 г., как последний акт средневековой Реконкисты. Племена берберов-рифийцев, или рифов (некоторые европейские авторы относят их к берберским кабильским племенам), проживающих в северном Марокко, в испанской официальной пропаганде именовали "маврами". Так было принято называть арабских захватчиков Иберийского полуострова VIII-ХV вв., с явным оттенком ненависти и презрения: "Вы нам еще за Аль-Андалус ответите!"
Реконкистадоры (вернее, уже конкистадоры) высаживаются под Мелильей, 1497.
Тем не менее, кровавая испанская Конкиста, прокатившаяся по Новому Свету катком из толедской стали, задела Северную Африку лишь краем. Ну не интересовал благородных идальго и неблагородных служителей клинка негостеприимный берег по ту сторону Гибралтарского пролива: золота немного, а "мавров" дымом аркебуз не напугаешь - они сами молодцы драться. Единственными владениями Испанской короны в Марокко долгое время оставались города Сеута (полученная от Португалии в рамках Иберийской унии двух королевств) и Мелилья с окрестностями.
Даже за обладание ими испанцам пришлось трижды повоевать - в 1774-75 гг. с Султанатом Марокко, а также в 1893-94 и 1909 гг. - с окрестными племенами рифийцев. Все три раза, с большими потерями, еще большими усилиями и лихорадочным привлечением сильных подкреплений из метрополии, Испанская корона сумела победить. При этом испанские генералы проиграли рифийцам достаточно сражений, чтобы, казалось бы, сделать объективные выводы о том, что воинственные берберы умеют стремительно перемещаться, ловко устраивать засады и навязывать противнику игру на своих условиях.
Собственно Испанское Марокко, а, если быть точным: Испанский протекторат Марокко (Protectorado español de Marruecos) появилось только в 1912 г., и не в результате военного завоевания. Соседи по колониям французы дипломатическим методами додавили марокканского султана Абд аль-Хафида до признания покровительства Франции. Солидную полосу вдоль средиземноморского побережья площадью до 21 тыс. кв. км., состоявшую на 85% из бесплодных гор и пустынь и населенную в основном воинственными рифийцами, которую было "тащить тяжело, а бросить жалко", Париж щедро передал под управление Испании.
Собственно, акт передачи, 1912.
При этом там сохранялась формальная власть султана (визирование всех законов и представительство в администрации), а рифские племенные вожди получали статус даже не подданных, а "союзников" Испанской короны (aliados de la corona Española)... Что не помешало испанцам расставить на новых территориях свои гарнизоны и пооткрывать кучу "хлебных" должностей колониальных чиновников, которые обманывали и грабили наивных бедуинов насколько те позволяли. Наиболее лояльной (до поры) частью местного населения считалась большая еврейская диаспора, потомки изгнанных инквизицией из средневековой Испании марранов; но на этих предприимчивых и независимых людях колониальной администрации было сложно нажиться, наоборот, они активно смыкались с испанской общиной.
По мере закрепления в Марокко, испанская политическая и экономическая элита все больше входила во вкус. В аристократических и военных кругах, близких к королю Альфонсо XIII (тринадцатого во всех смыслах, см. биографию) возникло течение "Африканизма", ратовавшее за компенсацию потерянных в результате проигранной Испано-Американской войны 1898 г. Кубы, Филиппин и других "заокеанских территорий" доступными владениями в Африке. К их хору присоединился мощный голос испанской католической церкви, призывавший к "новой реконкисте" и "обращению варваров". Для Испанского Марокко это означало быструю и беспардонную смену полуколониальных форм управления обычными колониальными. К тому же здешние каменистые горы оказались богатым источником железной руды, которую можно было добывать открытым способом, чем издревле занимались для своих потребностей местные жители. С началом испанского правления концессия на ее добычу была передана миллионеру дону Орасио Эчеварриета Марури, близкому к королевскому двору. Предприимчивый дон к 1920 г. выгреб природные богатства этого края, вывезя 800 000 тонн высококачественной железной руды при минимальных затратах. Разумеется, делиться прибылью с местными жителями дон Орасио не счел нужным, а лучшие районы добычи оказались закрыты для них.
Параллельно росту экономического присутствия Испании в Марокко хлынул поток белых переселенцев. Помимо чиновников короны, миссионеров и ловцов колониальных сверхприбылей среди них был очень высок процент крестьян-бедняков и люмпен-пролетариев, надеявшихся начать новую жизнь на новом месте; но для традиционных рифских племен эти бедолаги воспринимались такими же незваными гостями, как и король Альфонсо. Уолтер Бертон Харрис, корреспондент лондонской The Times, побывавший в испанском Марокко в эти годы, так описал ксенофобию гордых рифийцев: "Берберы часто были столь же негостеприимны к арабам, как и к иностранцам, и обычно убивали любых чужаков, которые осмеливались вторгаться на их территорию".
Рифские племенные ополченцы демонстрируют чудеса традиционного боевого стиля, нач. ХХ в.
ВОЖДЬ НОВОГО ТИПА и генерал старой школы.
Сопротивление рифских племен испанскому колониализму в форме отдельных восстаний и партизанских действий не прекращалось ни на день, так что Рифская война фактически возникла как обострение перманентного вялотекущего мятежа. В принципе, на 1920-21 гг. у рифских повстанцев имелся даже вождь, вернее, самый харизматичный из многих вождей. Мули Ахмед ибн Мухаммад ибн Абдалла аль-Райсули, более известный как Эль-Райсули или Эль-Райсуни, считал себя законным наследником султана Марокко и потомком Пророка (дискутируется), а также имел 20-летний стаж предводителя то ли партизан, то ли просто разбойников. Он был крайне импозантен, отважен и ленив, великодушен и меркантилен. То поднимал очередной локальный мятеж против колонизаторов, то выклянчивал у них "бакшиш" в звонкой монете в обмен на перемирие; то очаровывал захваченных европейцев берберским гостеприимством, то сулил отрезать им головы, если не придет выкуп.
Эль-Райсули, он стал прототипом персонажа, замечательно сыгранного Шоном Коннери в фильме "Ветер и лев" (1975).
Словом, Эль-Райсули воевал как его деды и прадеды, и в этом постоянном состоянии полувойны без победы чувствовал свой "кейф" (арабское слово, кстати). Это было бы вполне банальной ситуацией для колониальных войн, если бы не появление среди мятежных рифийцев нового лидера национального восстания в духе Новейшего времени.
Этого скромного человека с аккуратной бородкой, носившего традиционную одежду простого бербера-кочевника и европейские очки, похожего на добродушного учителя из отдаленной деревни, звали Мухаммад ибн'Абд аль-Крим (или Абд эль-Керим) аль Хаттаби. Сколько раз Испания и Франция прокляли это имя! Он родился в 1882 г. в семье племенного вождя клана Айт-Юсуф рифского племени Айт-Урьяхиль (Бени Урьяхиль), кадия (мусульманского судьи) своего народа. Однако в ранней юности пошел не привычной тропой кочевника, а дорогой просвещения. Исламское богословское образование Абд аль-Крим получил в знаменитом древнем университете Аль-Карауин в Фесе, а испанское светское (среднее медицинское) - в Мелилье. Он прекрасно владел испанским, хорошо - немецким и французским языками, с детства изъяснялся на всех диалектах рифских племен. Абд аль-Крим в начале пути был сторонником "цивилизованных" испанцев, в молодости он работал фельдшером в испанской больнице "для местных", затем переводчиком в испанской колониальной администрации, с 1910 г. преподавал в испано-арабской школе, а с 1914 г. стал журналистом, затем редактором арабского раздела колониальной газеты El Telegrama del Rif. Был хорошо знаком с европейскими общественными науками и литературой, в частности - социалистической. Интересовался военным делом, тщательно изучал труды классиков военного искусства от Сунь-Цзы до Клаузевица, живо следил за событиями недалекой Первой мировой войны - и делал собственные выводы, не скованные рутинерством "солдафона".
Абд аль-Крим. На фото без очков.
В идее "взаимно полезного сосуществования туземцев и белых" Абд-аль-Крим разочаровался довольно поздно, после 30 лет, зато, что называется, по полной программе. В годы Первой мировой войны он присоединился к борьбе за освобождение своих сородичей во французском Марокко. Будучи талантливым журналистом, превосходно владея "эзоповым языком", он умудрялся публиковать антиколониальные материалы даже на страницах испанского официоза El Telegrama del Rif. Не окончательно еще утратив веру в "добрых европейцев", Абд аль-Крим сошелся с германским консулом в Мелилье Вальтером Цехлином и помог немецкой разведке наладить канал транспортировки оружия берберским повстанцам против французов... разумеется, в интересах кайзера. Когда "гансам" понадобилось прикрыть свою нелегальную деятельность, бросив властями испанского протектората "мясную кость", они сдали Абд аль-Крима полиции. До 1919 г. бывший "цивилизованный бербер" мыкался между тюремной камерой и полицейским надзором, а потом бежал в родные горы, унося богатый отрицательный опыт и большие знания "мира белых людей", с которым был намерен драться до победы. После смерти отца он стал вождем и кадием своего народа, что, несомненно, упростило ему путь к руководству восстанием.
Абд аль-Крим, истинный риф, хорошо стрелял и ездил верхом, он много раз участвовал в боях и даже был тяжело ранен в руку (которую, по испанским данным, ему спас пленный военврач-испанец). Однако, как человек Новейшего времени, он понимал, что ему нужно быть не традиционным вождем на горячем жеребце, а главнокомандующим повстанческой армией, со штабом, налаженной системой связи и управления войсками. И политическим руководителем своего народа, с созданием неизбежного бюрократического аппарата и государственного устройства... Государство для своих соплеменников этот прилежный чтец Корана и Карла Маркса назвал Конфедеративной республикой племен Эр-Рифа! В своем командовании и правлении Абд аль-Крим смело сочетал традиционные и модернистские методы, достижения современной мысли и предания старины. За это племенные вожди и мусульманское духовенство то порицали, то хвалили его. Абд аль-Крим оставался равнодушен к тому и другому, он знал: победителей не судят, а побежденный всегда окажется виноват.
Однако, каким бы "научным" не был подход Абд аль-Крима к восстанию, выступать ему, подобно многим повстанцам, пришлось спонтанно, реагируя на опасную смену обстановки.
Колониальная Испания сама обострила ситуацию в своем Марокко до крайности и спровоцировала начало войны. Спровоцировала, разумеется, в лице военно-клерикально-олигархической партии "Африканистов" и короля Альфонсо Тринадцатого, а не бедняков-переселенцев, которым как раз был выгоден мир с местными.
У обострения 1920-21 г. были не только имя и аристократическая фамилия, но также немалый воинский чин и бравые усы. 12 февраля 1920 г. генерал-командующим Мелильи, т.е. фактическим полевым командующим вооруженных сил в Испанском Марокко, был назначен генерал-майор Мануэль Мигель Фернандес Сильвестре (1871-1921), бывший адъютант и личный друг Альфонсо Тринадцатого. В отношении этого несчастливого военачальника широко известна характеристика, данная Франсиско Франко, личностью, не нуждающейся в представлении и большим мастером сглаживать острые углы: "Дон Мануэль обладал множеством достоинств. Отважный, любезный, совершенно не корыстолюбивый, он был образцом истинного идальго. Солдаты его любили, офицеры уважали. Но, к сожалению, как военный, он мало соответствовал своей должности. Прекрасный командир полка, аккуратный исполнитель на посту командира дивизии, оказавшись во главе армии, он не сумел осознать весь масштаб задачи, к тому же, очень высоко ставя слово чести, даже не подумал, что в горах Кабилии цена слову совсем не такова, как в его родной Астурии. Это и предопределило трагический исход". Переведем на русский попроще: "Храбрый офицер, но как командующий никуда не годный, потому и угробил армию".
Генерал Мануэль Сильвестре (в центре, в гусарском ментике) во всей своей монументальной колониальной красе.
Однако архаичная и погрязшая в идеализации собственного прошлого испанская монархия могла вынести наверх только такого офицера. Генерал Сильвестре в молодости был очень храбрым кавалерийским офицером, отчаянно дравшимся в 1895-98 гг. на Кубе против местных революционеров и американских войск (предусмотрительно пришедших к ним на помощь, чтоб не победили без США). На его счету 50 боев, множество атак в конном строю, как минимум 28 лично зарубленных неприятелей, а у самого - 11 пулевых ранений и 24 раны от холодного оружия в четырех эпизодах. Однажды кубинские бойцы схватили его, привязали к дереву и изрубили мачете - но он чудом выжил. Осмелюсь высказать предположение, что, пройдя через такое испытание, дон Мануэль серьезно повредился рассудком, и все его последующие действия следует рассматривать именно через эту призму. Будучи одновременно очень волевым и очень слабым человеком, он не нашел сил признаться себе в этом и умел маскировать подступающее безумие так же, как и свои увечья (почти не действовала левая рука). Он продолжал служить в армии, купаясь в лучах своей кровавой славы, принимая чины и награды, соблазняя чужих жен и стреляя на дуэлях их мужей.
В Африке генерал Сильвестре не был новичком, он служил там и ранее, преуспел в арабском языке и несколько раз колотил с войсками разобщенных и неорганизованных рифских повстанцев, в том числе в 1919 г. - знаменитого Эль-Райсули. Однако эти стычки с наскакивающей на пулеметы средневековой берберской конницей создали в нездоровой фантазии генерала, помноженной на высокомерие испанского аристократа, ложный образ слабого врага, которому не устоять перед регулярной армией. "Лучший способ победить в Марокко - это рубить маврам головы!", - говаривал он.
Верховный комиссар (военно-гражданский губернатор) Испанского Марокко Домасо Беренгер Фусте, который формально считался начальником амбициозного и обласканного влиятельнейшими силами в метрополии дона Мануэля Сильвестре, фактически попал под его влияние и поддерживал все его аферы. Небезынтересно, кстати, что в юности они были однокашниками по Толедской военной академии, и в курсантские годы энергичный Мануэль жестко "цуковал" Домасо.
Собрав внушительную группировку из 18 тыс. испанских и колониальных войск, генерал Сильвестре провел 13-месячную кампанию по вторжению на территорию рифских племен, прошел ее вдоль и поперек, не делал разницы между дружественными и враждебными вождями, брал заложников, расставлял всюду укрепленные посты и разгонял разрозненные отряды мятежников. Он остановился только в июне 1921 г., омыв свои генеральские сапоги в заливе Эль-Хосейма, где, согласно договору с местной знатью, испанцы не должны были появляться с оружием. Но на все договоры с "маврами" дон Мануэль легкомысленно наплевал.
ИСПАНСКИЙ СТЫД.
Достигнув, казалось бы, вожделенного "умиротворения мавров", генерал Мануэль Сильвестре на самом деле оказался настолько же близок к поражению, как и к победе.
На первый взгляд колониальные войска в Марокко представляли собой впечатляющее зрелище. Испанские историки посчитали их с точностью до человека: 13 358 военнослужащих-испанцев и 4 653 солдат-туземцев при 24 полевых и горных орудиях. Но вся эта армада была жидко рассредоточена по горному и степному пространству в 130 кв. км между 144 изолированными дислокациями, гарнизоны многих из которых насчитывали всего по сотне-другой солдат. Испанские офицеры твердо знали: укрепление должно занимать господствующую высоту, и испанские форты ощетинились штыками из-за шатких каменных брустверов по возвышенностям... То, что в Африке на холмах не бывает воды, было упущено из вида. Воду доставляли от ближайших источников на мулах специальные команды, но это работало только в "мирное время". Отрезать гарнизон от живительной влаги не представляло труда.
Типичный испанский укрепленный пост в Марокко, рисунок военного корреспондента, 1921.
Испанские колониальные части имели серьезные проблемы с качеством личного состава. Солдаты-призывники, 18-19-летние парни, в основном из самых низов общества, наполовину неграмотные, были обучены из рук вон плохо. Боевые действия показали, что большинство (!!!) солдат не умели пользоваться целиком на винтовках, а некоторые - даже затвором (!!!). Считалось, что традиционно хорош был испанский сержант ("колониальному сержанту, барабанной шкуре" пел дифирамбы во время Испанской гражданской войны даже корреспондент советской "Правды" Михаил Кольцов), но осмелюсь усомниться в этом: хорошие сержанты по крайней мере научили бы своих солдат стрелять. Офицерский корпус Испании веками комплектовался представителями "военных" дворянских семей, большинство которых обладали несомненной личной храбростью и следовали корпоративным понятиям о чести, но это еще не делало хороших офицеров. В колониях благородные доны предпочитали со вкусом проводить время на светских тусовках и в увеселительных заведениях, а не за утомительными служебными обязанностями. Многие роты впервые увидели своих командиров в походе. А крайне гибкая система отчетности о расходовании казенных средств в колониях помогла множеству "бедных но честных идальго" в офицерских чинах быстро разбогатеть, формально не считаясь казнокрадами и ворами. У старших и даже большинства средних офицеров, служивших в Марокко, появились комфортабельные дома в Мелилье, шикарные автомобили и арабские скакуны, в то время, как солдатик Педро мрачно жевал чечевицу, носил вместо ботинок тапочки-эспадрильи с пеньковыми подошвами (по горам-то!) и проклинал задержки скудного жалования (3 песеты в день у рядового в колониях).
Самыми боеспособными частями у испанцев считались т.н. "регулярес", комплектовавшиеся отборными добровольцами из туземцев и полукровок, располагавшие наиболее адекватным комсоставом. В частности, в них служил молодой Франсиско Франко. Но в распоряжении генерала Сильвестре находилась только 2-я группа регулярных туземных сил "Мелилья" (Grupo de Fuerzas Regulares Indígenas "Melilla" N.º 2) - 2 пех. батальона ("табура") и кавдивизион неполного состава.
"Регулярес" во время Рифской войны, 1921 г.
Словом, единственным преимуществом сухопутной "непобедимой армады" дона Мануэля Сильвестре являлась ее большая численность и то, что она обсела земли рифских племен, словно огромный рой назойливых мух. Против типичных рифских вождей, разобщенных и погрязших в междоусобных дрязгах, она, быть может, и удержалась бы вполне удовлетворительно. Но не против вождя Новейшего времени Абд аль-Крима.
Здраво оценив и опасность, и уязвимость испанского нашествия, Абл аль-Крим 1 июня 1921 г. выступил против захватчиков. Первоначально с ним шло буквально несколько сотен бойцов - его соплеменники из Бени Урьяхиль да кучка молодежи из других кланов, инстинктивно стремившейся к новому. Но Абд аль-Крим прекрасно знал не только испанцев, но и свой народ: он был уверен, что первые же успехи кратно увеличат число его сторонников. Рассчитывать на успех позволяла новая тактика: вместо лихих берберских атак в конном и пешем строю против колониальных войск он применил рассыпной строй стрелков, засыпавших захватчиков пулями с закрытых позиций. Заимствование из Англо-бурских войн, конечно, но против устаревшей испанской военной машины работало. Плотность огня обеспечивала большая партия пулеметов французских систем Гочкиса и Шоша, приобретенных благодаря наработанным в годы Первой мировой войны связям с контрабандистами во Французском Марокко. Испанская официозная пресса впоследствии утверждала, что убийственная меткость повстанческих пулеметов объяснялась тем, что за ними стояли профессионалы из "французских ренегатов и белых русских (sic!)". Полностью этот вариант исключить нельзя: французы - известные наемники, а военные-белоэмигранты появились в Бизерте (Тунис) с Русской эскадрой контр-адмирала М.А. Кедрова к февралю 1921 г. и теоретически могли успеть к началу Рифской войны, ускользнув из карантина французских властей.
В начале июня Абд аль-Крим со своими сподвижниками атаковал несколько передовых испанских укреплений. Несмотря на отчаянную оборону гарнизонов, два из них были быстро взяты повстанцами, третье, прибрежное, отбивалось почти два месяца и пало только 25 июля (испанские канонерские лодки Laya и Lauria вывезли часть защитников). Эти успехи рифийцев принесли им трофейную артиллерию (8 полевых орудий калибром 75-мм), первых перебежчиков из числа туземной милиции ("харки"), первых пленных и, главное, убеждение в том, что система связи и взаимодействия у испанцев налажена отвратительно. Осажденные отчаянно сигнализировали о помощи гелиографом (в 1921-м то году, когда радио и полевой телефон были нормой!), но, как оказалось, в одном случае главные силы этого не видели, в другом - подмога не пробилась. Генерал Мануэль Сильветсре расценил гибель отдаленных постов как "частную неудачу" и слишком позно осознал положение дел. Решившись, наконец, запросить у генерального комиссара в Мелилье Домасо Беренгера поддержки, дон Мануэль отчаянно боялся назвать вещи своими именами: "ситуация несколько щекотливая", "отправка дополнительных сил желательна".
Рифские артиллеристы с захваченным у испанцев орудием. Военно-историческая миниатюра.
Домасо Беренгер мог помочь только переадресацией послания в Мадрид: он уже выделил на аферу с наступлением все наличные войска, в Мелилье оставались малочисленные караульные подразделения. Король Альфонсо Тринадцатый ответил своему любимому генералу посланием, начинавшимся панибратским обращением к войскам: "¡Olé los hombres!" ("Привет, мужики", исп.) и требовавшим продолжения банкета наступления. Он тоже не в силах был признать реалии колониальной войны Новейшего времени.
Весть о победах Абд аль-Крима быстро распространилась по "племенному телеграфу", работавшему лучше испанских гелиографов. Рифские племена стали подниматься на борьбу одно за другим, отряд удачливого вождя за считанные дни увеличился кратно. Испанские историки оценивают численность повстанцев в июне-июле 1921 г. в 11 тыс. и даже 18 тыс., но сам лидер рифского восстания был скромнее: он признавал, что рассчитывал в это время всего на 3 тыс. штыков, вернее - стволов. К слову, обе стороны были вооружены преимущественно магазинными винтовками "маузер" испанского производства.
К началу первого сражения за инициативу у генерала Сильвестре оставалось численное превосходство. Его главные силы, сконцентрированные в наспех укрепленном городе Анваль, состояли из 3 батальонов, 18 пехотных рот, 3 кавэскадронов и 5 полевых и горных батарей - всего около 3 тыс. испанских и 2 тыс. туземных солдат. Обеспечение было отвратительным: радиосвязь - эпизодическая, продовольствия на 4-7 дней, но воды - на сутки, а боеприпасов хватило на несколько часов интенсивного боя. Таким образом, испанские солдаты были обречены еще до того, как Абд аль-Крим с рассветом 22 июля 1921 г. отдал приказ о решающем штурме.
Испанская пехота готовится к обороне, Рифская война, 1921 г.
Солдаты носят характерные фуражки полковой расцветки, хотя в колониях чаще носили панамы "хаки".
О генерале Мануэле Сильвестре, как о командующем, нельзя сказать ничего хорошего, и к тому же он был очень болен душевно. Поэтому, осознав неизбежность катастрофы и степень своей ответственности за нее, бедолага окончательно "съехал с катушек", что еще более усугубило коллапс руководства испанскими войсками в Анвале. Тем не менее, у него хватило рассудка отправить своего адъютанта в Мелилью с приказом пробраться в его кабинет и уничтожить все документальные доказательства глупых решений, которые привели испанскую армию к исторической катастрофе (адъютант "спалился", и подлость генерала стала достоянием гласности).
Пишет испанский военный историк Лосада Мальварес, изучивший историю Рифской войны по свидетельствам очевидцев: "Ближе к последним дням битвы у Сильвестре начали проявляться признаки серьезных психологических расстройств: он страдал от полной бессонницы, полностью потерял аппетит, начал разговаривать сам с собой, иногда разговаривал с несуществующими сущностями, пренебрегал своей внешностью, начал навязчиво жевать усы, отдавать странные приказы и т. д. Это привело к тому, что Сильвестре потерял способность действовать адекватно. Он говорил вещи, которые не имели смысла, и демонстрировал признаки постоянной паники, страдая, например, от приступов стрха, когда его подчиненные обращались к нему с докладами. В последние часы сражения Сильвестре становился все более неадекватным и ближе к концу ограничился тем, что оставался стоять на укрепленном парапете на высоте нескольких метров, откуда с ужасом наблюдал за атаками рифийцев; наконец, в свои последние минуты, незадолго до смерти, он начал кричать своим солдатам: "Бегите, бегите, вон идут бармалеи!" (перевод примерный: el coco - это чудища из испанской детской страшилки); то был также единственный последовательный приказ, который он отдал за весь штурм" (Losada Malvárez, Juan Carlos. Batallas decisivas de la historia de España).
Таких ли слов ждали от своего командующего в последний час его измученные жаждой отчаявшиеся солдаты? И никто из старших испанских офицеров, видя очевидное безумие генерала, не осмелился принять командование на себя...
22 июля 1921 г. оборона испанских главных сил вокруг города Анваль пала за несколько часов штурма в ужасающем кровавом хаосе и без упорного сопротивления, которого можно было ожидать от природной горячей храбрости испанцев. Несколько рот туземной милиции-"харки", не долго думая, перешли на сторону соплеменников и ударили по испанцам с тыла. Около 11.00 испанские части, перемешавшись с гужевыми и автомобильными обозами, лазаретами с ранеными и вывозимой артиллерией, стали отступать из города двумя колоннами в направлении на север. А так как большинство окрестных высот уже были захвачены рифскими повстанцами, колонны попали под ураганный артиллерийско-пулеметный огонь, начали во множестве терять людей и транспорт и быстро ударились в беспорядочное бегство. Офицеры, в лучшем случае, были бессильны, в худшем - драпали, обгоняя своих солдат.
Катастрофа при Анвале, ставшая для испанской военной традиции именем нарицательным, могла бы закончиться полным уничтожением испанских войск, если бы не злые упрямые "регулярес" во главе с майором Лламасом. Они устояли на позициях к югу от города, т.е. на направлении главного удара рифийцев, прикрыли тем самым беспорядочное отступление своих войск и отошли последними из всех, организованно, с минимальными потерями.
Количество жертв испанских колониальных войск в поражении при Анвале подсчитать довольно сложно. После войны испанское военное ведомство посчитало солдат и офицеров погибших, пропавших без вести и выживших при разгроме войск генерала Сильвестре с точностью до человека, надо отдать должное! Но впереди у испанцев было еще одно не менее кровопролитное поражение при Монте-Арруит, погибали люди в отдаленных гарнизонах, в боях местного значения. Логично предположить, что при провальной обороне Анваля и еще более провальном отступлении от города полегло много больше половины защищавших его солдат.
Испанская пропагандистская открытка, изображающая "геройскую гибель" генерала Сильвестре при обороне Анваля.
Офицеры его штаба действительно почти все полегли в ближнем бою, только генерала среди них не было.
Среди погибших оказался и безумный генерал Мануэль Сильвестре. Его смерть была настолько одинокой, что о ней неизвестно ничего достоверного. По официальной испанской версии, главной целью которой было прикрыть позор и некомпетентность генерала сказкой о личном мужестве, Сильвестре погиб вместе с полковником Манеллой и некоторыми офицерами своего штаба, которые были окружены "маврами" и сражались до последнего. Один из повстанцев утверждал, что через неделю после сражения видел труп генерала лежащим среди погибших при бегстве от города испанских солдат. Он опознал убитого по звездам на рукавах мундира и по лампасам, срезал эти знаки различия и принес их Абд аль-Криму. Много лет спустя бывший лидер рифского восстания подтвердил это в интервью писателю Дж. Роже-Матье, добавив, что "пожалел бы злосчастного генерала как человека, если бы не было так жаль тысячи испанских мальчишек, которых тот привел на смерть".
_______________________________________Михаил Кожемякин.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.