«Ро-о-омбики» - слабо, но с надеждой прохрипел Серафим. Было очень страшно открывать глаза, поскольку пришлось бы осмыслять много всего и сразу. Голова не запускалась и могла не запуститься даже с открытыми глазами, а это было еще страшней. Под теменем что-то скрипнуло, «стреляет» - отметил Серафим и сказал миру: «Воды дайте, нахуй».
Мир издал скрипы и шаги, а минуту погодя сказал: «Очухался что ли?», потом ладонью поднял затылок и влил в Серафима граммов триста теплого ситра.
Голова заболела, заухала и запустилась. Из двух глаз полностью открылся только правый. Был белый потолок и на стене плакат Софии Ротару, склеенный из аккуратно подобранных по цвету и размеру голого безымянного женского торса и головы все той же Ротару. В ногах на диване сидел пожилой мужик в футболке запорожского «Торпедо» с синим лицом и желтыми белками.
- Имеешь что сказать? - с малой долей дружелюбия процедил мужик.
- Еще не знаю, - ответил Серафим, отведя глаз на голую Ротару.
- Слышь, тамплиер хуев, я у тебя сотню на похмел изъял, ты не в претензии?
- Я не знаю, я что-то не очень вокруг понимаю, - по-сиротски жалобно ответил Серафим.
- Ты не ссы. Атман - брахман, штык - молодец, - сказал мужик, наливая водку и ситро в зажатый между коленями стакан.
- На - хуйни, - протянул стакан мужик и деликатно отвернулся в сторону Софии Ротару.
Кое-как затолкав жидкость в организм, Серафим откинул голову на подушку и повернулся к стене. На второй диванной половине лежала спящая девочка-подросток без признаков жизни, без трусов и почти без грудей. Серафим укрыл девочку одеяльцем, перевернулся в сторону комнаты и стал рыгать, стараясь попасть в пустой стакан, неудобно зажатый в руке.
- Ибиомать, ты еще в кровать насри! - по злому весело заржал мужик.
- Простите, я нечаянно, - виновато вытирая слюни, промямлил Серафим, и встал с кровати.
В санузле Серафима вырвало уже окончательно, и сразу порядком полегчало, не считая головы и левого глаза, который стал ныть и чесаться. Выдавливая на палец зубную пасту, Серафим попытался вспомнить последние сутки, но кроме обрывочных образов какого-то коридора и девочки-подростка в памяти была вязкая пустота. Правда девочка в память могла попасть уже из сегодня, но то хуйня и не важно, ибо где-то на границе сознания неторопливо вращалось слово «ромбы»; оно было очень легким, даже плоским, но содержало такой безразмерный смысл, что задумываться всерьез об этом было сейчас нельзя.
Сразу по приседу на унитаз из нижних слоев головы поднялась бредовая история про Софию Михайловну Ротару, аватару богини Кали, скорбной матери всех молдаван. Источником предания наверняка был синюшный мужик из комнаты. Это даже для Серафимового ума было слишком, особенно про тантрический секс Аурики, сестры Ротару, с таинственным ракшасом Яаком Йолой, и все это в Карпатах в полях эдельвейсов, в эсэсовской форме. Пиздец. «Куда-то я не туда попал. Пора завязывать бухать» - подумал Серафим, «или завязывать попадать» - правильно додумал мысль до конца.
В комнате на столе стояли два наполовину полных стакана.
- Проходи, садись, Сережа, - вежливо и дружелюбно сказал мужик.
- Спасибо, мне домой пора.
- Все мы гости в этом поганом лучшем из миров, всем домой пора. Да ты садись, о ромбах поговорим, ты, видать, вчерашнее позабыл совсем?
- Не совсем все, но местами не помню, - ответил, присаживаясь, Серафим.
И тут в кармане штанов неизвестного мужика детонирует неизвестного просхождения граната РГД-5, и нашему рассказу настает конец. Спасибо, до свиданья.