Другие игры
Кому-то когда-то как-то обещала объяснить, отчего не играю в игры. Ни в азартные, ни в цомпутерные.
Много лет назад на мысе Сарыч в Крыму водились так называемые "отраслевые" пансионаты, сильно отличавшиеся уровнем комфорта. Некоторые - как тот, о котором пойдет речь,- начинались с почти равнобедренного треугольника лесистого склона, обнесенного сетчатым заграждением (третьей стороной была изрезанная береговая линия с двумя пляжами - "диким" и "таким"), прихотливо извитой полоски асфальта, ответвлявшейся от "старой" Ялтинской трассы и книзу переходившей в грунтовку, выбегавшую, в свою очередь, на пологую полянку высоконько над морем.
Вышедшие из автобуса окунались в удивительных запах - моря, нагретой земли и трав,- над которым царил сквозной, легкий, но неотступный бальзамический дух можжевельника - реликтового древовидного можжевельника, в охранной зоне которого и находился пансионат (чем, собственно, и объяснялась его относительно малая "цивилизованность" - перерабатывать местность сильнее было сторого запрещено). Нельзя было также сломить хоть веточку живого можжевельника, поэтому любимым развлечением ребятни и водившихся в те времена в изобилии "любителей природной скульптуры" был поиск отпавших сучьев и веточек, которые своими узловатыми формами подсказывали сказочные сюжеты, а изумительным запахом наполняли домики и палатки - и даже слегка попугивали комаров. Саранчуков, впрочем, можжевеловый запах не отпугивал никак, и по ночам они, попрыгав с потолков армейских палаток, просто-таки пешком ходили по их обитателям (когтистая походка у зверушек) или этаким прихотливым венчиком устраивались трескать кефир из чашек на общем столе.
На границе полянки и леса стояло единственное полутораэтажное здание - столовая; в первые сезоны она была скорее залом для вечеринок, кинопоказов и посиделок в дождь. Утром и вечером в ней на больших столах расставлялись подносы с кефиром - в этом выражалось "пансионатство" сего загадочного места. По периметру поляны стояло несколько домиков - на одну и на две семьи (по комнате с отдельным входом на семейство) и разного размера палатки - от "пансионатских" армейских на деревянном поддоне до разнокалиберных, привозимых самими отдыхающими. Отдыхающие были такими же разнокалиберными - в основном, небольшие молодежные группы или семейства сотрудников предприятий "электрорадиопромышленности", а также те, кто получил путевки "по обмену" между ведомствами. Новозаехавшие быстро выравнивались между собою сперва краснотой, а потом загаром вечно полуголых тел, выгоревшими шевелюрами и особенным, солнечным блеском глаз.
Дорога заканчивалась как раз у столовой, а по другую сторону от места ее растворения в сухой уже с мая траве, на цементном основании стоял навес с несколькими газовыми баллонами, плитой и парой разделочных столов - это была кухня, в которой готовили те, кто приезжал с малышней или испытывал потребность в горячем. Чуть выше столовой по склону имелся прочный сарай с движком, пара цистерн с водой и пара же - с запасом горючего. Соответственно, имелась душевая с неким графиком подогрева воды (воду для мытья и кухни брали из вышнего родника). С нею разумно соседствовал докторский домик. Доктор и его семейство были самыми загорелыми и крепкобосоногими, поскольку жили на мысу весь сезон.
Ничего мясного, кроме тушенки, хранить в таких условиях было нельзя,- зато овощей и фруктов обитатели этого чудесного места привозили немерено (служебным автобусом из Города или маршрутным - из ближайших сел). Добыча хранилась в авоськах, подвешенных на ветви деревьев там, где в лесу за домиками и палатками держалась устойчивая тень. За молоком же ходили на Форосский маяк, где смотрители держали стадо.
Стадо было весьма примечательно. И быки, и коровы имели вид одинаково диковатый и поджарый, и только ростом отличались от иногда прибредавших за ними тощих и злющих коз. Все эти копытные лихо скакали по местным скалам, а где они нащипывали достаточно травы - оставалось для всех загадкой. Во всяком случае, молоко отдавало то полынью, то явным привкусом казацкого можжевельника, приземистые и как бы расплесканные по земле кусты которого попадались на каждом шагу (его твердые, зреющие от зеленого в бурый и темно-красный ягоды мы собирали на бусы).
Весь этот скот (или эти скоты, если угодно) оказались источниками не столько молока, сколько хлопот. Мало того, что отправившись по темному делу в местный гальюн, легко было подорваться на "мине" коровьего производства. Вскоре стадо унюхало овощные запасы отпускников, свисающие с деревьев... О, нет, они не сдергивали сетки и не раздирали их (кто помнит советские нейлоновые авоськи, подтвердит, что даже слон не взялся бы их разорвать). Нет, эти твари становились на дыбы, и вовремя проснувшийся владелец вкусного ресурса мог увидеть этакую пародию на геральдических зверей, активно жрущую вожделенные овощи... сквозь сетку. Наглое коровьё просто выжевывало из авосек баклажаны, помидоры, огурцы, кабачки и яблоки! То, что свисало после набега с деревьев, оставалось только простирать, поминая нехорошими словами скотскую мать. Смотритель маяка и несмотритель стада наотрез отказывался как-то контролировать его перемещения, угрожая в случае враждебности пансионаселения прекратить поставки молока.
Помимо охраны припасов, взрослая (и преимущественно - мужская и пацанская) часть населения развлекалась рыбной ловлей с самодельными подводными ружьями (позором считалось добыть яркую и здоровенную, но совершенно бесполезную ввиду омерзительного вкуса "зеленуху" с действительно сине-зелеными неоновыми боками) и целевыми походами - набрать где-то подалее особо целебной воды или поживиться одичалыми фруктами и миндалем в заброшенных татарских садах на половине высоты горы святого Ильи. Особенно к "тезке в гости" любил ходить мой отец.
И вот однажды походники принесли несколько рюкзаков озверенно зеленых и кислых даже для "дички" яблок. Яблоки было решено пустить на компот, а для того, чтоб привести их хоть к какой-то подспелости - рассыпать на некоторое время по нескольким столам для пинг-понга.
...Стемнело. Над поляной витал острый запах яблок, на время перебивший даже крепкий можжевеловый дух,- и в изобилии сыпались златоглазки, налетавшие и обжигавшиеся о мощные зарешеченные фонари-переноски, подвешенные в ветвях: в безъяблочные вечера пинг-понговые партии продолжались допоздна, а после похода народ что-то праздновал у тех же столов, слегка отгребя яблочки к середине.
А около пяти утра нас разбудил дикий - неизвестно чей - рев. Первая мысль - местный радист по пьяни решил-таки испытать собственный эквивалент колоколов громкого боя, полагавшийся всем такого рода человечьим стоянкам. Высыпав из домиков и палаток, кой-как одетый народ застал жуткую сцену: возле одного из яблочных столов, мотая башкой, жутко выла корова. Животина соблазнилась зеленым продуктом, в кои-то веки не подвешенным, а щедро рассыпанным на доступной поверхности... и была жестоко наказана за все прежние грабежи: морду ей свело оскоминой. Громадные ее губы вывернулись, глаза закатились: не в состоянии даже закрыть рот, бедолага уже не мычала, а именно ревела и выла. Отец вспомнил пастушье детство, схватил ореховую палку, подпиравшую бельевые веревки, и, охаживая обезумевшее существо по бокам, погнал туда, где от родника к морю стекал ручей. Прибежавший на коровий крик смотритель схватил страдалицу за рога и стал пригибать к воде - сама она уже ничего не соображала.
Почти неделю стадо на нашу поляну не заходило.
Пляжей, как было сказано, у пансионата было два. "Дикий" был если чем и плох, так это спуском, для которого не годился даже любимый малышней "попслей" (на пути на "тот" пляж была парочка почти голых пыльных склонов, с которых было очень интересно скатываться на кусках резины или картона вместо санок; такие "летние санки" - чаще из линолеума - были в ходу в Городе, где снег выпадал нечасто и уж точно - не густо). На "дикий" вела крутая, извилистая, узкая и каменистая тропочка, требовавшая, на детский взгляд, не столько храбрости, сколько терпения (каковым обычно запасались уползавшие туда парочки). Рельеф там был и вправду хорош: галечные плешки перемежались валунами и скалками.
Остальные предпочитали "тот" пляж: народу в каждой смене было все равно немного, вода была сказочно чиста, спуск - по-своему интересен (вылететь на пляж в клубах пыли и тут же бултыхнуться в море - самое то: иначе мама будет долго удерживать - сперва, мол, надо обветриться). Понятно, что ничего лишнего - ни топчанов, ни кабинок для переодевания, ни тем более - грибков на пляже не было.
Во что играло корпоративно-семейное, как сказали бы нанче, население? На поляне - во все тот же бадминтон, в "картошку" (помесь волейбола и "вышибал", играется в кружок), в волейбол без сетки и - изредка, когда кто-то привозил свою - с сеткой... А еще, конечно, в карты.
Формально в общественных местах карты были запрещены. Поэтому играли вечером или после обеда, когда над камнями пляжа дрожало горячее марево, а также в дождь - в домиках, на тех же пинг-понговых столах, считавшихся "отведенным местом", в дождь в столовой (видимо, пребывавшей в том же статусе) и - в "биллиардной". Биллиардной назывался быстронакаляющийся пластиковый сарай на полпути к "тому" пляжу. Там, действительно, был бильярдный стол с изрядно потертым сукном, старовидными киями и такими же шарами,- а также некоторое количество столиков для игры в карты. Вечерами там собирались только взрослые мужчины, разрешалось не только курить... и ходили слухи, что порой игрывали в "серьезные" игры "по копеечке".
Днем там разве что курили, да и то - немного, поскольку несмотря на две двери и два больших окна, нагревался сарайчик основательно. Игроки после завершения партий непременно бегали купаться - благо было близко. По той же причине в "школу мастерства" подтягивались подростки с пляжа (бытовало негласное правило - не пускать в биллиардную детвору младше 12 лет). Интересно, что дамы и барышни интересного возраста в биллиардной не появлялись и днем, а вот девчонкам сорванцовых лет - не возбранялось. Понятно, что днем и взрослые не позволяли себе играть на деньги.
В последний раз, когда мы с отцом и с матушкой были на Сарыче, мне было "без четверти тринадцать". Мы с ребятами прихватывали бутылку с водой, садились за какой-нибудь угловой столик и не столько играли в дурака (простого, подкидного, переводного), в ведьму, во всякие прочие "детские" игры, сколько наблюдали за играющими взрослыми. Вскоре мы (трое пацанов от 12 до 16 и я ) приметили, что один парень из Питера считается очень сильным игроком с какой-то такой... хорошей, но несколько мистической репутацией. А может, дело было в том, что мы в то лето обчитались "Неукротимой планеты" и "Человека без лица". Да, про эсперов.
Поэтому, когда игрок (назовем его Виктор, поскольку имени я его не помню - как не помню, чтобы он вообще нам представлялся) однажды подошел к нашему столику и стал смотреть, как играем мы... у нас пылали уши и все, что может пылать у таких сопляков в присутствии местной знаменитости. На редкость вовремя к дверям подошла мама одного из ребят и позвала его не то полдничать, не то еще за каким задельем. Виктор подсел к нам доиграть за ушедшего... сыграли еще пару раз, причем старший (как я понимаю сейчас, ему было 25-27 лет) явно присматривался к мелюзге... а затем предложил научить нас - кажется, это был бридж.
Дальнейшее легко предугадать: в ближайшие несколько дней мы в каждый свободный от купанья и родителей момент бежали в биллиардную. И если заставали там Виктора - следили за его игрой или играли сами, ожидая, пока он не освободится и не подойдет к нам продолжить уроки. Удивительное дело: учитель наш поставил дело так, что выигрывала не обязательно та пара, в которой был он (во "взрослых" партиях он практически не проигрывал): нам давали отведать вкус победы. А вскоре стал смешивать партии, приглашая и нас, и взрослых. И "наши" пары стали часто выигрывать - с Виктором или без него.
Правда, когда мы играли с Виктором или в его присутствии, мне иногда казалось, что воздух словно гудит и подрагивает, и как-то легко понимается, как ходить и что придержать... словно появляются лишние силы. Казалось.
Успехи моих приятелей не прошли для них даром - после того, как они, похоже, усадили в лужу собственных родителей, двоим из троих запретили ходить в биллиардную под страхом отъезда. Старший из компании уехал вместе с родителями - у них окончилась путевка. Я осталась одна изо всей подростковой команды и решила было уже не ходить в бильярдную - ну, кто со мной станет играть...
Примечательно, что ни мама, ни папа моих карточных упражнений не пресекли, хотя сами перекидывались разве что в дурака в хохочущей под фонарями компании по вечерам. В биллиардной же не бывал даже отец. Доверие к моему здравомыслию и сознание важности самостоятельного барахтанья в человеческих отношениях, видимо, были очень высоки (иначе я многому в этой жизни не научилась бы вовремя).
На следующий день после отъезда последнего из них Виктор окликнул меня у выхода из столовой: "Ты сегодня придешь?" Я замялась. Сообразив, что меня смущает, он сказал: "Ты же давно играешь со взрослыми. Приходи." И я пришла.
В тот день мы играли в паре, и вот тут "гудение" воздуха усилилось. Я не видела и на слышала ничего, кроме игры и того, что делал или говорил (говорил ли?) Виктор. А на следующий день он усадил меня играть с троими взрослыми, Правда, сам не сел за другой стол, а оседлал стул за моей спиной. Но ощущения экзамена у меня почему-то не было. Все было как обычно - игра и напряженный воздух... где-то за затылком. Взрослые долго хвалили меня и смеялись каким-то своим шуткам, а потом пригласили... сыграть вечером.
Виктор спросил разрешения у моего отца. Мы играли до 23 часов, как положено, и я помню спуск к бильярдной - но совершенно не помню, как Виктор проводил меня к домику. Он попрощался со мной и с отцом, поблагодарил его и сказал: "Завтра я уезжаю".
Спала я обычным провальным сном дитяти, удышанного морским воздухом... и проспала приезд и отъезд служебного ЛиАЗа, увозившего отдохнувшую смену.
Придти еще раз в бильярдную мне и в голову не пришло.
Проблемы начались потом - когда мы вернулись в Город, и я снова стала ходить на пляж с одноклассницами. "Скалки" на Херсонесе считались местом достаточно "диким", и наш загар не обходился без картишек. И тут началось. В дурака ли, в "ведьму" ли - я все время выигрывала. И девчонки постепенно разобиделись. Еще через несколько таких сеансов - с одноклассницами и одноклассниками,- я решила больше ни в какие карточные игры не играть: назревал риск растерять друзей. Попробовала гадать. Оказалось - еще хуже: проявилась сбывабельность в пределах пары дней.
Я не играла год, до следующего лета: думала, выветрится. Не тут-то было. И вот тогда - в неполные 14, стало быть, я решила, что больше не играю. Ни во что, ни с кем и никогда. Нет, сейчас я порой - уговорить меня удается только свекрови - сажусь в подкидного с ней и с кем-то из дочерей. Мозги при этом, словно бы рефлекторно, отключаются совсем, я шлепаю картами почти абы как - и при этом, в сущности, не присутствую. Правил никаких игр не помню и не запоминаю.
Не гадаю я и по сию пору.
Отношение это распространилось и на компьютерные игры - с того самого момента, как я с ними познакомилась. На ВЦ кто-то затащил "посадку на Луну". Старые тараканы вроде меня припомнят, что там надо было производить некие прикидочные расчеты для посадки некоего корабля. Я что-то там такое нажимала мимо ума, и закономерно получила результат: "На Луне образовался кратер диаметром 15 метров. Разрешите назвать его Вашим именем?". Клацнув "Да", я больше к игрушкам не возвращалась.
Зато гонять собственное начальство - Заводское и КБшное, которое в вечерних сменах забирало себе высшие приоритеты и рубилось в StarTrack, а пакетные задачи технологов стояли и ждали просвета в боевых действиях,- это пожалуйста. Формально я имела право - как дежурная - придавить дядям приоритет. И давила. А они, будучи вполне квалифицированными и сердитыми мужиками - лезли править системные блоки. А потом их правила я. И эта игра мне нравилась куда больше... как и поиск блох в системе, на дисках и протчая в том же духе.
Игрушки на ПК постигла та же участь: другие игры оказались куда интересней...
Много лет назад на мысе Сарыч в Крыму водились так называемые "отраслевые" пансионаты, сильно отличавшиеся уровнем комфорта. Некоторые - как тот, о котором пойдет речь,- начинались с почти равнобедренного треугольника лесистого склона, обнесенного сетчатым заграждением (третьей стороной была изрезанная береговая линия с двумя пляжами - "диким" и "таким"), прихотливо извитой полоски асфальта, ответвлявшейся от "старой" Ялтинской трассы и книзу переходившей в грунтовку, выбегавшую, в свою очередь, на пологую полянку высоконько над морем.
Вышедшие из автобуса окунались в удивительных запах - моря, нагретой земли и трав,- над которым царил сквозной, легкий, но неотступный бальзамический дух можжевельника - реликтового древовидного можжевельника, в охранной зоне которого и находился пансионат (чем, собственно, и объяснялась его относительно малая "цивилизованность" - перерабатывать местность сильнее было сторого запрещено). Нельзя было также сломить хоть веточку живого можжевельника, поэтому любимым развлечением ребятни и водившихся в те времена в изобилии "любителей природной скульптуры" был поиск отпавших сучьев и веточек, которые своими узловатыми формами подсказывали сказочные сюжеты, а изумительным запахом наполняли домики и палатки - и даже слегка попугивали комаров. Саранчуков, впрочем, можжевеловый запах не отпугивал никак, и по ночам они, попрыгав с потолков армейских палаток, просто-таки пешком ходили по их обитателям (когтистая походка у зверушек) или этаким прихотливым венчиком устраивались трескать кефир из чашек на общем столе.
На границе полянки и леса стояло единственное полутораэтажное здание - столовая; в первые сезоны она была скорее залом для вечеринок, кинопоказов и посиделок в дождь. Утром и вечером в ней на больших столах расставлялись подносы с кефиром - в этом выражалось "пансионатство" сего загадочного места. По периметру поляны стояло несколько домиков - на одну и на две семьи (по комнате с отдельным входом на семейство) и разного размера палатки - от "пансионатских" армейских на деревянном поддоне до разнокалиберных, привозимых самими отдыхающими. Отдыхающие были такими же разнокалиберными - в основном, небольшие молодежные группы или семейства сотрудников предприятий "электрорадиопромышленности", а также те, кто получил путевки "по обмену" между ведомствами. Новозаехавшие быстро выравнивались между собою сперва краснотой, а потом загаром вечно полуголых тел, выгоревшими шевелюрами и особенным, солнечным блеском глаз.
Дорога заканчивалась как раз у столовой, а по другую сторону от места ее растворения в сухой уже с мая траве, на цементном основании стоял навес с несколькими газовыми баллонами, плитой и парой разделочных столов - это была кухня, в которой готовили те, кто приезжал с малышней или испытывал потребность в горячем. Чуть выше столовой по склону имелся прочный сарай с движком, пара цистерн с водой и пара же - с запасом горючего. Соответственно, имелась душевая с неким графиком подогрева воды (воду для мытья и кухни брали из вышнего родника). С нею разумно соседствовал докторский домик. Доктор и его семейство были самыми загорелыми и крепкобосоногими, поскольку жили на мысу весь сезон.
Ничего мясного, кроме тушенки, хранить в таких условиях было нельзя,- зато овощей и фруктов обитатели этого чудесного места привозили немерено (служебным автобусом из Города или маршрутным - из ближайших сел). Добыча хранилась в авоськах, подвешенных на ветви деревьев там, где в лесу за домиками и палатками держалась устойчивая тень. За молоком же ходили на Форосский маяк, где смотрители держали стадо.
Стадо было весьма примечательно. И быки, и коровы имели вид одинаково диковатый и поджарый, и только ростом отличались от иногда прибредавших за ними тощих и злющих коз. Все эти копытные лихо скакали по местным скалам, а где они нащипывали достаточно травы - оставалось для всех загадкой. Во всяком случае, молоко отдавало то полынью, то явным привкусом казацкого можжевельника, приземистые и как бы расплесканные по земле кусты которого попадались на каждом шагу (его твердые, зреющие от зеленого в бурый и темно-красный ягоды мы собирали на бусы).
Весь этот скот (или эти скоты, если угодно) оказались источниками не столько молока, сколько хлопот. Мало того, что отправившись по темному делу в местный гальюн, легко было подорваться на "мине" коровьего производства. Вскоре стадо унюхало овощные запасы отпускников, свисающие с деревьев... О, нет, они не сдергивали сетки и не раздирали их (кто помнит советские нейлоновые авоськи, подтвердит, что даже слон не взялся бы их разорвать). Нет, эти твари становились на дыбы, и вовремя проснувшийся владелец вкусного ресурса мог увидеть этакую пародию на геральдических зверей, активно жрущую вожделенные овощи... сквозь сетку. Наглое коровьё просто выжевывало из авосек баклажаны, помидоры, огурцы, кабачки и яблоки! То, что свисало после набега с деревьев, оставалось только простирать, поминая нехорошими словами скотскую мать. Смотритель маяка и несмотритель стада наотрез отказывался как-то контролировать его перемещения, угрожая в случае враждебности пансионаселения прекратить поставки молока.
Помимо охраны припасов, взрослая (и преимущественно - мужская и пацанская) часть населения развлекалась рыбной ловлей с самодельными подводными ружьями (позором считалось добыть яркую и здоровенную, но совершенно бесполезную ввиду омерзительного вкуса "зеленуху" с действительно сине-зелеными неоновыми боками) и целевыми походами - набрать где-то подалее особо целебной воды или поживиться одичалыми фруктами и миндалем в заброшенных татарских садах на половине высоты горы святого Ильи. Особенно к "тезке в гости" любил ходить мой отец.
И вот однажды походники принесли несколько рюкзаков озверенно зеленых и кислых даже для "дички" яблок. Яблоки было решено пустить на компот, а для того, чтоб привести их хоть к какой-то подспелости - рассыпать на некоторое время по нескольким столам для пинг-понга.
...Стемнело. Над поляной витал острый запах яблок, на время перебивший даже крепкий можжевеловый дух,- и в изобилии сыпались златоглазки, налетавшие и обжигавшиеся о мощные зарешеченные фонари-переноски, подвешенные в ветвях: в безъяблочные вечера пинг-понговые партии продолжались допоздна, а после похода народ что-то праздновал у тех же столов, слегка отгребя яблочки к середине.
А около пяти утра нас разбудил дикий - неизвестно чей - рев. Первая мысль - местный радист по пьяни решил-таки испытать собственный эквивалент колоколов громкого боя, полагавшийся всем такого рода человечьим стоянкам. Высыпав из домиков и палаток, кой-как одетый народ застал жуткую сцену: возле одного из яблочных столов, мотая башкой, жутко выла корова. Животина соблазнилась зеленым продуктом, в кои-то веки не подвешенным, а щедро рассыпанным на доступной поверхности... и была жестоко наказана за все прежние грабежи: морду ей свело оскоминой. Громадные ее губы вывернулись, глаза закатились: не в состоянии даже закрыть рот, бедолага уже не мычала, а именно ревела и выла. Отец вспомнил пастушье детство, схватил ореховую палку, подпиравшую бельевые веревки, и, охаживая обезумевшее существо по бокам, погнал туда, где от родника к морю стекал ручей. Прибежавший на коровий крик смотритель схватил страдалицу за рога и стал пригибать к воде - сама она уже ничего не соображала.
Почти неделю стадо на нашу поляну не заходило.
Пляжей, как было сказано, у пансионата было два. "Дикий" был если чем и плох, так это спуском, для которого не годился даже любимый малышней "попслей" (на пути на "тот" пляж была парочка почти голых пыльных склонов, с которых было очень интересно скатываться на кусках резины или картона вместо санок; такие "летние санки" - чаще из линолеума - были в ходу в Городе, где снег выпадал нечасто и уж точно - не густо). На "дикий" вела крутая, извилистая, узкая и каменистая тропочка, требовавшая, на детский взгляд, не столько храбрости, сколько терпения (каковым обычно запасались уползавшие туда парочки). Рельеф там был и вправду хорош: галечные плешки перемежались валунами и скалками.
Остальные предпочитали "тот" пляж: народу в каждой смене было все равно немного, вода была сказочно чиста, спуск - по-своему интересен (вылететь на пляж в клубах пыли и тут же бултыхнуться в море - самое то: иначе мама будет долго удерживать - сперва, мол, надо обветриться). Понятно, что ничего лишнего - ни топчанов, ни кабинок для переодевания, ни тем более - грибков на пляже не было.
Во что играло корпоративно-семейное, как сказали бы нанче, население? На поляне - во все тот же бадминтон, в "картошку" (помесь волейбола и "вышибал", играется в кружок), в волейбол без сетки и - изредка, когда кто-то привозил свою - с сеткой... А еще, конечно, в карты.
Формально в общественных местах карты были запрещены. Поэтому играли вечером или после обеда, когда над камнями пляжа дрожало горячее марево, а также в дождь - в домиках, на тех же пинг-понговых столах, считавшихся "отведенным местом", в дождь в столовой (видимо, пребывавшей в том же статусе) и - в "биллиардной". Биллиардной назывался быстронакаляющийся пластиковый сарай на полпути к "тому" пляжу. Там, действительно, был бильярдный стол с изрядно потертым сукном, старовидными киями и такими же шарами,- а также некоторое количество столиков для игры в карты. Вечерами там собирались только взрослые мужчины, разрешалось не только курить... и ходили слухи, что порой игрывали в "серьезные" игры "по копеечке".
Днем там разве что курили, да и то - немного, поскольку несмотря на две двери и два больших окна, нагревался сарайчик основательно. Игроки после завершения партий непременно бегали купаться - благо было близко. По той же причине в "школу мастерства" подтягивались подростки с пляжа (бытовало негласное правило - не пускать в биллиардную детвору младше 12 лет). Интересно, что дамы и барышни интересного возраста в биллиардной не появлялись и днем, а вот девчонкам сорванцовых лет - не возбранялось. Понятно, что днем и взрослые не позволяли себе играть на деньги.
В последний раз, когда мы с отцом и с матушкой были на Сарыче, мне было "без четверти тринадцать". Мы с ребятами прихватывали бутылку с водой, садились за какой-нибудь угловой столик и не столько играли в дурака (простого, подкидного, переводного), в ведьму, во всякие прочие "детские" игры, сколько наблюдали за играющими взрослыми. Вскоре мы (трое пацанов от 12 до 16 и я ) приметили, что один парень из Питера считается очень сильным игроком с какой-то такой... хорошей, но несколько мистической репутацией. А может, дело было в том, что мы в то лето обчитались "Неукротимой планеты" и "Человека без лица". Да, про эсперов.
Поэтому, когда игрок (назовем его Виктор, поскольку имени я его не помню - как не помню, чтобы он вообще нам представлялся) однажды подошел к нашему столику и стал смотреть, как играем мы... у нас пылали уши и все, что может пылать у таких сопляков в присутствии местной знаменитости. На редкость вовремя к дверям подошла мама одного из ребят и позвала его не то полдничать, не то еще за каким задельем. Виктор подсел к нам доиграть за ушедшего... сыграли еще пару раз, причем старший (как я понимаю сейчас, ему было 25-27 лет) явно присматривался к мелюзге... а затем предложил научить нас - кажется, это был бридж.
Дальнейшее легко предугадать: в ближайшие несколько дней мы в каждый свободный от купанья и родителей момент бежали в биллиардную. И если заставали там Виктора - следили за его игрой или играли сами, ожидая, пока он не освободится и не подойдет к нам продолжить уроки. Удивительное дело: учитель наш поставил дело так, что выигрывала не обязательно та пара, в которой был он (во "взрослых" партиях он практически не проигрывал): нам давали отведать вкус победы. А вскоре стал смешивать партии, приглашая и нас, и взрослых. И "наши" пары стали часто выигрывать - с Виктором или без него.
Правда, когда мы играли с Виктором или в его присутствии, мне иногда казалось, что воздух словно гудит и подрагивает, и как-то легко понимается, как ходить и что придержать... словно появляются лишние силы. Казалось.
Успехи моих приятелей не прошли для них даром - после того, как они, похоже, усадили в лужу собственных родителей, двоим из троих запретили ходить в биллиардную под страхом отъезда. Старший из компании уехал вместе с родителями - у них окончилась путевка. Я осталась одна изо всей подростковой команды и решила было уже не ходить в бильярдную - ну, кто со мной станет играть...
Примечательно, что ни мама, ни папа моих карточных упражнений не пресекли, хотя сами перекидывались разве что в дурака в хохочущей под фонарями компании по вечерам. В биллиардной же не бывал даже отец. Доверие к моему здравомыслию и сознание важности самостоятельного барахтанья в человеческих отношениях, видимо, были очень высоки (иначе я многому в этой жизни не научилась бы вовремя).
На следующий день после отъезда последнего из них Виктор окликнул меня у выхода из столовой: "Ты сегодня придешь?" Я замялась. Сообразив, что меня смущает, он сказал: "Ты же давно играешь со взрослыми. Приходи." И я пришла.
В тот день мы играли в паре, и вот тут "гудение" воздуха усилилось. Я не видела и на слышала ничего, кроме игры и того, что делал или говорил (говорил ли?) Виктор. А на следующий день он усадил меня играть с троими взрослыми, Правда, сам не сел за другой стол, а оседлал стул за моей спиной. Но ощущения экзамена у меня почему-то не было. Все было как обычно - игра и напряженный воздух... где-то за затылком. Взрослые долго хвалили меня и смеялись каким-то своим шуткам, а потом пригласили... сыграть вечером.
Виктор спросил разрешения у моего отца. Мы играли до 23 часов, как положено, и я помню спуск к бильярдной - но совершенно не помню, как Виктор проводил меня к домику. Он попрощался со мной и с отцом, поблагодарил его и сказал: "Завтра я уезжаю".
Спала я обычным провальным сном дитяти, удышанного морским воздухом... и проспала приезд и отъезд служебного ЛиАЗа, увозившего отдохнувшую смену.
Придти еще раз в бильярдную мне и в голову не пришло.
Проблемы начались потом - когда мы вернулись в Город, и я снова стала ходить на пляж с одноклассницами. "Скалки" на Херсонесе считались местом достаточно "диким", и наш загар не обходился без картишек. И тут началось. В дурака ли, в "ведьму" ли - я все время выигрывала. И девчонки постепенно разобиделись. Еще через несколько таких сеансов - с одноклассницами и одноклассниками,- я решила больше ни в какие карточные игры не играть: назревал риск растерять друзей. Попробовала гадать. Оказалось - еще хуже: проявилась сбывабельность в пределах пары дней.
Я не играла год, до следующего лета: думала, выветрится. Не тут-то было. И вот тогда - в неполные 14, стало быть, я решила, что больше не играю. Ни во что, ни с кем и никогда. Нет, сейчас я порой - уговорить меня удается только свекрови - сажусь в подкидного с ней и с кем-то из дочерей. Мозги при этом, словно бы рефлекторно, отключаются совсем, я шлепаю картами почти абы как - и при этом, в сущности, не присутствую. Правил никаких игр не помню и не запоминаю.
Не гадаю я и по сию пору.
Отношение это распространилось и на компьютерные игры - с того самого момента, как я с ними познакомилась. На ВЦ кто-то затащил "посадку на Луну". Старые тараканы вроде меня припомнят, что там надо было производить некие прикидочные расчеты для посадки некоего корабля. Я что-то там такое нажимала мимо ума, и закономерно получила результат: "На Луне образовался кратер диаметром 15 метров. Разрешите назвать его Вашим именем?". Клацнув "Да", я больше к игрушкам не возвращалась.
Зато гонять собственное начальство - Заводское и КБшное, которое в вечерних сменах забирало себе высшие приоритеты и рубилось в StarTrack, а пакетные задачи технологов стояли и ждали просвета в боевых действиях,- это пожалуйста. Формально я имела право - как дежурная - придавить дядям приоритет. И давила. А они, будучи вполне квалифицированными и сердитыми мужиками - лезли править системные блоки. А потом их правила я. И эта игра мне нравилась куда больше... как и поиск блох в системе, на дисках и протчая в том же духе.
Игрушки на ПК постигла та же участь: другие игры оказались куда интересней...