Ягодный морок
Замечательная компания в Заповеднике Сказок затеяла рассказывать сказки про Фею Ягодного Варенья. Но я уж говорила как-то, что начисто лишена воображения: склад цветных картинок. Вот я и думаю - а не рассказать ли мне славным человекам документальную сказку?
Девушка в пестром комбинезоне уже не помнила, который час брела по пружинящей почве меж сосновых стволов. Лес был не тот солнечный, прозрачный, колонный, где под упругой хвоей чувствуется твердь, а свет играет, как в парадной зале. Сосны здесь были неровны, между ними то гуще, то реже толпился подлесок, а под ногами так и крутились неровности, кочки да ямки. И свет в лесу был не янтарный, а дымчатый, словно пропущенный через мутную склянку. И не было в нем ясности звука, которая отличает высокий сосняк - треснет где-то ветка под молодым неловким бельчонком,- и не поймешь: то ли над тобою он оступился, то ли - за три поляны отсюда. Нет, здешний воздух ватой застилал ей уши - ни дятлов, ни сорок, ни дальнего теньканья птичьей мелочи, ни даже хруста под ногами.
Невысокие каблуки сапожек то и дело запутывались в волокнистом мху, по коленям похлестывали веточки кустарника, штанины покрылись рыжей скользкой пылью. Она и помнила, и не помнила, куда и зачем идет: в побелевшем кулачке накрепко зажата ручка корзинки, в тяжелой, гудящей голове стучит - еще треть осталась, еще трети недостает. А в неполной корзине - синеватая, с восковым налетом продолговатая ягода.
Такая же, как комбинезон, пестрая косынка девушки сбилась, на потную щеку выскользнули темные пряди. А глаза ее, в которых кружились корявые сосны, стали почти одного цвета с ягодой в корзине. На мягких ногах девушка подошла к ближайшему дереву и уперлась в него лбом - отдышаться, заполнить пустоту в груди. Перед глазами по чешуйчатой коре текли куда-то муравьи. Как завороженная, она подняла голову и стала смотреть, откуда струится темный ручеек... да так и упала навзничь на мягкие кочки. Завертелись в глазах синие кроны на восковом небе и - слились.
На ягоды, что брызнули из упавшей корзины, смотрели, склонясь, их сестрицы с ровных, будто садовых изящных кустов.
Очнулась она от ровного покачивания - словно ее несли куда-то в гамаке. Вот только в своем гамаке между двух мачтовых сосен никогда она не укачивалсь до такой ломоты в висках. С трудом приподняв тяжеленные веки, она увидела лишь переплетенья рыжей грубоватой ткани перед самым носом и, с трудом сообразив, что ее куда-то несут,- забылась вновь.
Вода была холодной, а ладонь - шершавой. Ее умывали настойчиво, обильно - над играющей бликами ямкой родника.
- Ну,- произнес сердитый голос,- ну же, посмотрите на меня. Вы помните, кто вы?
Она мотнула головой и, не открывая глаз, попыталась разлепить одеревенелые губы - бесполезно.
- Тааак... - буркнули тем же голосом.
Мир еще раз перевернулся, и в лицо ударила вода. Заполнила ноздри, мигом распахнувшийся рот и - отступила. Затем навалилась еще раз... и еще... Она кашляла, отфыркивалась,- и это, наконец, проняло. Она открыла глаза и сообразила - ее попросту макали в источник.
- Тааак... Ну, вот - отплевались от лесной пудры. Сидите, дышите. Очистится вода - отпаивать буду,- сказали над нею.
Опираясь на чьи-то руки, она откинулась на теплый валун. Неизвестный отстранился и присел напротив нее на корточки.
Он был в ветровке всех оттенков ржавчины и зелено-рыжих брюках, заправленных в высокие темные ботинки. Седые волосы собраны в хвост, очень светлые серые глаза пытаются поймать неустойчивый взгляд девушки.
- Как вас, голубушка, в самую морочь занесло? И учились, и практикуете не первый год, и когда сбор от кашля набирали - убереглись. Ягода зазвала?
- Я... мне варенье... на зиму четыре корзины на мою округу надо - лихорадящим давать. В прошлом году не хватило, чарами усиливать пришлось. Вот... треть корзины всего и осталось добрать...
- Ну, теперь-то уж не треть.
- Вся рассыпалась?
- Рассыпалось немного. Да только набрали вы той голубики, что - чистая пьяника. С багульником вплоть росла, пропиталась. А выварить сильней - толку от нее не станет.
- Ох... это я багульником...
- Им. Он нынче густо порос - лето влажное, туманы. В полдень парить стал - вот вас и повело.
Незнакомец стал на одно колено, склонился к воде, набрал в ладонный ковшик и поднес девушке. Меж пальцев не сочилось ни капли - и это так ее поразило, что она забыла смутиться и послушно выпила все три поднесенные пригоршни.
- Ну, пора и домой.
Он наклонился - подхватить ее на руки. Девушка запротестовала:
- Я сама, спасибо!.. И...
Договорить ей не удалось. Глаза незнакомца потемнели, пахнуло багульным туманом.
На крыльце, в косых тенях от ближних сосен стояли две корзины с голубикой - незнакомые, низкие и продолговатые. Он поставил девушку на ноги у самой двери, сошел с крыльца и обернулся.
- Ну, сварите варенье - зовите. Тут с лишком - как раз на посиделки, на голубичные пенки к чаю. Выйдете на мою опушку - да в лес не заходите, не надо,- и зовите.
- ?
- Вы же знаете, как меня зовут.
Багульник коротко кивнул озадаченной фее, шагнул против света и пропал в закатной рыжине.
Девушка в пестром комбинезоне уже не помнила, который час брела по пружинящей почве меж сосновых стволов. Лес был не тот солнечный, прозрачный, колонный, где под упругой хвоей чувствуется твердь, а свет играет, как в парадной зале. Сосны здесь были неровны, между ними то гуще, то реже толпился подлесок, а под ногами так и крутились неровности, кочки да ямки. И свет в лесу был не янтарный, а дымчатый, словно пропущенный через мутную склянку. И не было в нем ясности звука, которая отличает высокий сосняк - треснет где-то ветка под молодым неловким бельчонком,- и не поймешь: то ли над тобою он оступился, то ли - за три поляны отсюда. Нет, здешний воздух ватой застилал ей уши - ни дятлов, ни сорок, ни дальнего теньканья птичьей мелочи, ни даже хруста под ногами.
Невысокие каблуки сапожек то и дело запутывались в волокнистом мху, по коленям похлестывали веточки кустарника, штанины покрылись рыжей скользкой пылью. Она и помнила, и не помнила, куда и зачем идет: в побелевшем кулачке накрепко зажата ручка корзинки, в тяжелой, гудящей голове стучит - еще треть осталась, еще трети недостает. А в неполной корзине - синеватая, с восковым налетом продолговатая ягода.
Такая же, как комбинезон, пестрая косынка девушки сбилась, на потную щеку выскользнули темные пряди. А глаза ее, в которых кружились корявые сосны, стали почти одного цвета с ягодой в корзине. На мягких ногах девушка подошла к ближайшему дереву и уперлась в него лбом - отдышаться, заполнить пустоту в груди. Перед глазами по чешуйчатой коре текли куда-то муравьи. Как завороженная, она подняла голову и стала смотреть, откуда струится темный ручеек... да так и упала навзничь на мягкие кочки. Завертелись в глазах синие кроны на восковом небе и - слились.
На ягоды, что брызнули из упавшей корзины, смотрели, склонясь, их сестрицы с ровных, будто садовых изящных кустов.
Очнулась она от ровного покачивания - словно ее несли куда-то в гамаке. Вот только в своем гамаке между двух мачтовых сосен никогда она не укачивалсь до такой ломоты в висках. С трудом приподняв тяжеленные веки, она увидела лишь переплетенья рыжей грубоватой ткани перед самым носом и, с трудом сообразив, что ее куда-то несут,- забылась вновь.
Вода была холодной, а ладонь - шершавой. Ее умывали настойчиво, обильно - над играющей бликами ямкой родника.
- Ну,- произнес сердитый голос,- ну же, посмотрите на меня. Вы помните, кто вы?
Она мотнула головой и, не открывая глаз, попыталась разлепить одеревенелые губы - бесполезно.
- Тааак... - буркнули тем же голосом.
Мир еще раз перевернулся, и в лицо ударила вода. Заполнила ноздри, мигом распахнувшийся рот и - отступила. Затем навалилась еще раз... и еще... Она кашляла, отфыркивалась,- и это, наконец, проняло. Она открыла глаза и сообразила - ее попросту макали в источник.
- Тааак... Ну, вот - отплевались от лесной пудры. Сидите, дышите. Очистится вода - отпаивать буду,- сказали над нею.
Опираясь на чьи-то руки, она откинулась на теплый валун. Неизвестный отстранился и присел напротив нее на корточки.
Он был в ветровке всех оттенков ржавчины и зелено-рыжих брюках, заправленных в высокие темные ботинки. Седые волосы собраны в хвост, очень светлые серые глаза пытаются поймать неустойчивый взгляд девушки.
- Как вас, голубушка, в самую морочь занесло? И учились, и практикуете не первый год, и когда сбор от кашля набирали - убереглись. Ягода зазвала?
- Я... мне варенье... на зиму четыре корзины на мою округу надо - лихорадящим давать. В прошлом году не хватило, чарами усиливать пришлось. Вот... треть корзины всего и осталось добрать...
- Ну, теперь-то уж не треть.
- Вся рассыпалась?
- Рассыпалось немного. Да только набрали вы той голубики, что - чистая пьяника. С багульником вплоть росла, пропиталась. А выварить сильней - толку от нее не станет.
- Ох... это я багульником...
- Им. Он нынче густо порос - лето влажное, туманы. В полдень парить стал - вот вас и повело.
Незнакомец стал на одно колено, склонился к воде, набрал в ладонный ковшик и поднес девушке. Меж пальцев не сочилось ни капли - и это так ее поразило, что она забыла смутиться и послушно выпила все три поднесенные пригоршни.
- Ну, пора и домой.
Он наклонился - подхватить ее на руки. Девушка запротестовала:
- Я сама, спасибо!.. И...
Договорить ей не удалось. Глаза незнакомца потемнели, пахнуло багульным туманом.
На крыльце, в косых тенях от ближних сосен стояли две корзины с голубикой - незнакомые, низкие и продолговатые. Он поставил девушку на ноги у самой двери, сошел с крыльца и обернулся.
- Ну, сварите варенье - зовите. Тут с лишком - как раз на посиделки, на голубичные пенки к чаю. Выйдете на мою опушку - да в лес не заходите, не надо,- и зовите.
- ?
- Вы же знаете, как меня зовут.
Багульник коротко кивнул озадаченной фее, шагнул против света и пропал в закатной рыжине.