Шалтанка
Странное дело - в раннем детстве большую часть года стояло лето. Запомнилась одна развесистая весенняя гроза, один невероятный снегопад и немного цветных и цветущих осеней. А так - лета было больше, вот честное слово!..
В постоянном кишении ребятни на старом дворе национальности как-то особенно не замечались. Ну, болтали, что яркая брюнетка тетя Нонна из третьего подъезда - цыганка,- ну, и что? Гораздо больше поражали малолетнее девчонское воображение ее вороново-черные волосы, всегда уложенные в высокую башню, огромадные глаза с крылатыми ресницами, ярко-красный - и притом ненакрашенный - рот,- и огромные, синие-пресиние круглые серьги "из настоящей бирюзы".
А у тети Томы из дома напротив муж грузин. Ну, грузин и грузин,- все равно Григорий, и руки шоферские, вечно угвазданные, и в кузов его пятитонки, пока она в обед стоит "за домом", можно поналезать - только прежде спроситься. Однажды мальчишки забрались без спросу в кабину, и Григорий долго ругался - вгорячах стал заметен акцент.
Но когда в соседний дом, в "бронированную" для военных квартиру приехала семья офицера, служившего в Монголии - вот это было событие. Офицер был самый обыкновенный, рослый и русый,- его уже несколько дней видели по утрам во дворе. Потом приехал грузовик с вещами, и матросы, откинув борт, быстро попрыгали наземь и принялись разгружать барахло - на пять минут интересу окружающим. А семейство прибыло уже поздно вечером, на УАЗике - его видели только дядьки, забивавшие "козла" под фонарем в глубине двора: прошла в подъезд маленькая женщина, а офицер на руках унес спящего ребенка.
Наутро все ждали: кто же там приехал? Мальчишка, девчонка? Скольких лет? С кем станет "водиться"? Ближе к полудню из подъезда показалась та самая маленькая женщина - в диковинном синем халате, застегнутом на одну сторону, да еще до самого горла. Она тихо, но настойчиво подталкивала перед собой смуглую, плотную девочку лет шести и негромко что-то говорила ей, наклоняясь. Девочка угрюмо отвечала - резче и немного громче,- и тут мы поняли, что говорят они на вовсе неслыханном языке! В школе - и то таких не учили! Женщина выпихнула дочку из подъезда и, ласково сказав что-то непонятное, добавила по-русски: "Иди!",- и скрылась за дверью.
На лунообразном личике незнакомки испуганно сияли черные-пречерные глаза - "запятушки", как сказала потом Нонна. Своих детей у Нонны не было, и новенькая была единственным ребенком, на которого та вообще обратила внимание. Девочка была пострижена каре, и таких волос мы тоже никогда не видали - гладкие, черные-пречерные, словно лаковые,- они были чернее даже Нонниных. Незнакомка прижалась спиной к стене у самого подъезда и исподлобья диковато косилась на нас.
- Тебя как зовут?
- Тебе сколько лет?
- Чего молчишь?
- Ты что, немая, что ли? -
Собравшихся, в основном, девчонок стало донимать нетерпение. Мальчишки, пожимая плечами, начали расходиться.
И тут Таня-Мурашка, прозванная так за мелкокучерявую рыжеватую шевелюру, за шустрость и бессловесную робость,-Таня подошла к девочке, взяла ее за сердито поджатую руку и, потыкав себя в грудь, сказала: "Я - Таня. Я - Таня, понимаешь? Та-ня." Чернушка прижала к груди свои пухлые смуглые ручки и тихо сказала: "Чолпан".
- Как? Шалпан? - переспросила Танюшка,- Шалтан? Это мальчишечье имя. Правильно - Шалтанка.
"Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай свалился во сне",- этим стишком сперва дразнили Шалтанку. Через несколько недель, немного подразобравшись в словах, она подошла к главному дразнилке и басом сказала: "Зачем упал? Сам упал!" и толкнула его в грудь. От полного ошаления дразнилка там и сел.
Шалтанка оказалась очень славной девчонкой, но - по нашим понятиям - уж больно спокойной. При ней было как-то неудобно ссориться, а особенно она не любила вот этой вот девчачьей дури: осу увидели, слизняка, гадкую мохнатую гусеницу - и визжа побежали целой ватагой. Шалтанка сердилась и, приговаривая: "Зачем кричал?" усаживалась на скамейку между несколькими высокими мальвами, которые отчего-то очень любила и подолгу разглядывала, как копошатся в глубоких розовых чашечках пчелы. Насекомых она не боялась совершенно.
Кто-то из девчонок заметил у Шалтанки чуть повыше лодыжки необычный шрам - неровною дугой. Стали спрашивать - да поди объяснись, когда общих слов немного! Одно слово Шалтанка нашла: "Кусал".
- Кто кусал?
- Кусал такой.
- Какой, какой кусал?
Шалтанка взяла прутик и нарисовала на песке волнистую линию и сказала:
- Фшшш...
- Змея?
- Змея. Змея кусал.
...Через два месяца - видимо, окончив какие-то курсы,- Шалтанкин папа увез семью к новому месту службы. И какое-то время без Шалтанки было неожиданно пусто. Особенно, когда Мурашка подошла под ее окно и по привычке закричала: "Шалтанка! Ты выйдешь?" - а окно не открылось, и не раздалось притворно-сердитое: "Зачем кричал? Я вышел!"
Шалтай-Болтай сидел на стене...
В постоянном кишении ребятни на старом дворе национальности как-то особенно не замечались. Ну, болтали, что яркая брюнетка тетя Нонна из третьего подъезда - цыганка,- ну, и что? Гораздо больше поражали малолетнее девчонское воображение ее вороново-черные волосы, всегда уложенные в высокую башню, огромадные глаза с крылатыми ресницами, ярко-красный - и притом ненакрашенный - рот,- и огромные, синие-пресиние круглые серьги "из настоящей бирюзы".
А у тети Томы из дома напротив муж грузин. Ну, грузин и грузин,- все равно Григорий, и руки шоферские, вечно угвазданные, и в кузов его пятитонки, пока она в обед стоит "за домом", можно поналезать - только прежде спроситься. Однажды мальчишки забрались без спросу в кабину, и Григорий долго ругался - вгорячах стал заметен акцент.
Но когда в соседний дом, в "бронированную" для военных квартиру приехала семья офицера, служившего в Монголии - вот это было событие. Офицер был самый обыкновенный, рослый и русый,- его уже несколько дней видели по утрам во дворе. Потом приехал грузовик с вещами, и матросы, откинув борт, быстро попрыгали наземь и принялись разгружать барахло - на пять минут интересу окружающим. А семейство прибыло уже поздно вечером, на УАЗике - его видели только дядьки, забивавшие "козла" под фонарем в глубине двора: прошла в подъезд маленькая женщина, а офицер на руках унес спящего ребенка.
Наутро все ждали: кто же там приехал? Мальчишка, девчонка? Скольких лет? С кем станет "водиться"? Ближе к полудню из подъезда показалась та самая маленькая женщина - в диковинном синем халате, застегнутом на одну сторону, да еще до самого горла. Она тихо, но настойчиво подталкивала перед собой смуглую, плотную девочку лет шести и негромко что-то говорила ей, наклоняясь. Девочка угрюмо отвечала - резче и немного громче,- и тут мы поняли, что говорят они на вовсе неслыханном языке! В школе - и то таких не учили! Женщина выпихнула дочку из подъезда и, ласково сказав что-то непонятное, добавила по-русски: "Иди!",- и скрылась за дверью.
На лунообразном личике незнакомки испуганно сияли черные-пречерные глаза - "запятушки", как сказала потом Нонна. Своих детей у Нонны не было, и новенькая была единственным ребенком, на которого та вообще обратила внимание. Девочка была пострижена каре, и таких волос мы тоже никогда не видали - гладкие, черные-пречерные, словно лаковые,- они были чернее даже Нонниных. Незнакомка прижалась спиной к стене у самого подъезда и исподлобья диковато косилась на нас.
- Тебя как зовут?
- Тебе сколько лет?
- Чего молчишь?
- Ты что, немая, что ли? -
Собравшихся, в основном, девчонок стало донимать нетерпение. Мальчишки, пожимая плечами, начали расходиться.
И тут Таня-Мурашка, прозванная так за мелкокучерявую рыжеватую шевелюру, за шустрость и бессловесную робость,-Таня подошла к девочке, взяла ее за сердито поджатую руку и, потыкав себя в грудь, сказала: "Я - Таня. Я - Таня, понимаешь? Та-ня." Чернушка прижала к груди свои пухлые смуглые ручки и тихо сказала: "Чолпан".
- Как? Шалпан? - переспросила Танюшка,- Шалтан? Это мальчишечье имя. Правильно - Шалтанка.
"Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай свалился во сне",- этим стишком сперва дразнили Шалтанку. Через несколько недель, немного подразобравшись в словах, она подошла к главному дразнилке и басом сказала: "Зачем упал? Сам упал!" и толкнула его в грудь. От полного ошаления дразнилка там и сел.
Шалтанка оказалась очень славной девчонкой, но - по нашим понятиям - уж больно спокойной. При ней было как-то неудобно ссориться, а особенно она не любила вот этой вот девчачьей дури: осу увидели, слизняка, гадкую мохнатую гусеницу - и визжа побежали целой ватагой. Шалтанка сердилась и, приговаривая: "Зачем кричал?" усаживалась на скамейку между несколькими высокими мальвами, которые отчего-то очень любила и подолгу разглядывала, как копошатся в глубоких розовых чашечках пчелы. Насекомых она не боялась совершенно.
Кто-то из девчонок заметил у Шалтанки чуть повыше лодыжки необычный шрам - неровною дугой. Стали спрашивать - да поди объяснись, когда общих слов немного! Одно слово Шалтанка нашла: "Кусал".
- Кто кусал?
- Кусал такой.
- Какой, какой кусал?
Шалтанка взяла прутик и нарисовала на песке волнистую линию и сказала:
- Фшшш...
- Змея?
- Змея. Змея кусал.
...Через два месяца - видимо, окончив какие-то курсы,- Шалтанкин папа увез семью к новому месту службы. И какое-то время без Шалтанки было неожиданно пусто. Особенно, когда Мурашка подошла под ее окно и по привычке закричала: "Шалтанка! Ты выйдешь?" - а окно не открылось, и не раздалось притворно-сердитое: "Зачем кричал? Я вышел!"
Шалтай-Болтай сидел на стене...