Серпентарий
Отдел программистов Заводоуправления был классическим женским серпентарием.
Представьте себе громадное, как спортзал, угловое помещение производственного корпуса: с высоченным потолком, под которым бурчат вентиляционные короба, и двумя почти стеклянными стенами, в которых открываются даже не форточки, а гигантские фрамуги. Сквозняки всегда - хоть летом, хоть зимой. У порога - досковешалка школьного образца, вдоль стен кое-где - старообразные фанерные шкафы с документацией. И - столы, столы, столы рядами.
Стол у стены (боком или - того краше! спиною к ней,- можно было получить, лишь став старшим инженером-программистом. Молодых совали за "проходные" столы у входа, куда сваливали "входящие" распечатки и задания,- а разбирая оные, могли прихватить со стола и после выкинуть текущие наброски очередного столовладельца.
Отношения в коллективе, состоящем из пары десятков дам и перезрелых девиц, были на редкость душевные: обитательницы террариума регулярно разбивались на партии и вели долгие позиционные войны: или за пограничные столы, или - кому первой повесят полочку, или - это были серьезные дела! - за пятерку к зарплате. Объединялся женский батальон в двух случаях: против посторонних дам или - когда вся стая начинала отчего-то есть поедом одну, не туда заблудшую овечку. Подобное чаще всего случалось, когда к овечке проявлял внимание кто-то из вышестоящих мужчин, на которого остальные соовчинницы положили свои 38 глаз.
Только злобной гримасой горнего отдела кадров можно было объяснить тот факт, что мужчинами в Заводском отделе АСУП были исключительно начальники: некогда подававший надежды, а ныне спивающийся зав; его вполне дзенствующий зам - родом откуда-то оттуда, где легендарное Беловодье, с улыбчивым и равнодушным лицом; да маленький круглый - не ухватишь - Ян Львович. Как жить???
Был еще где-то в отдалении, в Бюро разработок и внедрения, некто Гоша, но был он - как профессионал - настолько выше всех (при маленьком собственном росте) и настолько злоязычен, что даже короткую дискуссию с ним выдерживали лишь немногие программистки КБ. На последних глухая ненависть прогаммисток АСУП чаще всего и изливалась... но те были и сами не лыком шиты.
И в этот вот отдел распределили после института носительницу абсолютной красоты. Мало того, что к неинтересному имени Лена прилагалась фамилия настолько характерная, что даже полукровки испытали приступ антисемитизма. Лена воплощала тип красоты совершенно библейской, древней и неоспоримой. Она была сказочно хороша по меркам иудейским и славянским, африканским и нордическим; созерцая ее, остолбенел бы и полинезиец, и алеут, и разборчивый японец. К идеальному лицу средиземноморских цариц прилагался водопад роскошных волос и точеная шея, стекающая к телу совершенных пропорций. Даже грудь Лены была больше манекеньщичьей ровно настолько, чтобы воистину волновать, а рост позволял гордо нести груз прекрасного, но при этом не
смотреть почти никому на плешь. В довершение всего летом Лена носила брючки в обтяжку и не самые скромные вещички поверх, а зимой ледяная атмосфера гадюшника прямо-таки вынудила ее ходить в выразительном вязаном платье. Но самое обидное заключалось в том, что сквозь тонкие сладковатые духи от Лены пахло зрелой кошкой,- так, что самые глубокоженатые дядечки - и те делали стойку и долго, как бы с сожалением, выдыхали...
Весь террариум напрягся в первый же день, как только Лену - против всяких правил - усадили не за продуваемый стол у входа, а справа от двери, на место ушедшей на пенсию соратницы. Однако ядовитый допрос первой степени она выдержала на удивление спокойно, протирая ящики и раскладывая по ним пока еще свежие папочки и тетрадки. При допросе выяснилось, что у нее - соплюхи и выскочки! - будет индивидуальное задание от самого завотделом, и к его контролю не будет причастна ни одна из местных руководительниц групп.
Попытки "дожать" неприятельницу каким-нибудь незнанием также не удались: она была не просто книжной институтской знайкой, но поднабралась еще на старших курсах практического опыта. Пробовали не давать ей нужной документации по используемым ОС и СУБД. Но Лена преспокойно поднималась на ВЦ, заходила в инженерскую, спрашивала нужный том и, присев в уголке, делала выписки. Вскоре оказалось, что и свои магнитные ленты она хранит "наверху", у операторов, и рабочие записи держит в маленькой тетрадке, которую в сумочке дозволенных (с точки зрения ВОХР) размеров всегда уносит домой. При этом на все претензии она отвечала с той любезностью, после которой хочется пойти по адресу мысленного посыла.
Потрепаться, если изредка припадала нужда, она ходила опять-таки к нам, "наверх". Интересно, что наши разновозрастные инженеры оказывали Лене вполне "домашние" знаки внимания, сдобренные ритуальной ВЦшной иронией, а немногие дамы и девчонки принимали ее как должное; первичное восхищение улеглось, она стала просто нередкой гостьей. Возможно, фокус в том, что "железный" народ был попросту больше загружен, чем АСУПовский, и реже маялся дурью,- но царицу иудейскую здесь звали просто Ленкой... и она даже становилась немножечко Ленкой, ненадолго утрачивая скульптурную окаменелость лица.
Мне же было интересно, как Лена справляется с ядовитой атмосферой серпентария. Иногда, занося ей распечатки или меняясь книжками, я нарочно задерживалась понаблюдать. И когда Лена с невозмутимым видом смела в бумажку осколки от "нечаянно" спихнутой соседкой красивой чашки и достала из стола... точно такую же,- до меня, наконец, дошло. То ли школа или институт закалили, то ли родители помогли, но Лена выросла классической эгоцентристкой, превыше всего ставящей собственное спокойствие и не пропускающей в него посторонних. А когда стена спокойствия истончалась - она прикладывала нас, как подорожник.
Лет пять спустя я встретила ее летом возле дома - она вешала пеленки под окном, на веревку, протянутую между двумя абрикосами. В материнстве она чуточку раздалась и помягчела, смуглота стала прозрачней и розовей, а из пластики ушла когтистая напряженность; и пахла она кормящей мамой. Но "абсолют" никуда не ушел,- она просто стала героиней другой легенды. Слушая ее неторопливый рассказ о маленькой дочке, я думала, что красоте совсем необязательно спасать мир - довольно, если она может защитить самое себя.
Представьте себе громадное, как спортзал, угловое помещение производственного корпуса: с высоченным потолком, под которым бурчат вентиляционные короба, и двумя почти стеклянными стенами, в которых открываются даже не форточки, а гигантские фрамуги. Сквозняки всегда - хоть летом, хоть зимой. У порога - досковешалка школьного образца, вдоль стен кое-где - старообразные фанерные шкафы с документацией. И - столы, столы, столы рядами.
Стол у стены (боком или - того краше! спиною к ней,- можно было получить, лишь став старшим инженером-программистом. Молодых совали за "проходные" столы у входа, куда сваливали "входящие" распечатки и задания,- а разбирая оные, могли прихватить со стола и после выкинуть текущие наброски очередного столовладельца.
Отношения в коллективе, состоящем из пары десятков дам и перезрелых девиц, были на редкость душевные: обитательницы террариума регулярно разбивались на партии и вели долгие позиционные войны: или за пограничные столы, или - кому первой повесят полочку, или - это были серьезные дела! - за пятерку к зарплате. Объединялся женский батальон в двух случаях: против посторонних дам или - когда вся стая начинала отчего-то есть поедом одну, не туда заблудшую овечку. Подобное чаще всего случалось, когда к овечке проявлял внимание кто-то из вышестоящих мужчин, на которого остальные соовчинницы положили свои 38 глаз.
Только злобной гримасой горнего отдела кадров можно было объяснить тот факт, что мужчинами в Заводском отделе АСУП были исключительно начальники: некогда подававший надежды, а ныне спивающийся зав; его вполне дзенствующий зам - родом откуда-то оттуда, где легендарное Беловодье, с улыбчивым и равнодушным лицом; да маленький круглый - не ухватишь - Ян Львович. Как жить???
Был еще где-то в отдалении, в Бюро разработок и внедрения, некто Гоша, но был он - как профессионал - настолько выше всех (при маленьком собственном росте) и настолько злоязычен, что даже короткую дискуссию с ним выдерживали лишь немногие программистки КБ. На последних глухая ненависть прогаммисток АСУП чаще всего и изливалась... но те были и сами не лыком шиты.
И в этот вот отдел распределили после института носительницу абсолютной красоты. Мало того, что к неинтересному имени Лена прилагалась фамилия настолько характерная, что даже полукровки испытали приступ антисемитизма. Лена воплощала тип красоты совершенно библейской, древней и неоспоримой. Она была сказочно хороша по меркам иудейским и славянским, африканским и нордическим; созерцая ее, остолбенел бы и полинезиец, и алеут, и разборчивый японец. К идеальному лицу средиземноморских цариц прилагался водопад роскошных волос и точеная шея, стекающая к телу совершенных пропорций. Даже грудь Лены была больше манекеньщичьей ровно настолько, чтобы воистину волновать, а рост позволял гордо нести груз прекрасного, но при этом не
смотреть почти никому на плешь. В довершение всего летом Лена носила брючки в обтяжку и не самые скромные вещички поверх, а зимой ледяная атмосфера гадюшника прямо-таки вынудила ее ходить в выразительном вязаном платье. Но самое обидное заключалось в том, что сквозь тонкие сладковатые духи от Лены пахло зрелой кошкой,- так, что самые глубокоженатые дядечки - и те делали стойку и долго, как бы с сожалением, выдыхали...
Весь террариум напрягся в первый же день, как только Лену - против всяких правил - усадили не за продуваемый стол у входа, а справа от двери, на место ушедшей на пенсию соратницы. Однако ядовитый допрос первой степени она выдержала на удивление спокойно, протирая ящики и раскладывая по ним пока еще свежие папочки и тетрадки. При допросе выяснилось, что у нее - соплюхи и выскочки! - будет индивидуальное задание от самого завотделом, и к его контролю не будет причастна ни одна из местных руководительниц групп.
Попытки "дожать" неприятельницу каким-нибудь незнанием также не удались: она была не просто книжной институтской знайкой, но поднабралась еще на старших курсах практического опыта. Пробовали не давать ей нужной документации по используемым ОС и СУБД. Но Лена преспокойно поднималась на ВЦ, заходила в инженерскую, спрашивала нужный том и, присев в уголке, делала выписки. Вскоре оказалось, что и свои магнитные ленты она хранит "наверху", у операторов, и рабочие записи держит в маленькой тетрадке, которую в сумочке дозволенных (с точки зрения ВОХР) размеров всегда уносит домой. При этом на все претензии она отвечала с той любезностью, после которой хочется пойти по адресу мысленного посыла.
Потрепаться, если изредка припадала нужда, она ходила опять-таки к нам, "наверх". Интересно, что наши разновозрастные инженеры оказывали Лене вполне "домашние" знаки внимания, сдобренные ритуальной ВЦшной иронией, а немногие дамы и девчонки принимали ее как должное; первичное восхищение улеглось, она стала просто нередкой гостьей. Возможно, фокус в том, что "железный" народ был попросту больше загружен, чем АСУПовский, и реже маялся дурью,- но царицу иудейскую здесь звали просто Ленкой... и она даже становилась немножечко Ленкой, ненадолго утрачивая скульптурную окаменелость лица.
Мне же было интересно, как Лена справляется с ядовитой атмосферой серпентария. Иногда, занося ей распечатки или меняясь книжками, я нарочно задерживалась понаблюдать. И когда Лена с невозмутимым видом смела в бумажку осколки от "нечаянно" спихнутой соседкой красивой чашки и достала из стола... точно такую же,- до меня, наконец, дошло. То ли школа или институт закалили, то ли родители помогли, но Лена выросла классической эгоцентристкой, превыше всего ставящей собственное спокойствие и не пропускающей в него посторонних. А когда стена спокойствия истончалась - она прикладывала нас, как подорожник.
Лет пять спустя я встретила ее летом возле дома - она вешала пеленки под окном, на веревку, протянутую между двумя абрикосами. В материнстве она чуточку раздалась и помягчела, смуглота стала прозрачней и розовей, а из пластики ушла когтистая напряженность; и пахла она кормящей мамой. Но "абсолют" никуда не ушел,- она просто стала героиней другой легенды. Слушая ее неторопливый рассказ о маленькой дочке, я думала, что красоте совсем необязательно спасать мир - довольно, если она может защитить самое себя.