Сказка о кровном Ноже (1)
Ключ-сердце этой истории дал мне давний и добрый друг. Он опознает завязку - и, ежели по завершении сказка его не огорчит,- я вынесу посвящение в подзаголовок. А пока - начало, пролог, праздник...
Столичный квартал Оружейников празднует День Ножей. Повсюду окончен сбор урожая, проведены расчеты, розданы долги и уплачена подать. В эти еще теплые дни даже последний городской нищий по-осеннему богат: довольные жизнью жители подают больше обычного. В этакое время и следует продавать то, что даже состоятельные семейства покупают не каждый сезон: украшения и оружие. Но День Камней наступит позже - когда всем доводится порастрясти кошель в преддверии зимних праздников. А в День Ножей отступают в глубину лавок новомодные пороховые пистоли и тяжелые ружья. Глаза нынче разбегаются от холодящего душу блеска стали: звонкие сабли и могучие мечи, стройные шпаги и тяжкие боевые топоры... Даже луки и арбалеты выходят вперед: хоть и стрелковые, да сродники холодному оружью. А короли праздника, как и положено - ножи. Всех видов и размеров, всех известных в коломирье народов: чего не сделают в столице - привезут купцы издалека.
Не стыдятся оружейники и кухонного металла: ножей хлебных и мясных, рубящих и вырезных: кормить людей - добрая работа. Хозяйки со знанием дела выбирают свое, и ласковы к ним мастера. Но те ножи, которые сами кормят владельцев - им главный почет, им великое уважение, им - хищная любовь непростого люда, что наполняет в День Ножей нарядный квартал Оружейников.
Рейдан уже по второму разу прошерстил наружные лотки, нырнул во все лавки с гостеприимно разверстыми дверьми. Нет, не узорные рукояти, не богатые ножны кружили перед глазами: взор его выхватывал с плотного бархата наклонных столов темные, почти угольного оттенка широкие клинки горного народа; им подвластны и стальные, и каменные доспехи,- вот только не всякого принимают норовистые изделия угрюмых малорослых силачей: иной, как говорится, скорей достоинство себе снесет, чем привесит к поясу тяжелый горский нож.
Горела, манила мадасская узорная, порой розоватая сталь - чем больше глядишь на клинок, тем сильней затягивает узор. Старики рассказывали, будто делали в древнем Мадаске такие ножи и мечи, что способны были выпить душу залюбовавшегося ими человека. И будто бы было это не так, как с колдовскими камнями: съел камень человека, и стал человек тот - камень. Нет, было это как любовь и как сродство боевых братьев: тому, чья душа выпита клинком, не надобно было ни женщин, ни друзей, спокойными глазами глядел он на родню. Лишь с собратом своим стальным были они - одно, и не было человеку тому иной жизни, нежели в бою. И будто бы - сказывали также - чем больше людей выпивал клинок, тем розовее становилась его исполненая прихотливого рисунка плоть.
Рыбьим боком поблескивал на бархате синий тулабский металл. О нем говорили, что лишь он один изо всех сталей способен, словно серебро, подарить последнее упокоение второживущим. Утверждалось даже в старинных трактатах, что иногда вечномертвые сами указывали людям на зарытое золото - лишь бы часть его потратил счастливец на покупку честного тулабского клинка и дал обещанный покой мятущейся полуплоти.
Лунным светом дышало легкое оружье лесных жителей: сталь - как туман над рекой, полупрозрачная, словно тончайшие ткани леснянок. Каждый заботливый отец старался купить дочери-девице лунный стилет: считалось, что в беде, пусть даже дрогнет девичья рука, туманное жало само сбережет если не жизнь, так честь. Среди воинов и охотников лесные клинки тоже особо привечали женщин: у мужчины клинок жил, как прирученный, а у рыжей северной охотницы или хмурой, сплошь татуированной назонийки - как родной. Почти все знахарки измельчали свои травы и коренья особой формы ножами, которые лесные мастера делали не помногу и продавали не за деньги, а за снадобья. Знахарки те были уверены, что с туманной сталью надо просто побольше разговаривать.
У Рейдана много лет был добрый тулабский нож: выручал и в пути, и в бою, знал теплое горло врага и дичи. Но уже с десяток дней его пояс пустовал: довелось упокоить этакую дрянь, после которой не сработал известный ритуал очищения ножа тремя стихиями. Тулаб оставался отравлен; пришлось захоронить и клинок, и ножны вместе с окончательно мертвым непрошенным попутчиком, да еще и камень навалить, чтоб не разрыли сдуру ни воры, ни падальщики.
Рейдан - ни колдун, ни воин,- немного тот, немного - другой; знает лекарское и ювелирное дело, а по большей части занимается составлением карт - и по найму для Университета, и на заказ. Время свое проводит в пути,- все больше по окраинам коломирья, а то и пересекая его большаками и тропками: карты время от времени надобно уточнять. И в столицу на сей раз привели его две нужды: отдать свежие карты и найти новый нож. Поскольку без ножа что на большой дороге, что по заугольям негоже ходить разумному человеку.
...Продолжение сле...
Столичный квартал Оружейников празднует День Ножей. Повсюду окончен сбор урожая, проведены расчеты, розданы долги и уплачена подать. В эти еще теплые дни даже последний городской нищий по-осеннему богат: довольные жизнью жители подают больше обычного. В этакое время и следует продавать то, что даже состоятельные семейства покупают не каждый сезон: украшения и оружие. Но День Камней наступит позже - когда всем доводится порастрясти кошель в преддверии зимних праздников. А в День Ножей отступают в глубину лавок новомодные пороховые пистоли и тяжелые ружья. Глаза нынче разбегаются от холодящего душу блеска стали: звонкие сабли и могучие мечи, стройные шпаги и тяжкие боевые топоры... Даже луки и арбалеты выходят вперед: хоть и стрелковые, да сродники холодному оружью. А короли праздника, как и положено - ножи. Всех видов и размеров, всех известных в коломирье народов: чего не сделают в столице - привезут купцы издалека.
Не стыдятся оружейники и кухонного металла: ножей хлебных и мясных, рубящих и вырезных: кормить людей - добрая работа. Хозяйки со знанием дела выбирают свое, и ласковы к ним мастера. Но те ножи, которые сами кормят владельцев - им главный почет, им великое уважение, им - хищная любовь непростого люда, что наполняет в День Ножей нарядный квартал Оружейников.
Рейдан уже по второму разу прошерстил наружные лотки, нырнул во все лавки с гостеприимно разверстыми дверьми. Нет, не узорные рукояти, не богатые ножны кружили перед глазами: взор его выхватывал с плотного бархата наклонных столов темные, почти угольного оттенка широкие клинки горного народа; им подвластны и стальные, и каменные доспехи,- вот только не всякого принимают норовистые изделия угрюмых малорослых силачей: иной, как говорится, скорей достоинство себе снесет, чем привесит к поясу тяжелый горский нож.
Горела, манила мадасская узорная, порой розоватая сталь - чем больше глядишь на клинок, тем сильней затягивает узор. Старики рассказывали, будто делали в древнем Мадаске такие ножи и мечи, что способны были выпить душу залюбовавшегося ими человека. И будто бы было это не так, как с колдовскими камнями: съел камень человека, и стал человек тот - камень. Нет, было это как любовь и как сродство боевых братьев: тому, чья душа выпита клинком, не надобно было ни женщин, ни друзей, спокойными глазами глядел он на родню. Лишь с собратом своим стальным были они - одно, и не было человеку тому иной жизни, нежели в бою. И будто бы - сказывали также - чем больше людей выпивал клинок, тем розовее становилась его исполненая прихотливого рисунка плоть.
Рыбьим боком поблескивал на бархате синий тулабский металл. О нем говорили, что лишь он один изо всех сталей способен, словно серебро, подарить последнее упокоение второживущим. Утверждалось даже в старинных трактатах, что иногда вечномертвые сами указывали людям на зарытое золото - лишь бы часть его потратил счастливец на покупку честного тулабского клинка и дал обещанный покой мятущейся полуплоти.
Лунным светом дышало легкое оружье лесных жителей: сталь - как туман над рекой, полупрозрачная, словно тончайшие ткани леснянок. Каждый заботливый отец старался купить дочери-девице лунный стилет: считалось, что в беде, пусть даже дрогнет девичья рука, туманное жало само сбережет если не жизнь, так честь. Среди воинов и охотников лесные клинки тоже особо привечали женщин: у мужчины клинок жил, как прирученный, а у рыжей северной охотницы или хмурой, сплошь татуированной назонийки - как родной. Почти все знахарки измельчали свои травы и коренья особой формы ножами, которые лесные мастера делали не помногу и продавали не за деньги, а за снадобья. Знахарки те были уверены, что с туманной сталью надо просто побольше разговаривать.
У Рейдана много лет был добрый тулабский нож: выручал и в пути, и в бою, знал теплое горло врага и дичи. Но уже с десяток дней его пояс пустовал: довелось упокоить этакую дрянь, после которой не сработал известный ритуал очищения ножа тремя стихиями. Тулаб оставался отравлен; пришлось захоронить и клинок, и ножны вместе с окончательно мертвым непрошенным попутчиком, да еще и камень навалить, чтоб не разрыли сдуру ни воры, ни падальщики.
Рейдан - ни колдун, ни воин,- немного тот, немного - другой; знает лекарское и ювелирное дело, а по большей части занимается составлением карт - и по найму для Университета, и на заказ. Время свое проводит в пути,- все больше по окраинам коломирья, а то и пересекая его большаками и тропками: карты время от времени надобно уточнять. И в столицу на сей раз привели его две нужды: отдать свежие карты и найти новый нож. Поскольку без ножа что на большой дороге, что по заугольям негоже ходить разумному человеку.
...Продолжение сле...