Крутой маршрут
Сегодня очень душевно погуляла с экскурсией Сергея Бабушкина, в ЖЖ babs71. Маршрут был такой: церковь -- больница -- кладбище -- казармы.
Феодоровский собор я помню ещё с тех времён, когда он был молокозаводом. Чудовищно раскуроченная и обезглавленная постройка не переставала привлекать к себе внимание.А что здесь раньше было? -- полюбопытствовала я. Последовал ответ:
-- Кажется, монастырь. И притом католический.
Отчётливо помню, как я в холодный и сырой зимний день бродила вокруг забора, пытаясь заглянуть и сообразить, что же там таинственное. А оказывается, собор. К трёхсотлетию дома Романовых, оказывается, почему его и соорудили таким допетровским. Очень жалко было слушать, как исторический памятник сносили -- постепенно. Сперва купола, потом -- к визиту президента Никсона, чтобы проклятый американец уж точно не догадался, что здесь Богу молились раньше -- барабаны. Но я хочу добавить, отреставрировано там всё под платочек. Декор, все онёры, львы очень потешные. Внутри я постеснялась топтаться, всё-таки неудобно, служба идёт. Имею планы съездить, рассмотреть внутреннее убранство поподробнее.
Рядом часовня, современная, но отстроенная в том же духе. Символы четырёх евангелистов на ней приводят на память Книгу из Келлса. И, что греха таить, побасёнку о неком славянофиле, который одевался очень по-русски: в мурмолку, объяринный охабень, сапоги с загнутыми носами, и его горожане стали принимать за турка.
Нигде кроме, как у нас в городе, в двух шагах от новоявленного молокозавода с барабанами располагались и располагаются по сию пору инфекционные бараки. Бараки они, впрочем, чисто технологически, это термин. В таких бараках в пору их расцвета я не отказалась бы и полечиться, и потрудиться. Вполне могла! Известно, что Боткин, как он врач продвинутый, впервые в истории России принял на работу десять врачей-женщин. Конечно, запустение ужасное. Но что там может быть, кроме больницы? Если соорудят жилой квартал, я его обитателям категорически не завидую. И имею подозрения, что понадобится рекультивировать землю, пропитанную микробами и вирусами всех сортов... Чудо конструктивизма -- морг. Я чуть не вылезла вперёд с "это вы ещё в самом помещении не были, это нечто". Но и если извне любоваться, печальное учреждение вызывает интерес. Строили-то в двадцатые годы, в самую голодуху -- и насколько всё для людей. Отдельный вход на улицу для родственников и близких, желающих попрощаться, отдельный -- в больничный двор, чтобы персонал входил-выходил. Ещё одна гениальная идея зодчих, плоские крыши у корпусов, чтобы больные на этих крышах дышали свежим воздухом, а не болтались по улице, заражая посетителей, увы, провалилась в прямом смысле. Несколько ленинградских зим, и абзац. Крыши переделали в обыкновенные скатные. Так начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия...
Вот выйдите на улицу профессора Ивашенцова да спросите ради эксперимента, в честь кого она названа. А названа она в честь первого советского главврача Боткинских бараков, который из гнилья и мусора поднял больницу, а в тридцать третьем году был сбит таинственным автомобилем, скрывшимся с места происшествия. На надгробном памятнике доктор изображён с блокнотом, как бы во время работы, на обходе. Это понятно, не с клизмой же врача на памятнике ваять и не со шприцем. Зато теперь Ивашенцов слывёт среди посетителей Александро-Невской лавры как "человек со смартфоном"...
(Фотография из блога rybocop).
Дочь доктора Ивашенцова, художницу Анну Ивашенцову (в некоторых источниках Ивашенцеву) знают все, у кого дома собрание сочинений Эдуарда Успенского. Она иллюстрировала "Следствие ведут колобки"
Иллюстрации взяты у polny_shkaf. Попытки пересканировать собственную книжку закончились ничем, цветопередача барахло. Барахло цветопередача.
Да, вот про некрополь Лавры можно сказать только одно -- неисчерпаемый. Первый раз я тамбыла летом 2001 года. Вышла, отряхнулась, как собака-водолаз, и сказала одну фразу:
-- Какое разорение!
Запомнился старый, совершенно серый ворон, который сидел на надгробии, каркал и гадил. Ещё примитивистские росписи, представлявшие лаврских новомучеников, расстрелянных в 1922 году. Вышел спор тогда. Мне доказывали, что эти "протомитьковские" рисунки -- того времени, двадцатых, а я отчаянно пылила, уговаривая собеседников, что новая власть их бы замазала непременно. Мимо шёл монах и вклинился:
-- Девушка говорит верно, только лишние эти сорные слова: "ёлки" и "к шуту"...
Сейчас, конечно, не тот коленкор. Сейчас ухаживают. Ни одной провалившейся ямы, ни одного покосившегося креста. И это не только силами Лавры, но и силами родственников. Так, на могиле моей любимой поэтессы Мирры Лохвицкой, сестры всем известной Надежды Лохвицкой -- Тэффи, роскошный мраморный крест. Внук поставил. Невольно вспомнились слова Ф.Ф. Фидлера о погребении Лохвицкой:
30 августа 1905 г. 27 августа в Бехтеревской клинике умерла Лохвицкая - от сердечного заболевания, дифтерита и Базедовой болезни.
Вчера в Александро-Невской лавре состоялись похороны. Присутствовали лишь немногие писатели, чему причиной был ряд обстоятельств. Объявление о смерти появилось лишь в «Новом времени» - эту газету многие бойкотируют; жирным шрифтом выделены фамилия Жибер и имя, данное при крещении - Мария; в назначенный час (и до, и после) с непроглядно серого неба лил сильный дождь.
Оба старших ее сына (гимназисты) держались совсем безучастно. И только вдовец долго плакал над гробом, в котором лежала мёртвая с искаженным лицом; он целовал ей лоб, губы и руки. Надежда Александровна Бучинская (Тэффи) была, подобно остальным сестрам, облачена в траур, что никоим образом не отражалось на её лице. [...]Я спросил Льдова, этого таинственного незнакомца (он был в поношенном пальто), почему его нигде не видно, и он ответил: “Я никому не нужен, и мне никто не нужен”. Я протянул ему мой автобиографический вопросный лист, но он отказался сообщить дату своего рождения: “Разве это важно для публики? У нас с ней ничего общего.” Пока пели вечную память, он стоял на коленях, лицо его подрагивало, по щекам катились слезы.
После погребения я отправился с Позняковым, И.И. Соколовым, Будищевым и Сологубом в «Капернаум». Двое первых рассказывали грязные непристойные анекдоты, а Позняков, лежа на диване, изобразил даже мимическую сексуальную сценку.
Потом мы вдвоем с Сологубом отправились ко мне домой, где выпили на брудершафт.
Известный анекдот о похоронах тёщи и двух баянах очевидно происходит из мира русских литераторов... https://maiorova.livejournal.com/259568.html
А что касается казарм на Обводном канале, они, хоть единообразные, как военный строй, но и парадные, как он же. Удивительный контраст с противоположным берегом, где заводы-заводы-заводы. Хотя и промышленные здания бывают прелюбопытные. Расстались мы около НИИ имени Ползунова, так мало кто знает, что там провёл детство Хармс. В убежище для женщин, выходящих из заключения. И не стоит хихикать -- его почтенная матушка, о которой я писала здесь: https://maiorova.livejournal.com/159250.html, этим убежищем заведовала.
Феодоровский собор я помню ещё с тех времён, когда он был молокозаводом. Чудовищно раскуроченная и обезглавленная постройка не переставала привлекать к себе внимание.А что здесь раньше было? -- полюбопытствовала я. Последовал ответ:
-- Кажется, монастырь. И притом католический.
Отчётливо помню, как я в холодный и сырой зимний день бродила вокруг забора, пытаясь заглянуть и сообразить, что же там таинственное. А оказывается, собор. К трёхсотлетию дома Романовых, оказывается, почему его и соорудили таким допетровским. Очень жалко было слушать, как исторический памятник сносили -- постепенно. Сперва купола, потом -- к визиту президента Никсона, чтобы проклятый американец уж точно не догадался, что здесь Богу молились раньше -- барабаны. Но я хочу добавить, отреставрировано там всё под платочек. Декор, все онёры, львы очень потешные. Внутри я постеснялась топтаться, всё-таки неудобно, служба идёт. Имею планы съездить, рассмотреть внутреннее убранство поподробнее.
Рядом часовня, современная, но отстроенная в том же духе. Символы четырёх евангелистов на ней приводят на память Книгу из Келлса. И, что греха таить, побасёнку о неком славянофиле, который одевался очень по-русски: в мурмолку, объяринный охабень, сапоги с загнутыми носами, и его горожане стали принимать за турка.
Нигде кроме, как у нас в городе, в двух шагах от новоявленного молокозавода с барабанами располагались и располагаются по сию пору инфекционные бараки. Бараки они, впрочем, чисто технологически, это термин. В таких бараках в пору их расцвета я не отказалась бы и полечиться, и потрудиться. Вполне могла! Известно, что Боткин, как он врач продвинутый, впервые в истории России принял на работу десять врачей-женщин. Конечно, запустение ужасное. Но что там может быть, кроме больницы? Если соорудят жилой квартал, я его обитателям категорически не завидую. И имею подозрения, что понадобится рекультивировать землю, пропитанную микробами и вирусами всех сортов... Чудо конструктивизма -- морг. Я чуть не вылезла вперёд с "это вы ещё в самом помещении не были, это нечто". Но и если извне любоваться, печальное учреждение вызывает интерес. Строили-то в двадцатые годы, в самую голодуху -- и насколько всё для людей. Отдельный вход на улицу для родственников и близких, желающих попрощаться, отдельный -- в больничный двор, чтобы персонал входил-выходил. Ещё одна гениальная идея зодчих, плоские крыши у корпусов, чтобы больные на этих крышах дышали свежим воздухом, а не болтались по улице, заражая посетителей, увы, провалилась в прямом смысле. Несколько ленинградских зим, и абзац. Крыши переделали в обыкновенные скатные. Так начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия...
Вот выйдите на улицу профессора Ивашенцова да спросите ради эксперимента, в честь кого она названа. А названа она в честь первого советского главврача Боткинских бараков, который из гнилья и мусора поднял больницу, а в тридцать третьем году был сбит таинственным автомобилем, скрывшимся с места происшествия. На надгробном памятнике доктор изображён с блокнотом, как бы во время работы, на обходе. Это понятно, не с клизмой же врача на памятнике ваять и не со шприцем. Зато теперь Ивашенцов слывёт среди посетителей Александро-Невской лавры как "человек со смартфоном"...
(Фотография из блога rybocop).
Дочь доктора Ивашенцова, художницу Анну Ивашенцову (в некоторых источниках Ивашенцеву) знают все, у кого дома собрание сочинений Эдуарда Успенского. Она иллюстрировала "Следствие ведут колобки"
Иллюстрации взяты у polny_shkaf. Попытки пересканировать собственную книжку закончились ничем, цветопередача барахло. Барахло цветопередача.
Да, вот про некрополь Лавры можно сказать только одно -- неисчерпаемый. Первый раз я тамбыла летом 2001 года. Вышла, отряхнулась, как собака-водолаз, и сказала одну фразу:
-- Какое разорение!
Запомнился старый, совершенно серый ворон, который сидел на надгробии, каркал и гадил. Ещё примитивистские росписи, представлявшие лаврских новомучеников, расстрелянных в 1922 году. Вышел спор тогда. Мне доказывали, что эти "протомитьковские" рисунки -- того времени, двадцатых, а я отчаянно пылила, уговаривая собеседников, что новая власть их бы замазала непременно. Мимо шёл монах и вклинился:
-- Девушка говорит верно, только лишние эти сорные слова: "ёлки" и "к шуту"...
Сейчас, конечно, не тот коленкор. Сейчас ухаживают. Ни одной провалившейся ямы, ни одного покосившегося креста. И это не только силами Лавры, но и силами родственников. Так, на могиле моей любимой поэтессы Мирры Лохвицкой, сестры всем известной Надежды Лохвицкой -- Тэффи, роскошный мраморный крест. Внук поставил. Невольно вспомнились слова Ф.Ф. Фидлера о погребении Лохвицкой:
30 августа 1905 г. 27 августа в Бехтеревской клинике умерла Лохвицкая - от сердечного заболевания, дифтерита и Базедовой болезни.
Вчера в Александро-Невской лавре состоялись похороны. Присутствовали лишь немногие писатели, чему причиной был ряд обстоятельств. Объявление о смерти появилось лишь в «Новом времени» - эту газету многие бойкотируют; жирным шрифтом выделены фамилия Жибер и имя, данное при крещении - Мария; в назначенный час (и до, и после) с непроглядно серого неба лил сильный дождь.
Оба старших ее сына (гимназисты) держались совсем безучастно. И только вдовец долго плакал над гробом, в котором лежала мёртвая с искаженным лицом; он целовал ей лоб, губы и руки. Надежда Александровна Бучинская (Тэффи) была, подобно остальным сестрам, облачена в траур, что никоим образом не отражалось на её лице. [...]Я спросил Льдова, этого таинственного незнакомца (он был в поношенном пальто), почему его нигде не видно, и он ответил: “Я никому не нужен, и мне никто не нужен”. Я протянул ему мой автобиографический вопросный лист, но он отказался сообщить дату своего рождения: “Разве это важно для публики? У нас с ней ничего общего.” Пока пели вечную память, он стоял на коленях, лицо его подрагивало, по щекам катились слезы.
После погребения я отправился с Позняковым, И.И. Соколовым, Будищевым и Сологубом в «Капернаум». Двое первых рассказывали грязные непристойные анекдоты, а Позняков, лежа на диване, изобразил даже мимическую сексуальную сценку.
Потом мы вдвоем с Сологубом отправились ко мне домой, где выпили на брудершафт.
Известный анекдот о похоронах тёщи и двух баянах очевидно происходит из мира русских литераторов... https://maiorova.livejournal.com/259568.html
А что касается казарм на Обводном канале, они, хоть единообразные, как военный строй, но и парадные, как он же. Удивительный контраст с противоположным берегом, где заводы-заводы-заводы. Хотя и промышленные здания бывают прелюбопытные. Расстались мы около НИИ имени Ползунова, так мало кто знает, что там провёл детство Хармс. В убежище для женщин, выходящих из заключения. И не стоит хихикать -- его почтенная матушка, о которой я писала здесь: https://maiorova.livejournal.com/159250.html, этим убежищем заведовала.