1955 год. «Самоволка» творческих личностей с поселения в Коми в Москву и академик Леонтович.
Главные действующие лица (информация из википедии):
Валерий Семёнович Фрид (13 января 1922 года, Томск - 7 сентября 1998 года, Москва) - драматург, киносценарист. Член Союза писателей СССР (с 1964 года). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1976).
Юлий Теодорович Дунский (22 июля 1922 - 23 марта 1982, Москва) - сценарист. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1976).
Михаил Львович Левин (1921-1992) - физик-теоретик.
Михаил Александрович Леонтович (22 февраля (7 марта) 1903 - 30 марта 1981) - физик и преподаватель, академик АН СССР; автор работ по физике плазмы, радиофизике.
Фрид и Дунский известны в первую очередь своими сценариями к таким фильмам как «Служили два товарища» (1968), «Старая-старая сказка» (1968), «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» (1979, серия телефильмов), «Экипаж» (1979) и др.
В 1944 году Фрид и Дунский были арестованы по обвинению в принадлежности к антисоветской молодёжной группе и в террористических намерениях, осуждены к 10 годам ИТЛ, в 1954 году были освобождены из лагеря по окончании срока и оставлены на поселение в поселке Инта (Коми АССР).
И вот на поселении персонажам стало скучно и они решили (после визита к ним М.Л. Левина) съездить в Москву (без документов). «Расчетливым» основанием для подобного мероприятия послужило снижение к 1955 году планки наказания за самовольный отъезд до 3-х лет тюремного заключения (по словам Фрида, «уже не так страшно, можно было и рискнуть»).
Далее текст из воспоминаний Фрида, источник - сборник «Естествен как сама Природа. Об академике Михаиле Александровиче Леонтовиче», издательство Наука, 2005 год, страницы 90-94.
...
МИШИН АКАДЕМИШЕН
С Михаилом Александровичем меня познакомил его зять, Михаил Львович Левин. А с Левиным я познакомился сам - в пионерском лагере. Тогда он был, естественно, не Михаилом Львовичем, доктором наук, а очкастым мальчиком по прозвищу «Папа». Лет через десять, в 1944 г., он вместе со мной и нашим общим другом Юликом Дунским оказался, если верить материалам следствия, участником «молодежной террористической группы», готовившей покушение на Сталина. Все мы получили сроки и разъехались по лагерям. Еще через десять лет мы с Дунским освободились, но были оставлены на вечном поселении в поселке Инта, в Коми АССР.
Туда приехал навестить нас Миша Левин, освободившийся пораньше*. Показал фотографию молодой жены Наташи, рассказал много интересного о своем тесте-академике, которого мы тут же стали именовать Мишин academician, и уехал, заверив нас на прощанье, что скоро мы вернемся в Москву и станем, как собирались до ареста, писать сценарии. (Он даже привез нам в подарок пишущую машинку «Москва».)
_________
* Из википедии: ...в августе 1945 г., Левин был освобожден по Победной амнистии и даже получил возможность сдать последний выпускной экзамен, правда без права работать в Москве и Московской области.
По рекомендации учителя и будущего тестя М. А. Леонтовича, был зачислен на работу в Горьковский университет, на первый в стране радиофизический факультет, созданный в 1945 г. и ставший ведущим центром развития отечественной радиофизики.
В его оптимистический прогноз мы не поверили, но в Москву очень захотелось. И вот, вскоре после его отъезда, мы решились на побег. В начале ссылки самовольный отъезд грозил «вечному поселенцу» 20 годами каторги, но к 55-му году подешевело: срок снизили до трех лет тюремного заключения. Уже не так страшно, можно было и рискнуть.
Дважды в месяц, первого и пятнадцатого, мы обязаны были отмечаться у местного «опера» - мол, не тревожьтесь, мы тут, тут. Отметившись первого числа, мы купили «мягкие» билеты на поезд Воркута-Москва и отправились в путь. На северных дорогах были проверки документов: искали беглецов. Документов у нас не было. Но мы правильно рассудили, что мягкий вагон слишком старательно проверять не будут. И точно: три раза заглядывал в купе сержант с голубыми погонами и убеждался, что в обществе пьяненького эмведешного майора и железнодорожного чина едут два очкарика в полосатых пижамах, в каких ездило тогда все начальство. (Пижамы и шляпы были куплены специально на этот случай.) Не спросив ни у кого бумаг, сержант удалялся. Сердечки, конечно, екали, но ничего, обошлось, добрались до Москвы.
А там встал вопрос, где ночевать. У родных в коммуналке нельзя: настучат соседи. И Миша Левин в тот же вечер повез нас в Абрамцево, на дачу к Леонтовичам.
Все дачи в этом поселке подарил академикам Сталин, чье гипсовое изваяние по-прежнему торчало среди сосен. Впрочем, лет через пять неблагодарные академики охотно дали добро на демонтаж монумента. (Или уместней - на аннигиляцию?) Там, в Абрамцеве, мы впервые увидели Михаила Александровича. Но прежде чем продолжить о нем, скажу, что авантюра с побегом удалась: мы вернулись в Инту за день до очередной отметки в комендатуре и никто нас не заложил. Могу повторить вслед за нашим лагерным приятелем Абрамом Ефимовичем Эйслером, старым петербуржцем и убежденным монархистом: «У меня всегда были очень качественные знакомые». Так старик ответил на вопрос, почему он, с такими политическими воззрениями, оставался на воле аж до 51-го года.
А теперь, наконец, о Михаиле Александровиче. Нас он влюбил в себя с первого взгляда - хотя сам, наверно, даже не заметил этого, был выше таких мелочей. Да и все семейство в этом смысле было похоже на него - жена Татьяна Петровна, дочери Наташа и малолетняя Верка и сыновья, взрослый Саша и подросток Андрей. Все они дружелюбны, приветливы и абсолютно естественны: интересно было слушать - слушали, пропадал интерес - необидно уходили по своим делам. Такого несветского ученого семейства мы с Юлием Дунским нигде и никогда не встречали. А ведь нам было суждено крутиться в академическом кругу много лет: года через два, уже реабилитированные, мы приехали в Москву на законном основании, стали работать в кино, но компанию водили - так уж сложилось - все больше с физиками, а не с лириками.
Первое, что нас заинтересовало во внешнем облике академика, были его брюки, некое подобие галифе или бриджей. Михаил Александрович с удовольствием объяснил, что это его собственная конструкция. «Где пронашиваются портки?» - спросил он нас. И сам ответил: «На коленках и на заднице». А он придумал обрезать штанины сантиметров на тридцать. Одним обрезком залатывались дырки на коленях, а вторым - прохудившиеся штаны подшивались сзади - на манер кавалерийских брюк с леями. Низ штанин можно надставить сатином - и готова прекрасная одежда для дома!
Меню академической семьи было под стать этим брюкам - да извинят меня те из Леонтовичей, которые прочтут эти непочтительные, но продиктованные любовью и огромным уважением заметки.
Если на первое был мясной суп, то на второе давали макароны. Если на второе предполагалась котлета - щи бывали постными. Не подумайте, что по скаредности: более широких людей я не встречал. Они снабжали деньгами всех, кто просил об этом - и даже тех, кто не просил. Наши с Юлием кооперативные квартиры построены на деньги Михаила Александровича; а деньги требовались немалые, ведь это было до реформы. Мы унесли девяносто тысяч тогдашних рублей, набив ими до отказа спортивный чемоданчик. А когда отдавали - уже после реформы - девять тысяч новыми сотенными, Мишин академишен сказал: «А я думал, вы давно мне отдали», - и небрежно сунул тощую пачку в жилетный карман. Опять же не подумайте, что денег у него было так много, что и запамятовать немудрено. Нет, с таким большим семейством и с таким образом жизни особенно не разбогатеешь. Я имею в виду не постные щи, а ежегодные туристские походы, в которые отправлялись всем кланом. Там уж денег не жалели: надо купить лодку - покупали, а потом бросали; надо проехать на такси 300 км по пустыне - и такое бывало. Вот на одежду ни для кого - ни для себя, ни для детей денег не тратили. Да никто из младших и не роптал. А что касается старших ... Михаил Александрович много лет ходил в сильно потертом кожаном пальто - коричневом, но с поясом от чужого черного. Однажды пошел постричься в академическую парикмахерскую, сел в прихожей и стал терпеливо ждать. Появился энергичный молодой человек и прямиком направился к двери.
- Почему без очереди? - возмутился Леонтович.
- Вы грамотный? Читайте: «Академики и члены-корреспонденты обслуживаются вне очереди». К вашему сведению, я член-корреспондент.
- Подумаешь, я, может, академик, - пробурчал Михаил Александрович.
Это почему-то очень обидело членкора, он побежал жаловаться: там у вас какой-то шофер хулиганит.
- Это не шофер, а академик Леонтович, - объяснили сведущие люди.
Из той же серии другой случай. На дачу к Леонтовичу повез на отзыв диссертацию молодой ученый, лично с академиком не знакомый. Не на абрамцевскую дачу, а на другую, в Тучкове - там Леонтовичи еще до войны купили деревенскую избу и в нее переселялись на лето - думаю, потому, что летнее Абрамцево казалось им слишком светским.
И вот, будущий кандидат наук переехал на лодке-пароме реку и увидел такую картину: между покосившейся избой и полуразрушенной церквушкой на холме немолодой мужик и босая баба в ситцевом голубом платье гоняют вверх-вниз по косогору корову с обмотанной тряпкою мордой.
- Отец, - спросил приезжий, - где тут дача академика Леонтовича?
- А в чем дело?
- Ну, нужен он мне. Так знаешь или нет?
- Это я Леонтович.
Молодой человек сконфузился, не зная, то ли вручать академихе припасенный заранее букет, то ли снять галстук, чтоб не слишком отличаться от этой демократичной четы. Ему растолковали: у коровы запор и Татьяна Петровна, всю войну проработавшая в колхозе, лечит ее народным способом. Напоила касторкой, обмотала морду тряпкой, вымоченной в керосине, а теперь корову надо гонять туда-сюда, чтобы протрясло и, извините, пронесло и стошнило.
...
Вот в кино академик выбирался нечасто. Когда однажды он явился, видимо, чтобы сделать авторам приятное, на премьеру нашего с Юлием фильма, Наташа шепнула, что последняя картина, которую отец видел, это «Броненосец Потемкин».
От нашей картины Михаил Александрович удовольствия не получил. Вот рассказы наши о лагере он слушал прямо-таки с детским любопытством. Сидел на стуле, согнувшись, одна длинная нога каким-то немыслимым штопором закручена вокруг другой, и слушал, не перебивая. Это ведь происходило до «Одного дня Ивана Денисовича», до «Архипелага», до Шаламова; все было вновинку. Теперь уж так не слушал бы ...
Тогда мне было тридцать пять лет, теперь семьдесят. Не знаю, встречал ли я за свою достаточно долгую жизнь другого такого значительного человека, как Михаил Александрович Леонтович. Но когда думаю о нем, всегда улыбаюсь: вспоминаются почему-то вещи несерьезные, вроде ящика в его письменном столе, где навалом лежали огрызки карандашей, поцарапанные лупы, ордена Ленина, пустые папиросные коробки.
...
Валерий Семёнович Фрид (13 января 1922 года, Томск - 7 сентября 1998 года, Москва) - драматург, киносценарист. Член Союза писателей СССР (с 1964 года). Заслуженный деятель искусств РСФСР (1976).
Юлий Теодорович Дунский (22 июля 1922 - 23 марта 1982, Москва) - сценарист. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1976).
Михаил Львович Левин (1921-1992) - физик-теоретик.
Михаил Александрович Леонтович (22 февраля (7 марта) 1903 - 30 марта 1981) - физик и преподаватель, академик АН СССР; автор работ по физике плазмы, радиофизике.
Фрид и Дунский известны в первую очередь своими сценариями к таким фильмам как «Служили два товарища» (1968), «Старая-старая сказка» (1968), «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» (1979, серия телефильмов), «Экипаж» (1979) и др.
В 1944 году Фрид и Дунский были арестованы по обвинению в принадлежности к антисоветской молодёжной группе и в террористических намерениях, осуждены к 10 годам ИТЛ, в 1954 году были освобождены из лагеря по окончании срока и оставлены на поселение в поселке Инта (Коми АССР).
И вот на поселении персонажам стало скучно и они решили (после визита к ним М.Л. Левина) съездить в Москву (без документов). «Расчетливым» основанием для подобного мероприятия послужило снижение к 1955 году планки наказания за самовольный отъезд до 3-х лет тюремного заключения (по словам Фрида, «уже не так страшно, можно было и рискнуть»).
Далее текст из воспоминаний Фрида, источник - сборник «Естествен как сама Природа. Об академике Михаиле Александровиче Леонтовиче», издательство Наука, 2005 год, страницы 90-94.
...
МИШИН АКАДЕМИШЕН
С Михаилом Александровичем меня познакомил его зять, Михаил Львович Левин. А с Левиным я познакомился сам - в пионерском лагере. Тогда он был, естественно, не Михаилом Львовичем, доктором наук, а очкастым мальчиком по прозвищу «Папа». Лет через десять, в 1944 г., он вместе со мной и нашим общим другом Юликом Дунским оказался, если верить материалам следствия, участником «молодежной террористической группы», готовившей покушение на Сталина. Все мы получили сроки и разъехались по лагерям. Еще через десять лет мы с Дунским освободились, но были оставлены на вечном поселении в поселке Инта, в Коми АССР.
Туда приехал навестить нас Миша Левин, освободившийся пораньше*. Показал фотографию молодой жены Наташи, рассказал много интересного о своем тесте-академике, которого мы тут же стали именовать Мишин academician, и уехал, заверив нас на прощанье, что скоро мы вернемся в Москву и станем, как собирались до ареста, писать сценарии. (Он даже привез нам в подарок пишущую машинку «Москва».)
_________
* Из википедии: ...в августе 1945 г., Левин был освобожден по Победной амнистии и даже получил возможность сдать последний выпускной экзамен, правда без права работать в Москве и Московской области.
По рекомендации учителя и будущего тестя М. А. Леонтовича, был зачислен на работу в Горьковский университет, на первый в стране радиофизический факультет, созданный в 1945 г. и ставший ведущим центром развития отечественной радиофизики.
В его оптимистический прогноз мы не поверили, но в Москву очень захотелось. И вот, вскоре после его отъезда, мы решились на побег. В начале ссылки самовольный отъезд грозил «вечному поселенцу» 20 годами каторги, но к 55-му году подешевело: срок снизили до трех лет тюремного заключения. Уже не так страшно, можно было и рискнуть.
Дважды в месяц, первого и пятнадцатого, мы обязаны были отмечаться у местного «опера» - мол, не тревожьтесь, мы тут, тут. Отметившись первого числа, мы купили «мягкие» билеты на поезд Воркута-Москва и отправились в путь. На северных дорогах были проверки документов: искали беглецов. Документов у нас не было. Но мы правильно рассудили, что мягкий вагон слишком старательно проверять не будут. И точно: три раза заглядывал в купе сержант с голубыми погонами и убеждался, что в обществе пьяненького эмведешного майора и железнодорожного чина едут два очкарика в полосатых пижамах, в каких ездило тогда все начальство. (Пижамы и шляпы были куплены специально на этот случай.) Не спросив ни у кого бумаг, сержант удалялся. Сердечки, конечно, екали, но ничего, обошлось, добрались до Москвы.
А там встал вопрос, где ночевать. У родных в коммуналке нельзя: настучат соседи. И Миша Левин в тот же вечер повез нас в Абрамцево, на дачу к Леонтовичам.
Все дачи в этом поселке подарил академикам Сталин, чье гипсовое изваяние по-прежнему торчало среди сосен. Впрочем, лет через пять неблагодарные академики охотно дали добро на демонтаж монумента. (Или уместней - на аннигиляцию?) Там, в Абрамцеве, мы впервые увидели Михаила Александровича. Но прежде чем продолжить о нем, скажу, что авантюра с побегом удалась: мы вернулись в Инту за день до очередной отметки в комендатуре и никто нас не заложил. Могу повторить вслед за нашим лагерным приятелем Абрамом Ефимовичем Эйслером, старым петербуржцем и убежденным монархистом: «У меня всегда были очень качественные знакомые». Так старик ответил на вопрос, почему он, с такими политическими воззрениями, оставался на воле аж до 51-го года.
А теперь, наконец, о Михаиле Александровиче. Нас он влюбил в себя с первого взгляда - хотя сам, наверно, даже не заметил этого, был выше таких мелочей. Да и все семейство в этом смысле было похоже на него - жена Татьяна Петровна, дочери Наташа и малолетняя Верка и сыновья, взрослый Саша и подросток Андрей. Все они дружелюбны, приветливы и абсолютно естественны: интересно было слушать - слушали, пропадал интерес - необидно уходили по своим делам. Такого несветского ученого семейства мы с Юлием Дунским нигде и никогда не встречали. А ведь нам было суждено крутиться в академическом кругу много лет: года через два, уже реабилитированные, мы приехали в Москву на законном основании, стали работать в кино, но компанию водили - так уж сложилось - все больше с физиками, а не с лириками.
Первое, что нас заинтересовало во внешнем облике академика, были его брюки, некое подобие галифе или бриджей. Михаил Александрович с удовольствием объяснил, что это его собственная конструкция. «Где пронашиваются портки?» - спросил он нас. И сам ответил: «На коленках и на заднице». А он придумал обрезать штанины сантиметров на тридцать. Одним обрезком залатывались дырки на коленях, а вторым - прохудившиеся штаны подшивались сзади - на манер кавалерийских брюк с леями. Низ штанин можно надставить сатином - и готова прекрасная одежда для дома!
Меню академической семьи было под стать этим брюкам - да извинят меня те из Леонтовичей, которые прочтут эти непочтительные, но продиктованные любовью и огромным уважением заметки.
Если на первое был мясной суп, то на второе давали макароны. Если на второе предполагалась котлета - щи бывали постными. Не подумайте, что по скаредности: более широких людей я не встречал. Они снабжали деньгами всех, кто просил об этом - и даже тех, кто не просил. Наши с Юлием кооперативные квартиры построены на деньги Михаила Александровича; а деньги требовались немалые, ведь это было до реформы. Мы унесли девяносто тысяч тогдашних рублей, набив ими до отказа спортивный чемоданчик. А когда отдавали - уже после реформы - девять тысяч новыми сотенными, Мишин академишен сказал: «А я думал, вы давно мне отдали», - и небрежно сунул тощую пачку в жилетный карман. Опять же не подумайте, что денег у него было так много, что и запамятовать немудрено. Нет, с таким большим семейством и с таким образом жизни особенно не разбогатеешь. Я имею в виду не постные щи, а ежегодные туристские походы, в которые отправлялись всем кланом. Там уж денег не жалели: надо купить лодку - покупали, а потом бросали; надо проехать на такси 300 км по пустыне - и такое бывало. Вот на одежду ни для кого - ни для себя, ни для детей денег не тратили. Да никто из младших и не роптал. А что касается старших ... Михаил Александрович много лет ходил в сильно потертом кожаном пальто - коричневом, но с поясом от чужого черного. Однажды пошел постричься в академическую парикмахерскую, сел в прихожей и стал терпеливо ждать. Появился энергичный молодой человек и прямиком направился к двери.
- Почему без очереди? - возмутился Леонтович.
- Вы грамотный? Читайте: «Академики и члены-корреспонденты обслуживаются вне очереди». К вашему сведению, я член-корреспондент.
- Подумаешь, я, может, академик, - пробурчал Михаил Александрович.
Это почему-то очень обидело членкора, он побежал жаловаться: там у вас какой-то шофер хулиганит.
- Это не шофер, а академик Леонтович, - объяснили сведущие люди.
Из той же серии другой случай. На дачу к Леонтовичу повез на отзыв диссертацию молодой ученый, лично с академиком не знакомый. Не на абрамцевскую дачу, а на другую, в Тучкове - там Леонтовичи еще до войны купили деревенскую избу и в нее переселялись на лето - думаю, потому, что летнее Абрамцево казалось им слишком светским.
И вот, будущий кандидат наук переехал на лодке-пароме реку и увидел такую картину: между покосившейся избой и полуразрушенной церквушкой на холме немолодой мужик и босая баба в ситцевом голубом платье гоняют вверх-вниз по косогору корову с обмотанной тряпкою мордой.
- Отец, - спросил приезжий, - где тут дача академика Леонтовича?
- А в чем дело?
- Ну, нужен он мне. Так знаешь или нет?
- Это я Леонтович.
Молодой человек сконфузился, не зная, то ли вручать академихе припасенный заранее букет, то ли снять галстук, чтоб не слишком отличаться от этой демократичной четы. Ему растолковали: у коровы запор и Татьяна Петровна, всю войну проработавшая в колхозе, лечит ее народным способом. Напоила касторкой, обмотала морду тряпкой, вымоченной в керосине, а теперь корову надо гонять туда-сюда, чтобы протрясло и, извините, пронесло и стошнило.
...
Вот в кино академик выбирался нечасто. Когда однажды он явился, видимо, чтобы сделать авторам приятное, на премьеру нашего с Юлием фильма, Наташа шепнула, что последняя картина, которую отец видел, это «Броненосец Потемкин».
От нашей картины Михаил Александрович удовольствия не получил. Вот рассказы наши о лагере он слушал прямо-таки с детским любопытством. Сидел на стуле, согнувшись, одна длинная нога каким-то немыслимым штопором закручена вокруг другой, и слушал, не перебивая. Это ведь происходило до «Одного дня Ивана Денисовича», до «Архипелага», до Шаламова; все было вновинку. Теперь уж так не слушал бы ...
Тогда мне было тридцать пять лет, теперь семьдесят. Не знаю, встречал ли я за свою достаточно долгую жизнь другого такого значительного человека, как Михаил Александрович Леонтович. Но когда думаю о нем, всегда улыбаюсь: вспоминаются почему-то вещи несерьезные, вроде ящика в его письменном столе, где навалом лежали огрызки карандашей, поцарапанные лупы, ордена Ленина, пустые папиросные коробки.
...