Life is but a dream
Деления на сов и жаворонков я никогда не понимала. Сколько себя помню, я ничего не соображала вечером, утром была вообще не жилец, да и днем моя активность была, скажем прямо, спорной. В идеале я спала бы круглые сутки, потому что в этой жизни все равно ничего интересного нет, а в той хоть изредка, да покажут.
Поскольку мне так и не удалось определиться с концепцией, я не делала между вечером и утром большой разницы - с удовольствием долго не ложилась и легко вставала ни свет ни заря. Если жизни все равно нет - какая разница, когда ее нет? Время суток не играет тут никакой роли.
Когда началась семья, время суток приобрело таки роль. Сутки стали жестко делиться на время, когда все спят, и время, когда все, наоборот, о ужас, не спят. Время, когда все спят, стало временем моей жизни. Планка здорово упала, раньше за жизнь не считалось ничто.
Я познала сладость утра, когда никто еще не проснулся, ради этого я готова встать хоть в пять часов и длить это блаженство, пока можно. Вечер для меня начинается тогда, когда все уже расползлись по углам и затихли, то есть очень поздно, и мне жаль его обрывать, заснуть в этой ситуации означает умереть молодым.
В итоге ночь в моем понимании сократилась до каких-то трех-четырех часов, а день растопырился на две жизни - ту, рвотную, где я член команды, и ту, краткую и сладостную, где я сама по себе, и которой надо отдельно заниматься, потому что сейчас проснутся и отберут.
Если бы я была действительно сама по себе, я бы не занималась этим с утра до вечера.
Я бы все время спала. Потому что там хоть что-нибудь покажут, а здесь совсем ничего.
Поскольку мне так и не удалось определиться с концепцией, я не делала между вечером и утром большой разницы - с удовольствием долго не ложилась и легко вставала ни свет ни заря. Если жизни все равно нет - какая разница, когда ее нет? Время суток не играет тут никакой роли.
Когда началась семья, время суток приобрело таки роль. Сутки стали жестко делиться на время, когда все спят, и время, когда все, наоборот, о ужас, не спят. Время, когда все спят, стало временем моей жизни. Планка здорово упала, раньше за жизнь не считалось ничто.
Я познала сладость утра, когда никто еще не проснулся, ради этого я готова встать хоть в пять часов и длить это блаженство, пока можно. Вечер для меня начинается тогда, когда все уже расползлись по углам и затихли, то есть очень поздно, и мне жаль его обрывать, заснуть в этой ситуации означает умереть молодым.
В итоге ночь в моем понимании сократилась до каких-то трех-четырех часов, а день растопырился на две жизни - ту, рвотную, где я член команды, и ту, краткую и сладостную, где я сама по себе, и которой надо отдельно заниматься, потому что сейчас проснутся и отберут.
Если бы я была действительно сама по себе, я бы не занималась этим с утра до вечера.
Я бы все время спала. Потому что там хоть что-нибудь покажут, а здесь совсем ничего.