Из истории русского национализма. Василий Шульгин
По теме: Бушин о Шульгине | Шульгин и Владимирский централ | Шульгин и Гороховец | Шульгин и «Заговор императрицы»
Советская интеллигенция в гостях у националиста Шульгина
Апологическая биография Василия Шульгина, написанная Святославом Рыбасом, рассказывает, почему имперский национализм исторически нежизнеспособен
Василий Шульгин - один из самых удивительных персонажей русской истории XX века. До 1917 года он был типичным представителем консервативно-монархических сил: рожден на Украине, участник еврейских погромов, последовательный контрреволюционер. В 1917 году Шульгин, оставаясь убежденным монархистом, как депутат Государственной думы принимает отречение Николая II. Во время Гражданской войны - один из ярких идеологов Белого движения. Затем была эмиграция, возвращение в СССР, тюрьмы. ©
~~~~~~~~~~~
Василий Шульгин (3-й слева) принимает отставку Николая II (крайний справа), 2 марта 1917 года
Писатель Святослав Рыбас рассказал о жизни Шульгина как его единомышленник. Между тем апологическое повествование о несломленном «настоящем монархисте» неожиданно превращается в проникновенное описание тупикового пути русского национализма. Шульгин исповедовал националистические взгляды и одновременно был сторонником империи. Своей политической биографией он подтвердил, что усидеть на этих двух стульях невозможно. Рано или поздно придется выбирать между национальным государством и империей - таков итог жизни Василия Шульгина.
«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Святослава Рыбаса «Василий Шульгин. Судьба русского националиста».
.jpg)
Постепенно слух о «владимирском сидельце» распространился среди всей московской интеллигенции. После фильма к Шульгину стали приезжать гости, стремившиеся лично разобраться в текущей истории. Как вспоминал добровольный помощник Василия Витальевича Николай Коншин (из рода известных текстильных промышленников Коншиных), «...в 1972 году приехал Солженицын и просидел у Шульгина десять часов кряду. Он задавал ему по списку вопросы о Февральской революции, и Василий Витальевич, которому тогда было уже 94 года, подробно на все отвечал. Это было как на допросе. Позже Шульгин продиктовал мне для Солженицына еще 12 тетрадей, которые мы тайно, через знакомых, передали за границу. А потом Александр Исаевич в "Красном колесе" выставил Шульгина каким-то фанфароном и дешевым литератором. Это было обидно и оскорбительно читать.
Бывали у Шульгина и другие писатели. Например, Лев Никулин тоже долго беседовал - его интересовала история загадочного "Треста". Затем он написал свою знаменитую «Мертвую зыбь», по которой сняли фильм "Операция "Трест"". Но когда я Василию Витальевичу прочел книгу, он страшно возмутился и сказал: "Здесь же нет ни слова правды". Потом он даже написал гневное письмо Никулину.
Писатель Касвинов целое лето жил в гостинице и каждый день приходил к Василию Витальевичу записывать его воспоминания... Популярная некогда "23 ступени вниз" была написана Касвиновым во многом со слов Шульгина. (В крайне идеологизированной по требованиям времени работе Марка Касвинова Шульгин пренебрежительно назван "волынским помещиком", а гибель царя и его семьи - закономерной, хотя в жизни Марк Константинович отзывался о Василии Витальевиче с большим уважением как о духовно богатом человеке. - С. Р.)
Приезжал к нему и Ростропович, который удивлялся, что Василий Витальевич жив, и, стоя на коленях, целовал его руки, обещал дать концерт в честь 100-летия Шульгина у него дома.
Не раз бывал у него и Илья Сергеевич Глазунов. Однажды он прислал за Шульгиным машину, и Василий Витальевич торжественно отправился в мастерскую художника, где Глазунов начал писать портрет Шульгина, который, к сожалению, остался незаконченным.
Приезжали и менее известные люди. Хотя в те времена это было небезопасно. Знаю, что у некоторых из-за этого были неприятности на работе».
Назовем некоторых других гостей Василия Витальевича - кинорежиссеров Андрея Смирнова (фильм «Белорусский вокзал») и Сергея Колосова («Операция "Трест"»), писателей Олега Михайлова и Дмитрия Жукова, историков Николая Яковлева и Николая Лисового, публициста В. И. Скурлатова, драматурга Анну Родионову.
Василий Шульгин, 1965 год
Анна Родионова вспоминала: «Было начало 70-х. К Шульгину шли не только любители истории, неофиты-монархисты, но и без пяти минут эмигранты. Все-таки у него за спиной - богатый опыт. "Ну как там? А стоит ли? А не пожалеем ли?" Помню, однажды, при обсуждении этого вопроса, на все наши стоны и всхлипы ("Как же все бросить, как все оставить, а как же родные, близкие, а книги, квартиры?") Шульгин воскликнул: "А как же мы уезжали, все бросали - нажитое, любимое, дорогое, родовые имения, могилы близких?!"
Увидев, что мы приуныли, неожиданно взял гитару и запел: "Три красавицы небес шли по улицам Мадрита - донна Кляра, Долорес и красавица Пепита..."
Любимый его романс - причем, именно "Мадрита" и "Донна Кляра". Он его всегда напевал дамам, приходящим поглазеть на живого монархиста».
Вопрос эмиграции для части советской интеллигенции стал злободневным и по идеологической, и по так называемой «еврейской линии», и по социальной. Внутренняя политика советского руководства не учитывала огромных изменений в составе населения страны, рост городов, рост числа граждан с высшим образованием, увеличение благосостояния. Образованное общество, некогда более или менее единое в процессе ускоренной модернизации и обороны страны, стало дробиться на кланы и проникаться буржуазной психологией.
Здесь надо сказать о противоречивых процессах, развивавшихся в стране. Жестокая память о технологической неготовности империи к Первой мировой войне, о порожденных этой неготовностью революции и Гражданской войне, о стоянии на краю пропасти в начале Великой Отечественной - эта горькая память не позволила создать равновесие между потребностями мирной жизни обывателей и нуждами обороны. Успешно решалась поставленная еще в 1915 году академиком Владимиром Ивановичем Вернадским задача экономической и территориальной связности. Казалось, централизованная советская экономика может все. Открытые и освоенные западносибирские нефтяные и газовые месторождения влили в нее колоссальные средства, сверхдоходы от продажи углеводородов вызвали настоящую эйфорию. И тут произошло то, что сильно деформировало жизнь общества. Как заметил в интервью автору этой книги Ф. Д. Бобков, «у нас было слишком много младших научных сотрудников». То есть появились невостребованные молодые люди с высшим образованием, произошла реинкарнация «лишних людей», которые некогда составили базу революции и боролись против имперских порядков. Обилие нефтедолларов затормозило развитие высокотехнологичных производств в СССР, ставка была сделана на закупку соответствующей продукции за границей.
Сильно изменилась структура советского экспорта: в 1970 году доля машин и оборудования составляла в нем 21,5 процента, а к 1987 году она упала до 15,5 процента, зато в импорте - выросла с 35,6 до 41,4 процента. При этом доля углеводородного сырья в экспорте увеличилась с 15,6 до 46,5 процента.
За каждой долей процента - реальные судьбы. Десятки тысяч молодых людей, ожидавших применения своих дарований в науке и на производстве, оказались без перспектив. Социальные лифты потеряли динамику. Правящая элита замыкалась, утрачивала творческий потенциал, главные усилия направляла на сохранение своего положения, на укрепление политической и социальной стабильности.
Шульгин предчувствовал грядущие перемены, подчеркивая при этом, что никаких революций больше не желает.
Василий Шульгин, 1976 год
Наконец ему улыбнулось счастье - нашелся его сын Дмитрий. Он жил в провинциальной Америке, в городе Бессемере, штат Алабама, был женат, имел сына, тоже Василия. Переписка с ним была радостью для Василия Витальевича. Дмитрий не принял американского гражданства, говорил: «Кто-то должен оставаться русским».
«Все это время Василий Витальевич писал сыну с уведомлением, то есть ему приходил квиток с росписью Димитрия в получении письма. Но вскоре наступил момент, когда не только перестали приходить во Владимир письма из Америки, но и те, что были посланы Шульгиным, возвращались со странными закорючками вместо подписи. Мы разглядывали эти росписи и недоумевали: то ли Димитрий болен, то ли его подпись сымитирована рукой все того же КГБ. Неизвестность - страшнее нет ничего.
В очередной приезд к нам Шульгин пишет письмо Брежневу, мы отнесли его на Старую площадь. И опять - месяцы ожидания...
В конце концов, ответ пришел все через ту же милиционершу.
"Нецелесообразно".
И все. После этого старика словно сломало. Да и нас надломило. Впереди у всех нас была такая безнадежность, такое отчаяние, что вообще непонятно было, зачем мы рыпаемся, зачем хоть что-то пытаемся сделать. Стена.
Мы сквозь эту стену пробились. Василий Витальевич об нее разбился».
Почему его не выпустили, сегодня трудно понять. Даже бывший активист НТС Дмитрий Шульгин уже не представлял никакого интереса для советской контрразведки, не говоря уже о самом Василии Витальевиче.
Проблема была не в Шульгиных, а в нарастании внутренних противоречий в СССР. Отъезд Шульгина (а он вряд ли бы вернулся) стал бы свидетельством слабости власти, от которой хотят убежать.
Правда, разрушительные процессы шли в интеллигентских слоях общества, как и в империи накануне Первой мировой войны, подавляющее же большинство советского населения никуда бежать не стремилось. Но это другая тема...
К тому времени Шульгин все еще не ощущал, что полностью выполнил свою земную миссию.
Одним из вопросов, сильно занимавшим его, был вопрос о мировой задаче христианства. В чем суть таинства евхаристии? Как повлияло на историю человечества самопожертвование Иисуса Христа? Какая взаимосвязь между Святой Русью и Русской революцией? Осуществлялось ли в Русской революции и создании Советского Союза предназначение Святой Руси? Как следует преобразовать огромные возможности СССР, чтобы не нанести вреда России?
До последних дней Шульгин сохранял ясность и силу ума. Его смерть от сердечного приступа была быстрой. Его похоронили на кладбище в Байгушах, рядом с Марией Дмитриевной, у могучего дуба. Над могилами на постаменте возвышается мраморный черный крест, на нем выбиты имена и даты жизни.
«Ныне отпущаеши...» (Памяти В. В. Шульгина)
15 февраля 1976 года в 11-м часу утра во Владимире скоропостижно скончался Василий Витальевич Шульгин. Последний оставшийся в живых член русского Парламента умер на 99-м году жизни неожиданно для всех окружавших его в эти последние годы людей. Все, как ни странно, были уверены, что Шульгину предстоит еще жить и жить, ибо видели, что столетний старец нисколько не стареет духом, сохраняет прекрасную память, духовную бодрость и веселие. Его более чем скромная комнатка в провинциальном Владимире, которую он делил со своей опекуншей, простой русской женщиной, ухаживавшей за ним, была буквально местом паломничества.
Каждый, кто хоть сколько-нибудь сердечно интересовался историей последних лет старой России, побывал здесь. Все слои, все направления искали у Шульгина ответов на мучительные вопросы: что было? как случилось? почему? Гостеприимный старец часами отвечал приезжающим, знаменитым и безвестным, которые часто в увлечении историей не щадили его немощей. А как радовался Василий Витальевич, когда выпадала возможность помузицировать с приезжим другом! Старенькая скрипка служила ему до последних дней: он играл, сидя на кухне, долгие ночные часы...
Весть о смерти Шульгина мгновенно облетела Россию. Чувство утраты причинило боль каждому, кто знал Шульгина лично. Для всех нас Василий Витальевич был живым воспоминанием провала нашей исторической памяти, очевидным свидетельством обаяния старой русской культуры.
Василий Витальевич Шульгин родился еще при Александре Освободителе, в расцвете сил встретил наступление последнего конституционного периода истории Российской империи, был одним из популярнейших членов Государственной думы и активнейшим участником белого движения. Когда в 1944 году он был арестован в Югославии, специальным самолетом доставлен в Москву и на первом же допросе услышал стандартное: «Партийность?» - Шульгин ответил кратко: «Монархист».
Могила Василия Шульгина на кладбище Байгуши под Владимиром
После двух лет Лубянки и 10 лет Владимирской тюрьмы Василий Витальевич был освобожден Хрущевым. И люди, собравшиеся спустя 20 лет у его гроба, знали этого позднего Шульгина, автора наивных «Писем к русским эмигрантам», человека, давшего увидеть себя на пропагандистском экране миллионам зрителей. Фильм «Перед судом истории» демонстрировался, надо сказать, очень короткое время, потому, вероятно, что, вопреки желанию инициаторов киносудилища, 90-летний «рыцарь монархии» неизменно вызывал симпатии советских зрителей.
Шульгин так и не принял советского гражданства. В его «Виде на жительство» в графе «Подданство» до конца дней стояло: «Российское».
Василий Витальевич говорил близким людям, что в изданиях последнего времени ему не дали сказать того, что он хотел сказать на самом деле. Полное издание книги «Годы» не состоялось, так как было связано с такими купюрами, на которые Шульгин не мог согласиться. Его многократные призывы издавать его сочинения без купюр, как это было при Ленине, не были услышаны.
«...Мы, дети черных дней России, забыть не в силах ничего...». Эти Блоковские слова, которыми Василий Витальевич надписал свои «Дни», можно по праву считать эпиграфом и главной темой лучшей, значительной части его творчества. Память «черных дней России» Шульгин хранил до конца дней своих и до конца дней передавал ее нашему поколению. А тот, кто судит грешных, пусть вспомнит апокалиптическое пророчество о тех «днях» и «годах», когда дано было черным силам вести войну со святыми и победить их.
Загадочным для всех было долголетие нестареющего душой старца, которому довелось испытать так много бурь. Когда-то в Париже, ему, уже изгнаннику, было предсказано. Нам, друзьям его последних лет, глядя на него, казалось, что и действительно Василий Витальевич непременно доживет до эсхатологически важных перемен в России.
В религиозных вопросах Шульгин был вольнодумцем, хотя в Бога и бессмертие души верил несомненно. В последнее время заметно стало, что его бодрый ум, всегда ищущий и требовательный, все более смирялся перед Соборным Разумением Святой Церкви. Искреннее уважение к традиционным формам русского православного благочестия никогда не покидало Василия Витальевича, и умер он под иконами, у которых горела лампадка. Среди нескольких икон Василия Витальевича было две маленьких, особенно им любимых - Святого Дмитрия Солунского - ради сына Димитрия, о котором он давно не получал известий из США и очень беспокоился, и Сретения Господня. Ее и возложили на него, положенного во гробе.
Умер Василий Витальевич точно в день Сретения Господня, в час, когда в наших храмах оканчивается литургия оглашенных и начинается литургия верных. Почему и провожавшие его в последний путь нет-нет, да и возвращались мыслями к Евангельскому Симеону, пережившему века, чтобы воочию убедиться, что «не изнеможет у Бога всяк глагол». В наш быстротекущий век политический деятель и писатель Шульгин пережил несколько эпох трагической русской истории. Осталось тайной, что предстало в час смерти его духовному зрению. Кто знает, может быть, его духовное око увидело спасение и славу многострадальной России «перед лицом всех людей»? Это вопрос веры, веры в Россию, и упрямо твердит сердце, что эта вера нас не постыдит.
Иеродиакон Варсонофий (Хайбулин).
Москва. Февраль 1976 года.
Рыбас С. Ю. Василий Шульгин. Судьба русского националиста - М.: Молодая гвардия, 2014
Сергей Простаков
«Русская планета», 17 августа 2014
Советская интеллигенция в гостях у националиста Шульгина
Апологическая биография Василия Шульгина, написанная Святославом Рыбасом, рассказывает, почему имперский национализм исторически нежизнеспособен
Василий Шульгин - один из самых удивительных персонажей русской истории XX века. До 1917 года он был типичным представителем консервативно-монархических сил: рожден на Украине, участник еврейских погромов, последовательный контрреволюционер. В 1917 году Шульгин, оставаясь убежденным монархистом, как депутат Государственной думы принимает отречение Николая II. Во время Гражданской войны - один из ярких идеологов Белого движения. Затем была эмиграция, возвращение в СССР, тюрьмы. ©
~~~~~~~~~~~
Василий Шульгин (3-й слева) принимает отставку Николая II (крайний справа), 2 марта 1917 года
Писатель Святослав Рыбас рассказал о жизни Шульгина как его единомышленник. Между тем апологическое повествование о несломленном «настоящем монархисте» неожиданно превращается в проникновенное описание тупикового пути русского национализма. Шульгин исповедовал националистические взгляды и одновременно был сторонником империи. Своей политической биографией он подтвердил, что усидеть на этих двух стульях невозможно. Рано или поздно придется выбирать между национальным государством и империей - таков итог жизни Василия Шульгина.
«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Святослава Рыбаса «Василий Шульгин. Судьба русского националиста».
Постепенно слух о «владимирском сидельце» распространился среди всей московской интеллигенции. После фильма к Шульгину стали приезжать гости, стремившиеся лично разобраться в текущей истории. Как вспоминал добровольный помощник Василия Витальевича Николай Коншин (из рода известных текстильных промышленников Коншиных), «...в 1972 году приехал Солженицын и просидел у Шульгина десять часов кряду. Он задавал ему по списку вопросы о Февральской революции, и Василий Витальевич, которому тогда было уже 94 года, подробно на все отвечал. Это было как на допросе. Позже Шульгин продиктовал мне для Солженицына еще 12 тетрадей, которые мы тайно, через знакомых, передали за границу. А потом Александр Исаевич в "Красном колесе" выставил Шульгина каким-то фанфароном и дешевым литератором. Это было обидно и оскорбительно читать.
Бывали у Шульгина и другие писатели. Например, Лев Никулин тоже долго беседовал - его интересовала история загадочного "Треста". Затем он написал свою знаменитую «Мертвую зыбь», по которой сняли фильм "Операция "Трест"". Но когда я Василию Витальевичу прочел книгу, он страшно возмутился и сказал: "Здесь же нет ни слова правды". Потом он даже написал гневное письмо Никулину.
Писатель Касвинов целое лето жил в гостинице и каждый день приходил к Василию Витальевичу записывать его воспоминания... Популярная некогда "23 ступени вниз" была написана Касвиновым во многом со слов Шульгина. (В крайне идеологизированной по требованиям времени работе Марка Касвинова Шульгин пренебрежительно назван "волынским помещиком", а гибель царя и его семьи - закономерной, хотя в жизни Марк Константинович отзывался о Василии Витальевиче с большим уважением как о духовно богатом человеке. - С. Р.)
Приезжал к нему и Ростропович, который удивлялся, что Василий Витальевич жив, и, стоя на коленях, целовал его руки, обещал дать концерт в честь 100-летия Шульгина у него дома.
Не раз бывал у него и Илья Сергеевич Глазунов. Однажды он прислал за Шульгиным машину, и Василий Витальевич торжественно отправился в мастерскую художника, где Глазунов начал писать портрет Шульгина, который, к сожалению, остался незаконченным.
Приезжали и менее известные люди. Хотя в те времена это было небезопасно. Знаю, что у некоторых из-за этого были неприятности на работе».
Назовем некоторых других гостей Василия Витальевича - кинорежиссеров Андрея Смирнова (фильм «Белорусский вокзал») и Сергея Колосова («Операция "Трест"»), писателей Олега Михайлова и Дмитрия Жукова, историков Николая Яковлева и Николая Лисового, публициста В. И. Скурлатова, драматурга Анну Родионову.
Василий Шульгин, 1965 год
Анна Родионова вспоминала: «Было начало 70-х. К Шульгину шли не только любители истории, неофиты-монархисты, но и без пяти минут эмигранты. Все-таки у него за спиной - богатый опыт. "Ну как там? А стоит ли? А не пожалеем ли?" Помню, однажды, при обсуждении этого вопроса, на все наши стоны и всхлипы ("Как же все бросить, как все оставить, а как же родные, близкие, а книги, квартиры?") Шульгин воскликнул: "А как же мы уезжали, все бросали - нажитое, любимое, дорогое, родовые имения, могилы близких?!"
Увидев, что мы приуныли, неожиданно взял гитару и запел: "Три красавицы небес шли по улицам Мадрита - донна Кляра, Долорес и красавица Пепита..."
Любимый его романс - причем, именно "Мадрита" и "Донна Кляра". Он его всегда напевал дамам, приходящим поглазеть на живого монархиста».
Вопрос эмиграции для части советской интеллигенции стал злободневным и по идеологической, и по так называемой «еврейской линии», и по социальной. Внутренняя политика советского руководства не учитывала огромных изменений в составе населения страны, рост городов, рост числа граждан с высшим образованием, увеличение благосостояния. Образованное общество, некогда более или менее единое в процессе ускоренной модернизации и обороны страны, стало дробиться на кланы и проникаться буржуазной психологией.
Здесь надо сказать о противоречивых процессах, развивавшихся в стране. Жестокая память о технологической неготовности империи к Первой мировой войне, о порожденных этой неготовностью революции и Гражданской войне, о стоянии на краю пропасти в начале Великой Отечественной - эта горькая память не позволила создать равновесие между потребностями мирной жизни обывателей и нуждами обороны. Успешно решалась поставленная еще в 1915 году академиком Владимиром Ивановичем Вернадским задача экономической и территориальной связности. Казалось, централизованная советская экономика может все. Открытые и освоенные западносибирские нефтяные и газовые месторождения влили в нее колоссальные средства, сверхдоходы от продажи углеводородов вызвали настоящую эйфорию. И тут произошло то, что сильно деформировало жизнь общества. Как заметил в интервью автору этой книги Ф. Д. Бобков, «у нас было слишком много младших научных сотрудников». То есть появились невостребованные молодые люди с высшим образованием, произошла реинкарнация «лишних людей», которые некогда составили базу революции и боролись против имперских порядков. Обилие нефтедолларов затормозило развитие высокотехнологичных производств в СССР, ставка была сделана на закупку соответствующей продукции за границей.
Сильно изменилась структура советского экспорта: в 1970 году доля машин и оборудования составляла в нем 21,5 процента, а к 1987 году она упала до 15,5 процента, зато в импорте - выросла с 35,6 до 41,4 процента. При этом доля углеводородного сырья в экспорте увеличилась с 15,6 до 46,5 процента.
За каждой долей процента - реальные судьбы. Десятки тысяч молодых людей, ожидавших применения своих дарований в науке и на производстве, оказались без перспектив. Социальные лифты потеряли динамику. Правящая элита замыкалась, утрачивала творческий потенциал, главные усилия направляла на сохранение своего положения, на укрепление политической и социальной стабильности.
Шульгин предчувствовал грядущие перемены, подчеркивая при этом, что никаких революций больше не желает.
Василий Шульгин, 1976 год
Наконец ему улыбнулось счастье - нашелся его сын Дмитрий. Он жил в провинциальной Америке, в городе Бессемере, штат Алабама, был женат, имел сына, тоже Василия. Переписка с ним была радостью для Василия Витальевича. Дмитрий не принял американского гражданства, говорил: «Кто-то должен оставаться русским».
«Все это время Василий Витальевич писал сыну с уведомлением, то есть ему приходил квиток с росписью Димитрия в получении письма. Но вскоре наступил момент, когда не только перестали приходить во Владимир письма из Америки, но и те, что были посланы Шульгиным, возвращались со странными закорючками вместо подписи. Мы разглядывали эти росписи и недоумевали: то ли Димитрий болен, то ли его подпись сымитирована рукой все того же КГБ. Неизвестность - страшнее нет ничего.
В очередной приезд к нам Шульгин пишет письмо Брежневу, мы отнесли его на Старую площадь. И опять - месяцы ожидания...
В конце концов, ответ пришел все через ту же милиционершу.
"Нецелесообразно".
И все. После этого старика словно сломало. Да и нас надломило. Впереди у всех нас была такая безнадежность, такое отчаяние, что вообще непонятно было, зачем мы рыпаемся, зачем хоть что-то пытаемся сделать. Стена.
Мы сквозь эту стену пробились. Василий Витальевич об нее разбился».
Почему его не выпустили, сегодня трудно понять. Даже бывший активист НТС Дмитрий Шульгин уже не представлял никакого интереса для советской контрразведки, не говоря уже о самом Василии Витальевиче.
Проблема была не в Шульгиных, а в нарастании внутренних противоречий в СССР. Отъезд Шульгина (а он вряд ли бы вернулся) стал бы свидетельством слабости власти, от которой хотят убежать.
Правда, разрушительные процессы шли в интеллигентских слоях общества, как и в империи накануне Первой мировой войны, подавляющее же большинство советского населения никуда бежать не стремилось. Но это другая тема...
К тому времени Шульгин все еще не ощущал, что полностью выполнил свою земную миссию.
Одним из вопросов, сильно занимавшим его, был вопрос о мировой задаче христианства. В чем суть таинства евхаристии? Как повлияло на историю человечества самопожертвование Иисуса Христа? Какая взаимосвязь между Святой Русью и Русской революцией? Осуществлялось ли в Русской революции и создании Советского Союза предназначение Святой Руси? Как следует преобразовать огромные возможности СССР, чтобы не нанести вреда России?
До последних дней Шульгин сохранял ясность и силу ума. Его смерть от сердечного приступа была быстрой. Его похоронили на кладбище в Байгушах, рядом с Марией Дмитриевной, у могучего дуба. Над могилами на постаменте возвышается мраморный черный крест, на нем выбиты имена и даты жизни.
«Ныне отпущаеши...» (Памяти В. В. Шульгина)
15 февраля 1976 года в 11-м часу утра во Владимире скоропостижно скончался Василий Витальевич Шульгин. Последний оставшийся в живых член русского Парламента умер на 99-м году жизни неожиданно для всех окружавших его в эти последние годы людей. Все, как ни странно, были уверены, что Шульгину предстоит еще жить и жить, ибо видели, что столетний старец нисколько не стареет духом, сохраняет прекрасную память, духовную бодрость и веселие. Его более чем скромная комнатка в провинциальном Владимире, которую он делил со своей опекуншей, простой русской женщиной, ухаживавшей за ним, была буквально местом паломничества.
Каждый, кто хоть сколько-нибудь сердечно интересовался историей последних лет старой России, побывал здесь. Все слои, все направления искали у Шульгина ответов на мучительные вопросы: что было? как случилось? почему? Гостеприимный старец часами отвечал приезжающим, знаменитым и безвестным, которые часто в увлечении историей не щадили его немощей. А как радовался Василий Витальевич, когда выпадала возможность помузицировать с приезжим другом! Старенькая скрипка служила ему до последних дней: он играл, сидя на кухне, долгие ночные часы...
Весть о смерти Шульгина мгновенно облетела Россию. Чувство утраты причинило боль каждому, кто знал Шульгина лично. Для всех нас Василий Витальевич был живым воспоминанием провала нашей исторической памяти, очевидным свидетельством обаяния старой русской культуры.
Василий Витальевич Шульгин родился еще при Александре Освободителе, в расцвете сил встретил наступление последнего конституционного периода истории Российской империи, был одним из популярнейших членов Государственной думы и активнейшим участником белого движения. Когда в 1944 году он был арестован в Югославии, специальным самолетом доставлен в Москву и на первом же допросе услышал стандартное: «Партийность?» - Шульгин ответил кратко: «Монархист».
Могила Василия Шульгина на кладбище Байгуши под Владимиром
После двух лет Лубянки и 10 лет Владимирской тюрьмы Василий Витальевич был освобожден Хрущевым. И люди, собравшиеся спустя 20 лет у его гроба, знали этого позднего Шульгина, автора наивных «Писем к русским эмигрантам», человека, давшего увидеть себя на пропагандистском экране миллионам зрителей. Фильм «Перед судом истории» демонстрировался, надо сказать, очень короткое время, потому, вероятно, что, вопреки желанию инициаторов киносудилища, 90-летний «рыцарь монархии» неизменно вызывал симпатии советских зрителей.
Шульгин так и не принял советского гражданства. В его «Виде на жительство» в графе «Подданство» до конца дней стояло: «Российское».
Василий Витальевич говорил близким людям, что в изданиях последнего времени ему не дали сказать того, что он хотел сказать на самом деле. Полное издание книги «Годы» не состоялось, так как было связано с такими купюрами, на которые Шульгин не мог согласиться. Его многократные призывы издавать его сочинения без купюр, как это было при Ленине, не были услышаны.
«...Мы, дети черных дней России, забыть не в силах ничего...». Эти Блоковские слова, которыми Василий Витальевич надписал свои «Дни», можно по праву считать эпиграфом и главной темой лучшей, значительной части его творчества. Память «черных дней России» Шульгин хранил до конца дней своих и до конца дней передавал ее нашему поколению. А тот, кто судит грешных, пусть вспомнит апокалиптическое пророчество о тех «днях» и «годах», когда дано было черным силам вести войну со святыми и победить их.
Загадочным для всех было долголетие нестареющего душой старца, которому довелось испытать так много бурь. Когда-то в Париже, ему, уже изгнаннику, было предсказано. Нам, друзьям его последних лет, глядя на него, казалось, что и действительно Василий Витальевич непременно доживет до эсхатологически важных перемен в России.
В религиозных вопросах Шульгин был вольнодумцем, хотя в Бога и бессмертие души верил несомненно. В последнее время заметно стало, что его бодрый ум, всегда ищущий и требовательный, все более смирялся перед Соборным Разумением Святой Церкви. Искреннее уважение к традиционным формам русского православного благочестия никогда не покидало Василия Витальевича, и умер он под иконами, у которых горела лампадка. Среди нескольких икон Василия Витальевича было две маленьких, особенно им любимых - Святого Дмитрия Солунского - ради сына Димитрия, о котором он давно не получал известий из США и очень беспокоился, и Сретения Господня. Ее и возложили на него, положенного во гробе.
Умер Василий Витальевич точно в день Сретения Господня, в час, когда в наших храмах оканчивается литургия оглашенных и начинается литургия верных. Почему и провожавшие его в последний путь нет-нет, да и возвращались мыслями к Евангельскому Симеону, пережившему века, чтобы воочию убедиться, что «не изнеможет у Бога всяк глагол». В наш быстротекущий век политический деятель и писатель Шульгин пережил несколько эпох трагической русской истории. Осталось тайной, что предстало в час смерти его духовному зрению. Кто знает, может быть, его духовное око увидело спасение и славу многострадальной России «перед лицом всех людей»? Это вопрос веры, веры в Россию, и упрямо твердит сердце, что эта вера нас не постыдит.
Иеродиакон Варсонофий (Хайбулин).
Москва. Февраль 1976 года.
Рыбас С. Ю. Василий Шульгин. Судьба русского националиста - М.: Молодая гвардия, 2014
Сергей Простаков
«Русская планета», 17 августа 2014