атеизм?
Любовь все переносит.
Интервью с румынским старцем о. Иустином (Пирву)
http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=442&did=588&p_print=pomestcerk
http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=442&did=1184&p_print=pomestcerk
http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=442&did=1373&p_print=pomestcerk
В чём был смысл всей этой коммунистической борьбы с религией? В замене одной религии другой?
Бессмысленность злобы и насилия, с которым коммунисты разных стран уничтожали веру и верующих (и не только их) в ответ могло вызвать только столь же остервенелое сопротивление и желание уничтожить зло коммунизма там, куда коммунисты ещё не добрались - на Западе.
Тут же о способе управления коммунистами: уничтожались лучшие, и на их место ставились кто попало - лояльные власти дураки и проходимцы.
Тут же о том, как остальной народ (обыватели) подчинился коммунистам и предал свои традиции, как только посыпались материальные блага.
...он томился в тюрьме шестнадцать лет (1948-1964) при коммунистах
...
Например, если ты говорил с кем-нибудь в 1945 году всего лишь 10 или 15 минут и случайно встретил его через полгода или год, его имя появится в твоем деле. Мы должны были отвечать (на допросе): «Да конечно, у нас был короткий разговор», и они отвечали «О чем вы говорили? Как организовать сопротивление?» и так далее. Далее мы могли сказать: «Нет, ничего об этом, обычный разговор». И всегда избивали в конце, физически истязали, пока ты не подпишешь бумагу, где говорится, что, да, ты все знаешь и что ты преступник. И так было раз десять или пятнадцать.
...
Далее последовал период, когда мы увидели и избавились от иллюзии тех дней: что американцы должны прийти и освободить нас. Люди были очень сильно воодушевлены этой надеждой. Но этот слух был ничем иным, как чистейшей пропагандой. Это был повод, по которому они (коммунисты) рассчитывали увеличить число жертв, бросить как можно больше людей за решетку.
...
Потом ... мы были абсолютно изолированы в таких крепостях как Аиуд и Герла (румынские тюрьмы). Аиуд и Герла - это были фабрики мучеников почти в буквальном смысле. Быть свидетелем разложения собственного тела. На некотором этапе мы были неспособны ничего чувствовать... Ты мог чувствовать только свой хребет. Единственным признаком существования было существование твоего тела. На этом этапе мы только ожидали и готовились к смерти: жить постоянно с этой реальностью в нас и перед нами было по-настоящему жуткой вещью. Не было никакой надежды, когда наши товарищи на соседней койке не могли ничего ответить, когда их звали по имени. Они могли быть мертвы, так как подобные смерти случались очень быстро. От сильного голодания тело начинало опухать: ноги, ступни, голова. Мы удивлялись, почему мы так пухнем! Среди нас были доктора, они объяснили, что тело при потере сил не способно далее выводить воду, которая содержится в тканях. Вы прижимаете палец в каком-нибудь месте тела и образуется вмятина. Подобное состояние свидетельствует о близости смерти в течение нескольких часов. Все мы были очень молоды - от 22 до 25. Тот, кто доходил до такой стадии, начинал терять контроль над собой - не помнил что говорит и делает.
...
Когда мы зашли в лифты, мы запели «Христос воскресе из мертвых!»
Потом мы услышали наших сменщиков, мы слышали, как они поют из под земли, в шахте. Пение началось под землей, потом в лифтах и потом на поверхности. И так с пением мы вошли в душевые. После мытья нам обычно давали чай, но в этот раз мы все были заперты в корпусах на 2 дня. После этих двух дней начальник собрал нас. «Вы знаете, почему вы были заперты? Когда наконец вы поймете, что вы должны быть перевоспитаны? Когда ваши мозги вернутся на свое место? Смотрите сюда! Ваша жизнь в моих руках; я решаю, что будет дальше. И если я решу что вы не исправляетесь, мы вас всех расстреляем. Теперь, все попы направо!» Там было около 20 священников.
Я не вышел, остался с мирянами. Далее начальник продолжал: «Теперь посмотрите на них! Видите? Это те, кто привел вас всех сюда, с их проклятыми политиками. Они преступники, те, кто вложил в ваши головы мысли о Боге. Теперь вы гниете здесь из-за них, это они вбили Бога в ваши мозги. Я не знаю, откуда они Его придумали. Эй вы! Вы что, дерзнете сказать, что вы верите в Бога?! Кто верит в Бога шаг вперед!»
Что я мог сделать? Я не вышел с ними сначала, но сейчас я был должен сделать это! У меня не было решимости в тот момент, но я сказал себе, что я должен сохранять спокойствие в любом случае. Я сделал шаг вперед. Он знал меня довольно хорошо, начальник. «Ха, - сказал он, откуда ты?» Я сказал ему, откуда я родом, и он ответил: «Неужели ты думаешь, что Бог есть?» - «Да. Вы просили тех, кто верит в Бога, выйти вперед. Я вышел.» - «Есть кто-нибудь еще? Подойдите сюда!» Подошли все.
Двор лагеря весь был изрыт глубокими, грязными ямами, наполненными водой до краев. Они заставили нас бегать по ним в течение двух часов. После этого воды в ямах не осталось. Двор превратился в грязное болото. Настало тяжелое для нас время. Они боялись, что мы устроим мятеж.
...
Я считаю, что мы были абсолютно не правы. Что не сопротивлялись совместными усилиями, не держались вместе в нашем служении. Все началось в 1917 г. с русской революции. Я имею в виду этот коммунизм. Мы ясно видели эту угрозу - мы читали газеты, не так ли? Мы не предполагали, что эта беда обрушатся на нас тоже, после 1944 г.; и даже после мы не держались вместе, все вместе, против коммунизма. У нас не было этой крепости.
...
...они [коммунисты] знали, как поставить своих людей на нужное место. Что они еще могли сделать? Массовые аресты. Они могли взять семь или восемь человек из каждой деревни - лучших: это могли быть, например, священник, учитель, наиболее образованный и уважаемый. Остальные подчинялись без ропота. Они ввели «Гимн Республики» вместо «Отче наш» в школах, бросили всех учителей и директоров в тюрьмы, и поставили на их место мальчишек, которые с трудом читали и правильно писали, - это дало им власть. Они позволили подонкам общества подняться вверх - людям, для которых не было Бога, веры. Им была оказана материальная помощь. И известный факт, что люди были доведены до крайней бедности, - вот как они делали членов партии.
И это был даже не коммунизм. Это была гротескная пародия. Ни коммунизм, ни национализм. Они очень хорошо знали, что большей и реальной опасностью для них была Церковь. Они это повторяли все время. «Как вы можете быть так глупы, чтобы верить этим попам? Разве вы не видите, что они теперь наши? Им нечего больше делать в Церкви. Разве вы не видите, что они больше ей не служат?»
...
Те, кто сидели с нами были рецидивистами, ворами, грабителями с десяти- пятнадцатилетними сроками. Вы бы ужаснулись при одном взгляде на них. «Почему вы не позволяете нам хотя бы половину того, что вы позволяете этим преступникам? Нам даже не разрешается видеть кого-нибудь из родных, в то время как они получают письма, передачи из дома, все, что они хотят». Но они всегда отвечали, что мы были более опасными преступниками из-за нашего образа мышления. «Вашим образом мышления вы убиваете весь народ, когда эти убьют одного или двух. Вы - это опасность, ваш ум и вера. Вот почему мы даже не собираемся говорить с вами». - «Это потому, что мы убеждаем вас в том, что вы сами знаете, что это истина и добро. И если вы не принимаете их, то только потому что вы не хотите принять их, противореча своей совести».
...
Это то, что я называю бессилием нашего народа. Мы не знаем, как защитить наше духовное благобытие, сами наши души и сердца. Это то, что по настоящему важно, основополагающая сущность, за которую мы как человеческие существа должны держаться и прилепляться. Но мы никогда по-настоящему не встаем на защиту нашего духа. Мы никогда не восстаем, когда наш дух бывает публично поруган и разрушен.
С отцом Иустином беседовала монахиня Нина,
Скит Святого Креста, Калифорния
Перевод с английского Василия Томачинского
Православный журнал "Orthodox Word"
..............
Монастырь Петру-Вода, январь 1993 г.
...Я наблюдал одну вещь: как только наш крестьянин стяжает поверхностные знания о жизни, как у горожан, и лишь немного интеллектуального опыта, он пропал. Первые поколения таких крестьян становятся опасными. Я думал, они только станут опасаться за свою тождественность и особый характер в третьем или четвертом поколении. Но в настоящее время они потеряли свой особый характер, простоту и теплоту в духовной жизни, которая была у их отцов и дедов. Они потеряли свою оригинальность. Они разрушены влиянием городов, они брошены на другой полюс. И мы ничего не можем поделать, чтобы что-то изменить.
- Но как вы опишите эту внезапную перемену в первом поколении?
- Я сказал «первое поколение», потому что люди наиболее опасные, наиболее исковерканные - это извращенный крестьянин, извращенный человек.
- Но как это случилось, что коммунизм имел такое сильное влияние - невероятное - на сознание и добрые традиции наших отцов и дедов, что они были потеряны так быстро?
- Это случилось так быстро из-за миража материальных ценностей. Как только он в хорошем материальном положении, он ни о чем более не заботится и все ценности прошлого забыты. То же самое с его детьми, даже еще хуже. Много времени должно пройти, чтобы вернуться к истокам. У них появляется вкус к этому искажению, которое уничтожает прежние ценности. Но дух и душа нашего христианского общества определяются духовной жизнью священников. В этой ситуации, мы должны научиться осознавать, где именно мы сейчас находимся как христианская нация посреди современной истории. Какова миссия Православия, его цель посреди бурлящего потока, который сотрясает человечество, и что есть монашество посреди этого явления. Монах - это тот, кто пробуждает. Он носитель этой концепции, которая заквашивает жизнь. Монах - это духовный хранитель христианства.
С отцом Иустином беседовала Констанца Костеа
Православный журнал "Opthodox Word"
Перевод с английского Василия Томачинского
.......................
Монастырь Петру-Вода, Октябрь 1993
...я хочу рассказать о том, что случилось 30 января 1962 года в день памяти Трех святителей.
Туманным утром было холодно. Сырость пронизывала тело. Мы были одеты в арестантские полосатые одежды. Одна куртка и изношенная майка, мы их одевали и в 40 градусов жары и на тридцатиградусном морозе. Мы стояли на переправах в дельте Данубы, на русской границе. Для отопления служила двухсотлитровая металлическая бочка. Топили тростником. Была середина января, стоял жестокий мороз. Мы возвращались совершенно промокшие. Нам выдавали резиновые сапоги по колено, но после 2-3 дней они растрескивались, так как мы ходили среди срезанного тростника и сапоги пробивались. Вода просачивалась в сапоги, пока мы возвращались в поселение. И на следующий день мы должны были одевать на себя те же лохмотья и идти работать.
Они были особенно озлоблены в то утро, мы вышли, построились в колонны и двинулись к месту работы. Ранее я не видел, чтобы они ехали верхом, но в то утро вся охрана была вооружена пистолетами и на лошадях. Нам не разрешалось разговаривать во время движения из лагеря к переправе и от переправы к месту работы. Нельзя было даже слово сказать, прошептать, чтобы не быть сурово наказанным. Шесть дней изоляции, однажды в день небольшой кусок хлеба со стаканом теплой соленой воды. Это продолжалось шесть дней, это было нашей пищей. Если заключение в карцер повторялось 2-3 раза, человек находился при смерти.
Но к нашему удивлению, за 200 метров до того места, где мы срезали тростник для Германии, они повернули нас в другом направлении. «Что происходит, куда они ведут нас?». «Возможно в другое место, где растет тростник», шептались мы между собой. Они остановили нас на стороне притока Чилиа. В этом районе около 84 небольших речек, впадающих в дельту. Там находилось большое озеро площадью примерно 4-5 гектаров, и посреди этого озера было много тростника - большие заросли. И немедленно после прибытия каждому было приказано идти на озеро и принести две связки тростника. Каждая по 45-50 сантиметров в диаметре. Мы должны были собрать их там, перевязать крепко в трех местах и принести на спине. Я помню, я спросил: «Господин, как мы можем идти прямо в воду, мы могли бы нарезать тростника прямо здесь. Мы все время ходили по льду и резали тростник, мы так постоянно работали».
«Если кто-нибудь из вас будет еще болтать, и вы все не пойдете в воду, мы вас всех расстреляем». Мы видели, что они возбуждены и крайне агрессивны. Медленно с трудом, подбадривая самих себя, мы начали входить в воду. «Давай, вперед!». Нам было все равно. Сначала мы зашли по щиколотку, потом по колено, потом по пояс и мы дошли до места, где рос тростник. Нас было 86 мужчин, подразделение. Другое подразделение пошло в другое место. Холод пронизывал наши тела. Все наши мысли обратились к сорока мученикам севастийским. «Все в порядке», говорили мы про себя «в результате мы победим». Каждый собрал свою вязанку и вернулся. Но этого было недостаточно - они хотели еще! Они видели, что мы начали роптать между собой, и они стали взводить курки, чтобы запугать нас. Мы вернулись, собрали еще по вязанке и еще по одной. Было 12.30 когда мы закончили третью вязанку.
Моя дорогая, очень важный момент, когда мы возвращались с третьей вязанкой, выглянуло солнце … свет, тепло, более +25. Это было чудо, которое мы восприняли с великой радостью. Охрана была вне себя. Мы остались там. Становилось все теплее и теплее. Мы выжали наши одежды и вымылись, мы просохли по дороге обратно в лагерь, это было два с половиной километра. У нас всех осталось впечатление, что произошло настоящее чудо! Вы думаете, эти злобные люди сказали нечто еще? Когда они увидели, что через 2-3 дня никто не заболел, хотя, безусловно, должны были заболеть, они также удивились. «Эти парни настоящие мошенники. Даже Бог за них».
...
И здесь, в этом собрании заключенных, как я описал сейчас, первый вопрос был: «Кто все еще верит в Бога? Кто все еще верит в эту чепуху?». И знаете, я почувствовал внутренний протест. Я понял, что это решающий момент - не важно, что может случиться, даже если они пошлют меня в камеру и не отправят в трудовой лагерь. В трудовом лагере режим был другой, там было легче, даже если бы они в любом случае уничтожили меня.
Когда я услышал этот вопрос, я подпрыгнул. Я был в самом последнем ряду этой группы из 120 человек. Я вышел вперед, держась за других. Мы были очень слабы, мы были похожи на тени, как духи. Я вышел вперед. Человек сказал «иди сюда», показывая налево от себя. «Кто еще верующий, как этот?». Только семеро остались стоять на месте - их люди, информаторы, кого подослали в наши ряды, чтобы предавать своих коллег. Они посадили меня изолятор на девять дней и кормили их пищей, о которой я сказал раньше. Остальные отправились в Байа Спре, в шахту в 160 км от Аиуда. После двух недель, я также был привезен туда в тюремной машине, в ужасном состоянии, и я пробыл там два года.
С отцом Иустином беседовала монахиня Нина
Православный журнал "Orthodox word"
Тема "большевики": http://man-with-dogs.livejournal.com/tag/большевики
Её содержание: http://man-with-dogs.livejournal.com/522471.html?format=light
Интервью с румынским старцем о. Иустином (Пирву)
http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=442&did=588&p_print=pomestcerk
http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=442&did=1184&p_print=pomestcerk
http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=442&did=1373&p_print=pomestcerk
В чём был смысл всей этой коммунистической борьбы с религией? В замене одной религии другой?
Бессмысленность злобы и насилия, с которым коммунисты разных стран уничтожали веру и верующих (и не только их) в ответ могло вызвать только столь же остервенелое сопротивление и желание уничтожить зло коммунизма там, куда коммунисты ещё не добрались - на Западе.
Тут же о способе управления коммунистами: уничтожались лучшие, и на их место ставились кто попало - лояльные власти дураки и проходимцы.
Тут же о том, как остальной народ (обыватели) подчинился коммунистам и предал свои традиции, как только посыпались материальные блага.
...он томился в тюрьме шестнадцать лет (1948-1964) при коммунистах
...
Например, если ты говорил с кем-нибудь в 1945 году всего лишь 10 или 15 минут и случайно встретил его через полгода или год, его имя появится в твоем деле. Мы должны были отвечать (на допросе): «Да конечно, у нас был короткий разговор», и они отвечали «О чем вы говорили? Как организовать сопротивление?» и так далее. Далее мы могли сказать: «Нет, ничего об этом, обычный разговор». И всегда избивали в конце, физически истязали, пока ты не подпишешь бумагу, где говорится, что, да, ты все знаешь и что ты преступник. И так было раз десять или пятнадцать.
...
Далее последовал период, когда мы увидели и избавились от иллюзии тех дней: что американцы должны прийти и освободить нас. Люди были очень сильно воодушевлены этой надеждой. Но этот слух был ничем иным, как чистейшей пропагандой. Это был повод, по которому они (коммунисты) рассчитывали увеличить число жертв, бросить как можно больше людей за решетку.
...
Потом ... мы были абсолютно изолированы в таких крепостях как Аиуд и Герла (румынские тюрьмы). Аиуд и Герла - это были фабрики мучеников почти в буквальном смысле. Быть свидетелем разложения собственного тела. На некотором этапе мы были неспособны ничего чувствовать... Ты мог чувствовать только свой хребет. Единственным признаком существования было существование твоего тела. На этом этапе мы только ожидали и готовились к смерти: жить постоянно с этой реальностью в нас и перед нами было по-настоящему жуткой вещью. Не было никакой надежды, когда наши товарищи на соседней койке не могли ничего ответить, когда их звали по имени. Они могли быть мертвы, так как подобные смерти случались очень быстро. От сильного голодания тело начинало опухать: ноги, ступни, голова. Мы удивлялись, почему мы так пухнем! Среди нас были доктора, они объяснили, что тело при потере сил не способно далее выводить воду, которая содержится в тканях. Вы прижимаете палец в каком-нибудь месте тела и образуется вмятина. Подобное состояние свидетельствует о близости смерти в течение нескольких часов. Все мы были очень молоды - от 22 до 25. Тот, кто доходил до такой стадии, начинал терять контроль над собой - не помнил что говорит и делает.
...
Когда мы зашли в лифты, мы запели «Христос воскресе из мертвых!»
Потом мы услышали наших сменщиков, мы слышали, как они поют из под земли, в шахте. Пение началось под землей, потом в лифтах и потом на поверхности. И так с пением мы вошли в душевые. После мытья нам обычно давали чай, но в этот раз мы все были заперты в корпусах на 2 дня. После этих двух дней начальник собрал нас. «Вы знаете, почему вы были заперты? Когда наконец вы поймете, что вы должны быть перевоспитаны? Когда ваши мозги вернутся на свое место? Смотрите сюда! Ваша жизнь в моих руках; я решаю, что будет дальше. И если я решу что вы не исправляетесь, мы вас всех расстреляем. Теперь, все попы направо!» Там было около 20 священников.
Я не вышел, остался с мирянами. Далее начальник продолжал: «Теперь посмотрите на них! Видите? Это те, кто привел вас всех сюда, с их проклятыми политиками. Они преступники, те, кто вложил в ваши головы мысли о Боге. Теперь вы гниете здесь из-за них, это они вбили Бога в ваши мозги. Я не знаю, откуда они Его придумали. Эй вы! Вы что, дерзнете сказать, что вы верите в Бога?! Кто верит в Бога шаг вперед!»
Что я мог сделать? Я не вышел с ними сначала, но сейчас я был должен сделать это! У меня не было решимости в тот момент, но я сказал себе, что я должен сохранять спокойствие в любом случае. Я сделал шаг вперед. Он знал меня довольно хорошо, начальник. «Ха, - сказал он, откуда ты?» Я сказал ему, откуда я родом, и он ответил: «Неужели ты думаешь, что Бог есть?» - «Да. Вы просили тех, кто верит в Бога, выйти вперед. Я вышел.» - «Есть кто-нибудь еще? Подойдите сюда!» Подошли все.
Двор лагеря весь был изрыт глубокими, грязными ямами, наполненными водой до краев. Они заставили нас бегать по ним в течение двух часов. После этого воды в ямах не осталось. Двор превратился в грязное болото. Настало тяжелое для нас время. Они боялись, что мы устроим мятеж.
...
Я считаю, что мы были абсолютно не правы. Что не сопротивлялись совместными усилиями, не держались вместе в нашем служении. Все началось в 1917 г. с русской революции. Я имею в виду этот коммунизм. Мы ясно видели эту угрозу - мы читали газеты, не так ли? Мы не предполагали, что эта беда обрушатся на нас тоже, после 1944 г.; и даже после мы не держались вместе, все вместе, против коммунизма. У нас не было этой крепости.
...
...они [коммунисты] знали, как поставить своих людей на нужное место. Что они еще могли сделать? Массовые аресты. Они могли взять семь или восемь человек из каждой деревни - лучших: это могли быть, например, священник, учитель, наиболее образованный и уважаемый. Остальные подчинялись без ропота. Они ввели «Гимн Республики» вместо «Отче наш» в школах, бросили всех учителей и директоров в тюрьмы, и поставили на их место мальчишек, которые с трудом читали и правильно писали, - это дало им власть. Они позволили подонкам общества подняться вверх - людям, для которых не было Бога, веры. Им была оказана материальная помощь. И известный факт, что люди были доведены до крайней бедности, - вот как они делали членов партии.
И это был даже не коммунизм. Это была гротескная пародия. Ни коммунизм, ни национализм. Они очень хорошо знали, что большей и реальной опасностью для них была Церковь. Они это повторяли все время. «Как вы можете быть так глупы, чтобы верить этим попам? Разве вы не видите, что они теперь наши? Им нечего больше делать в Церкви. Разве вы не видите, что они больше ей не служат?»
...
Те, кто сидели с нами были рецидивистами, ворами, грабителями с десяти- пятнадцатилетними сроками. Вы бы ужаснулись при одном взгляде на них. «Почему вы не позволяете нам хотя бы половину того, что вы позволяете этим преступникам? Нам даже не разрешается видеть кого-нибудь из родных, в то время как они получают письма, передачи из дома, все, что они хотят». Но они всегда отвечали, что мы были более опасными преступниками из-за нашего образа мышления. «Вашим образом мышления вы убиваете весь народ, когда эти убьют одного или двух. Вы - это опасность, ваш ум и вера. Вот почему мы даже не собираемся говорить с вами». - «Это потому, что мы убеждаем вас в том, что вы сами знаете, что это истина и добро. И если вы не принимаете их, то только потому что вы не хотите принять их, противореча своей совести».
...
Это то, что я называю бессилием нашего народа. Мы не знаем, как защитить наше духовное благобытие, сами наши души и сердца. Это то, что по настоящему важно, основополагающая сущность, за которую мы как человеческие существа должны держаться и прилепляться. Но мы никогда по-настоящему не встаем на защиту нашего духа. Мы никогда не восстаем, когда наш дух бывает публично поруган и разрушен.
С отцом Иустином беседовала монахиня Нина,
Скит Святого Креста, Калифорния
Перевод с английского Василия Томачинского
Православный журнал "Orthodox Word"
..............
Монастырь Петру-Вода, январь 1993 г.
...Я наблюдал одну вещь: как только наш крестьянин стяжает поверхностные знания о жизни, как у горожан, и лишь немного интеллектуального опыта, он пропал. Первые поколения таких крестьян становятся опасными. Я думал, они только станут опасаться за свою тождественность и особый характер в третьем или четвертом поколении. Но в настоящее время они потеряли свой особый характер, простоту и теплоту в духовной жизни, которая была у их отцов и дедов. Они потеряли свою оригинальность. Они разрушены влиянием городов, они брошены на другой полюс. И мы ничего не можем поделать, чтобы что-то изменить.
- Но как вы опишите эту внезапную перемену в первом поколении?
- Я сказал «первое поколение», потому что люди наиболее опасные, наиболее исковерканные - это извращенный крестьянин, извращенный человек.
- Но как это случилось, что коммунизм имел такое сильное влияние - невероятное - на сознание и добрые традиции наших отцов и дедов, что они были потеряны так быстро?
- Это случилось так быстро из-за миража материальных ценностей. Как только он в хорошем материальном положении, он ни о чем более не заботится и все ценности прошлого забыты. То же самое с его детьми, даже еще хуже. Много времени должно пройти, чтобы вернуться к истокам. У них появляется вкус к этому искажению, которое уничтожает прежние ценности. Но дух и душа нашего христианского общества определяются духовной жизнью священников. В этой ситуации, мы должны научиться осознавать, где именно мы сейчас находимся как христианская нация посреди современной истории. Какова миссия Православия, его цель посреди бурлящего потока, который сотрясает человечество, и что есть монашество посреди этого явления. Монах - это тот, кто пробуждает. Он носитель этой концепции, которая заквашивает жизнь. Монах - это духовный хранитель христианства.
С отцом Иустином беседовала Констанца Костеа
Православный журнал "Opthodox Word"
Перевод с английского Василия Томачинского
.......................
Монастырь Петру-Вода, Октябрь 1993
...я хочу рассказать о том, что случилось 30 января 1962 года в день памяти Трех святителей.
Туманным утром было холодно. Сырость пронизывала тело. Мы были одеты в арестантские полосатые одежды. Одна куртка и изношенная майка, мы их одевали и в 40 градусов жары и на тридцатиградусном морозе. Мы стояли на переправах в дельте Данубы, на русской границе. Для отопления служила двухсотлитровая металлическая бочка. Топили тростником. Была середина января, стоял жестокий мороз. Мы возвращались совершенно промокшие. Нам выдавали резиновые сапоги по колено, но после 2-3 дней они растрескивались, так как мы ходили среди срезанного тростника и сапоги пробивались. Вода просачивалась в сапоги, пока мы возвращались в поселение. И на следующий день мы должны были одевать на себя те же лохмотья и идти работать.
Они были особенно озлоблены в то утро, мы вышли, построились в колонны и двинулись к месту работы. Ранее я не видел, чтобы они ехали верхом, но в то утро вся охрана была вооружена пистолетами и на лошадях. Нам не разрешалось разговаривать во время движения из лагеря к переправе и от переправы к месту работы. Нельзя было даже слово сказать, прошептать, чтобы не быть сурово наказанным. Шесть дней изоляции, однажды в день небольшой кусок хлеба со стаканом теплой соленой воды. Это продолжалось шесть дней, это было нашей пищей. Если заключение в карцер повторялось 2-3 раза, человек находился при смерти.
Но к нашему удивлению, за 200 метров до того места, где мы срезали тростник для Германии, они повернули нас в другом направлении. «Что происходит, куда они ведут нас?». «Возможно в другое место, где растет тростник», шептались мы между собой. Они остановили нас на стороне притока Чилиа. В этом районе около 84 небольших речек, впадающих в дельту. Там находилось большое озеро площадью примерно 4-5 гектаров, и посреди этого озера было много тростника - большие заросли. И немедленно после прибытия каждому было приказано идти на озеро и принести две связки тростника. Каждая по 45-50 сантиметров в диаметре. Мы должны были собрать их там, перевязать крепко в трех местах и принести на спине. Я помню, я спросил: «Господин, как мы можем идти прямо в воду, мы могли бы нарезать тростника прямо здесь. Мы все время ходили по льду и резали тростник, мы так постоянно работали».
«Если кто-нибудь из вас будет еще болтать, и вы все не пойдете в воду, мы вас всех расстреляем». Мы видели, что они возбуждены и крайне агрессивны. Медленно с трудом, подбадривая самих себя, мы начали входить в воду. «Давай, вперед!». Нам было все равно. Сначала мы зашли по щиколотку, потом по колено, потом по пояс и мы дошли до места, где рос тростник. Нас было 86 мужчин, подразделение. Другое подразделение пошло в другое место. Холод пронизывал наши тела. Все наши мысли обратились к сорока мученикам севастийским. «Все в порядке», говорили мы про себя «в результате мы победим». Каждый собрал свою вязанку и вернулся. Но этого было недостаточно - они хотели еще! Они видели, что мы начали роптать между собой, и они стали взводить курки, чтобы запугать нас. Мы вернулись, собрали еще по вязанке и еще по одной. Было 12.30 когда мы закончили третью вязанку.
Моя дорогая, очень важный момент, когда мы возвращались с третьей вязанкой, выглянуло солнце … свет, тепло, более +25. Это было чудо, которое мы восприняли с великой радостью. Охрана была вне себя. Мы остались там. Становилось все теплее и теплее. Мы выжали наши одежды и вымылись, мы просохли по дороге обратно в лагерь, это было два с половиной километра. У нас всех осталось впечатление, что произошло настоящее чудо! Вы думаете, эти злобные люди сказали нечто еще? Когда они увидели, что через 2-3 дня никто не заболел, хотя, безусловно, должны были заболеть, они также удивились. «Эти парни настоящие мошенники. Даже Бог за них».
...
И здесь, в этом собрании заключенных, как я описал сейчас, первый вопрос был: «Кто все еще верит в Бога? Кто все еще верит в эту чепуху?». И знаете, я почувствовал внутренний протест. Я понял, что это решающий момент - не важно, что может случиться, даже если они пошлют меня в камеру и не отправят в трудовой лагерь. В трудовом лагере режим был другой, там было легче, даже если бы они в любом случае уничтожили меня.
Когда я услышал этот вопрос, я подпрыгнул. Я был в самом последнем ряду этой группы из 120 человек. Я вышел вперед, держась за других. Мы были очень слабы, мы были похожи на тени, как духи. Я вышел вперед. Человек сказал «иди сюда», показывая налево от себя. «Кто еще верующий, как этот?». Только семеро остались стоять на месте - их люди, информаторы, кого подослали в наши ряды, чтобы предавать своих коллег. Они посадили меня изолятор на девять дней и кормили их пищей, о которой я сказал раньше. Остальные отправились в Байа Спре, в шахту в 160 км от Аиуда. После двух недель, я также был привезен туда в тюремной машине, в ужасном состоянии, и я пробыл там два года.
С отцом Иустином беседовала монахиня Нина
Православный журнал "Orthodox word"
Тема "большевики": http://man-with-dogs.livejournal.com/tag/большевики
Её содержание: http://man-with-dogs.livejournal.com/522471.html?format=light