...и танки наши быстры?
О Бресте-39 - о том, как выглядели красноармейцы перед совместным парадом с немцами я уже писал ( 1, 2, 3). РККА по сравнению с немцами выглядели голодранцами, да ещё зашуганными своей чекой. А вот какое впечатление красноармейцы произвели в Бессарабии через год - в воспоминаниях с картинками Фроси Керсновской. А заодно и о советских нравах.
тетрадь 1, глава 3
И вдруг тем же монотонным голосом диктор продолжает:
- Советский Союз высказал претензию на территорию Бессарабии. Смешанная комиссия в составе (имярек) генералов вылетает в Одессу для урегулирования этого вопроса...
Ночью по Сорокской горе непрерывной вереницей шли автомашины с зажженными фарами. Мы думали, что это румынские. Нам и в голову не пришло, что в Бужеровке наведен понтонный мост и что это советские танки и бронемашины.
Утром... Не пришлось прибегать к помощи радио! «Новости» явились сначала в виде советских самолетов. Один приземлился неподалеку от нашего поля. Еще несколько таких же небольших самолетов с ревом пронеслись, на бреющем полете, на запад.
Бросив работу, я поспешила домой. По дороге через деревню Цепилово проходили грязные, защитного цвета бронемашины, небольшие танкетки. То тут, то там стояли они у обочины дороги. Черные лужи смазочного масла виднелись на дорожной пыли, и измазанные бойцы что-то чинили.
Одна машина вышла из строя на перекрестке, неподалеку от нашего дома. Из нее текло что-то черное, и деревенские парни, подталкивая друг друга локтями, хихикали и острили:
- Как овечки: где стал, там и лужа...
Они шушукались, посмеивались, подталкивая одного немолодого уже мужичка, пока он не шагнул вперед и не спросил:
- Что ж это вы, ребята? Только что границу перешли - и сразу на ремонт?
На что механик буркнул сквозь зубы:
- Мы уже три месяца в походе...
За сорокским мостом, метрах в 50 ти выше него, под откосом лежала опрокинутая машина. Рядом - труп солдата, укрытый плащ-палаткой. Лицо покрыто каской. На обочине сидел унылого вида солдат с винтовкой.
- Как это случилось? - спросила я.
- Горы-то какие! Разве выдержат тормоза?
Я удивилась: какие же это горы? Маленький уклон! Но ведь в мире все относительно!
тетрадь 1, глава 4
Встреча с нашими новыми хозяевами состоялась на следующий день. Воскресенье.
Вдруг со стороны леса появилась группа всадников, военных. Один из них, подъехав ко мне, обратился с нескрываемой насмешкой:
- А скажи-ка, где здесь у вас ба-а-а-рин?
Я внимательно осмотрела его и его весьма неказистую лошаденку, воткнула вилы и, смахнув тыльной стороной руки пот с лица, не спеша ответила:
- Барин - это я!
У них был такой оторопелый вид
...
Я пошла, чтобы умыться, а четверо конников подъехали к дому:
- Мамаша, дайте напиться!
...
- Ты обратила внимание, как он сказал «мамаша»? Мне он стал сразу близок, как сын, ведь и мой сын где-то там, на чужой стороне...** Даст ли ему там кто-нибудь напиться? «Мамаша!» Они, право же, очень славные ребята, не так ли?
Что я могла ей сказать? Я сама хотела верить, что это так...
Про эту "мамашу" в качестве обращения будет ещё:
альбом 11, рисунок 4
Признаться, ехала я неохотно: нужна я там, чужая?.. Но ребятишки так радостно повисли не мне с криком: "Тетя Фрося приехала!" -что горячая волна накатила на меня и я вообразила, что я и вправду для них не чужая... Я упустила из виду, что там, где нет слова "сударыня" и "дама", слово "тетенька" и "мамаша" указывают не на теплоту чувств, но на примитивность воспитания.
Впрочем, дети, по-моему, действительно меня любили.
тетрадь 1, глава 5
С такими ли героями Суворов перешел Альпы
Я удивлена. И немного разочарована. (Меня ждали еще долгие годы, полные удивления и разочарования, но это позже.)
Едем размашистой рысью. Я - без седла, на молодой вороной кобыле Свастике (названной так отнюдь не в честь Гитлера, а просто у нее на лбу белое пятнышко, напоминающее свастику). До могилы Марина все шло хорошо. От могилы - крутой спуск. Я, не меняя аллюра, устремляюсь вниз, перескакивая водомойны. На половине спуска оглядываюсь. Моих спутников нет... Удивленная, останавливаюсь. Ветеринар, политрук и старшина - далеко позади. Они спешились и ведут своих коней в поводу.
Вот-те на!
Вспоминаю машину, у которой не выдержали тормоза на совсем пустяковом (с моей точки зрения) уклоне.
тетрадь 1, глава 6 Диспут под стогом сена
Сено подсчитали, обмерили, реквизировали.
- Сейчас выдам вам расписку.
- Зачем? Сено оплате не подлежит. К чему расписка?
- Чтобы с вас это же сено вторично не потребовали.
- Неужели и такое может случиться?
Мотаю на ус...
Завязалась оживленная беседа. Вернее - словесная дуэль. Политрук и я. Ветеринар улегся под стогом и уснул. Странно! Он спит, но почему-то время от времени приоткрывает глаза и делает мне какие-то знаки. Не то подмигивает, не то предупреждает. Не пойму! Как далека была я от мысли, что можно поплатиться, высказывая свои взгляды. Это в XX веке! Никогда бы этому не поверила!
А чтобы мог пострадать не только тот, кто говорит, но и тот, кто слушает и не бежит тотчас, чтобы донести... Нет! Такого, наверное, и в самые дикие времена инквизиции не было!
...
Политрук говорил о непогрешимости партии. Я его просила объяснить, отчего в непогрешимой партии могли оказаться такие грешники, как Тухачевский, Уборевич, Якир - «имя же им легион», - и в чем критерий непогрешимости? Политрук воспевал коллективизацию, притом добровольную; я спрашивала, как перевести на русский язык понятие «добровольная» и чем объяснить голод 1933 года, о размере которого в то время я имела очень неверное представление, так как могла допустить возможность голода лишь на необитаемом, бесплодном острове, при кораблекрушении, а не в самой хлебородной в мире стране.
Я спрашивала, какой общественный или государственный орган контролирует поступки Сталина и каким путем народ может ограничить его власть и не дать ей превратиться в самодержавие?
Домой я возвращалась шагом. Мне нужно было разобраться в нашей беседе. Политрук явно разочаровал меня: ни на один из моих вопросов он не дал исчерпывающего ответа!
Отчего, однако, ветеринар спал? И так странно?
тетрадь 1, глава 7 Кукона и дудука
К нам - к маме и ко мне - крестьяне нашего села (и не только нашего) имели привычку шли по всякому поводу. К маме шли все обиженные или считавшие себя таковыми: неправильно ли обложили налогом вдову или обошли пенсией старуху, cuconа? (кукона, то есть барыня) найдет способ помочь. Неполадки в семье или не могут поделить наследство? Кукона посоветует. Кто устроит способного ребенка бедных родителей учиться за казенный счет? Разумеется, кукона! А если имел место жандармский произвол или вымогательство (увы, в Румынии это было нередко), то обиженные и обездоленные знали прямую дорогу к куконе.
Славная моя старушка! Будучи уже на пороге смерти, сохраняла она страстную любовь к справедливости и безграничную доброту; даже в 85 лет она вспыхивала от негодования, когда узнавала, что кому-то, обиженному, отказали в помощи! Излишне и говорить, что в те годы, под властью румын, мама была как бы негласным депутатом, призванным защищать всех обиженных.
Несколько раз мне приходилось говорить собеседникам, что человек сам может "судить и рядить" и помогать людям совершенно бескорыстно. Мои оппоненты - выросшие в совке и пост-совке делали рожу кирпичом и высказывались в духе совецких агиток - мол, буржуи только спят и видят, как бы им семь шкур спустить со своих работников. Не странно ли, что не видя ничего, кроме совка и пост-совка хоть что-то говорить про остальной мир? А если начинаешь говорить с такими о благотворительности, так оказывается, что это и не благотворительность вовсе, а злой обман людей и своей совести. При этом в пример такого обмана приводят опять каких-то совков-пост-совков, которые, ворочая миллиардами, готовы не поскупиться лишь тысячей. Это совки называют "капитализмом". А я думаю, что это тот же совок, только играющий в капиталиста из совковой книжки-страшилки. Ведь совку до сих пор страшно от них - от страшной религии и религиозной морали - толкающей хотя бы некоторых грешников к благотворительности. Коммунизм религию отменил. Отменил и мораль, расширив область действия целесообразности. И разумеется в такой обстановке благотворительность будет выглядеть дикостью.
тетрадь 1, глава 8
...
Разумеется, мама была неправа: «всего лишь по одной смене» нам не оставили.
Нас выгнали из дома босиком с непокрытой головой.
Меня до сих пор поражают персонажи, которые зверства, чинимые большевиками, назначают в вину жертвам. С аргументацией от постоянного "так им буржуям, кулакам, врагам народа..." и надо, до вчерашнего "шедевра совковой риторики":
vasq
2009-08-06 04:05 pm UTC ( ссылка)
У-тю-тю-тю-тю, таки колхозники? И прямо таки в голодомор миллионами?
А я вот слыхал, что и не колхозники это были вовсе, а очень даже единоличники. И разговоры они промеж себя вели тоже очень интересные, типа - а вот не будем мы ни сеять, ни убирать хлебушек и не сдавать. И хрен чего советская власть от нас получит. Тогда в городах рабочие будут голодать, и всех коммунистов поубивают.
А мы как нибудь в деревне проживём, слава богу землица есть, кое что припрячем, нехай ищут - хрен чего найдут...
Только вот Великий Сталин нашёлся чем ответить.
Взял, да и прикрыл заградотрядами районы где саботажники саботировать решили и вывез к чертям всё зерно оттуда. Поэтому саботажники сами с голоду передохли, да ещё и детишек своих поели.
Думаете Сталин бяка нехороший? А я не знаю, если бы он так не сделал, тогда рабочие бы повымерли. Заводы бы предприятия не выстроили бы и не победили бы мы тогда Гитлера.
Вот и разрешается вопрос о том, как можно использовать воспоминания, даже если некто не доверяет им. Можно сравнить мораль. Поражение морали в совке было тяжёлым. Не везде и не всегда, но это вдалбливалось с детства. С пионера-героя Павлика Морозова (в том числе).
тетрадь 1, глава 11 Митинг, решивший нашу судьбу
- Ой, смеху было! Собрались мы. И вот приехали какие-то начальники. Стали всяко-разно говорить: «Мы, вас освободили, раскрепостили. Теперь у вас будет новая, счастливая жизнь! Вот у нас в колхозах получают даже по 2 килограмма на трудодень». Мы чуть со смеха не повалились! Чтобы мы за 2 килограмма хлеба работали, да на своих харчах! Тогда выступили Спиридон Мотрук и Леня Волченко. Они бедняки: ни кола ни двора - им и говорить ловчее. Их-то никто не попрекнет, не заподозрит! «Да что вы, - говорит Спиридон, - зачем мне ваши 2 килограмма в колхозе? Я пойду косить к нашей барышне и получу 50 килограмм в день. И накормят меня пять раз от пуза, а вечером кварту вина вдобавок!» И все поддержали: «Верно, - говорят, - не нужно нам ваших двух килограммов! Мы своим курам больше насыпаем!» На том и кончилось...
Коммунисты не лукавили - 2 килограмма - советским колхозным рабам за трудодень - это ДАЖЕ огого сколько:
альбом 12, рисунок 1
От Тодоса я узнала о голоде 1947 года, когда полдеревни умерли от голода. Это так дико звучало: Бессарабия... и смерть от голода? Нелепость какая-то!
http://ru.wikipedia.org/wiki/Трудодень
1935-1941
В 1936 г 88,1 % колхозов выдавали до 3 кг зерна на трудодень, 8,0 % от 3,1 до 5,0 кг, 2,4 % от 5,1 до 7 кг и только 1,5 % - более 7 кг. В урожайном 1937 менее 3 кг - 50,6 %, от 3,1 до 5,0 кг - 26,4 %, от 5,1 до 7 кг - 12,8 % и около 10 % выдавали более 7 килограмм. В 1939 (неурожайном) менее 1 кг (выше 700г) - 35,9 %, от 1 до 3 кг - 47,4 %, от 3,1 до 5 кг - 9,4 % и лишь 4,4 % выдавали более 5 килограмм, в 4,4 % колхозов выдача не производилась.
тетрадь 1, глава 28 «Отдайте мне мои рубашечки!»
Дяде Боре дали ведро для воды, буханку черного хлеба и велели уходить из отцовского дома, предварительно обшарив у всех карманы и отобрав деньги, часы и даже зажигалку и перочинный нож. Думаю, что настроение у старших было обалделое, как и у нас с мамой. Не то было с маленькой девочкой - Ленчиком. Ей, младшей в семье, никогда не доставалось никакой обновы, всегда приходилось донашивать обноски со старших братьев и сестер - десять раз перешитое и перелицованное. А тут ей вдруг счастье привалило: ее старшей сестре Катюше, ученице женской профессиональной школы, надо было сшить шесть детских (или кукольных) рубашечек: с кружевами, оборочками, с продернутыми ленточками, с вышивкой и, наконец, с цветной аппликацией - утенок и котенок. И вдруг... надо уходить из дому. Без рубашечек! Без ее нарядных, первых в жизни своих рубашечек!
Это все, что до нее дошло...
Она кинулась к тем незнакомым, чужим дядям, что выгоняли ее из дома:
- Отдайте мне мои рубашечки! Мои новенькие, красивенькие рубашечки! - кричала она, отчаянно уцепившись за дверь одной ручонкой, а другой задирая свое ситцевое платьице, чтобы показать, что на ней - старенькая, рваная рубашонка.
тетрадь 1, глава 3
И вдруг тем же монотонным голосом диктор продолжает:
- Советский Союз высказал претензию на территорию Бессарабии. Смешанная комиссия в составе (имярек) генералов вылетает в Одессу для урегулирования этого вопроса...
Ночью по Сорокской горе непрерывной вереницей шли автомашины с зажженными фарами. Мы думали, что это румынские. Нам и в голову не пришло, что в Бужеровке наведен понтонный мост и что это советские танки и бронемашины.
Утром... Не пришлось прибегать к помощи радио! «Новости» явились сначала в виде советских самолетов. Один приземлился неподалеку от нашего поля. Еще несколько таких же небольших самолетов с ревом пронеслись, на бреющем полете, на запад.
Бросив работу, я поспешила домой. По дороге через деревню Цепилово проходили грязные, защитного цвета бронемашины, небольшие танкетки. То тут, то там стояли они у обочины дороги. Черные лужи смазочного масла виднелись на дорожной пыли, и измазанные бойцы что-то чинили.
Одна машина вышла из строя на перекрестке, неподалеку от нашего дома. Из нее текло что-то черное, и деревенские парни, подталкивая друг друга локтями, хихикали и острили:
- Как овечки: где стал, там и лужа...
Они шушукались, посмеивались, подталкивая одного немолодого уже мужичка, пока он не шагнул вперед и не спросил:
- Что ж это вы, ребята? Только что границу перешли - и сразу на ремонт?
На что механик буркнул сквозь зубы:
- Мы уже три месяца в походе...
За сорокским мостом, метрах в 50 ти выше него, под откосом лежала опрокинутая машина. Рядом - труп солдата, укрытый плащ-палаткой. Лицо покрыто каской. На обочине сидел унылого вида солдат с винтовкой.
- Как это случилось? - спросила я.
- Горы-то какие! Разве выдержат тормоза?
Я удивилась: какие же это горы? Маленький уклон! Но ведь в мире все относительно!
тетрадь 1, глава 4
Встреча с нашими новыми хозяевами состоялась на следующий день. Воскресенье.
Вдруг со стороны леса появилась группа всадников, военных. Один из них, подъехав ко мне, обратился с нескрываемой насмешкой:
- А скажи-ка, где здесь у вас ба-а-а-рин?
Я внимательно осмотрела его и его весьма неказистую лошаденку, воткнула вилы и, смахнув тыльной стороной руки пот с лица, не спеша ответила:
- Барин - это я!
У них был такой оторопелый вид
...
Я пошла, чтобы умыться, а четверо конников подъехали к дому:
- Мамаша, дайте напиться!
...
- Ты обратила внимание, как он сказал «мамаша»? Мне он стал сразу близок, как сын, ведь и мой сын где-то там, на чужой стороне...** Даст ли ему там кто-нибудь напиться? «Мамаша!» Они, право же, очень славные ребята, не так ли?
Что я могла ей сказать? Я сама хотела верить, что это так...
Про эту "мамашу" в качестве обращения будет ещё:
альбом 11, рисунок 4
Признаться, ехала я неохотно: нужна я там, чужая?.. Но ребятишки так радостно повисли не мне с криком: "Тетя Фрося приехала!" -что горячая волна накатила на меня и я вообразила, что я и вправду для них не чужая... Я упустила из виду, что там, где нет слова "сударыня" и "дама", слово "тетенька" и "мамаша" указывают не на теплоту чувств, но на примитивность воспитания.
Впрочем, дети, по-моему, действительно меня любили.
тетрадь 1, глава 5
С такими ли героями Суворов перешел Альпы
Я удивлена. И немного разочарована. (Меня ждали еще долгие годы, полные удивления и разочарования, но это позже.)
Едем размашистой рысью. Я - без седла, на молодой вороной кобыле Свастике (названной так отнюдь не в честь Гитлера, а просто у нее на лбу белое пятнышко, напоминающее свастику). До могилы Марина все шло хорошо. От могилы - крутой спуск. Я, не меняя аллюра, устремляюсь вниз, перескакивая водомойны. На половине спуска оглядываюсь. Моих спутников нет... Удивленная, останавливаюсь. Ветеринар, политрук и старшина - далеко позади. Они спешились и ведут своих коней в поводу.
Вот-те на!
Вспоминаю машину, у которой не выдержали тормоза на совсем пустяковом (с моей точки зрения) уклоне.
тетрадь 1, глава 6 Диспут под стогом сена
Сено подсчитали, обмерили, реквизировали.
- Сейчас выдам вам расписку.
- Зачем? Сено оплате не подлежит. К чему расписка?
- Чтобы с вас это же сено вторично не потребовали.
- Неужели и такое может случиться?
Мотаю на ус...
Завязалась оживленная беседа. Вернее - словесная дуэль. Политрук и я. Ветеринар улегся под стогом и уснул. Странно! Он спит, но почему-то время от времени приоткрывает глаза и делает мне какие-то знаки. Не то подмигивает, не то предупреждает. Не пойму! Как далека была я от мысли, что можно поплатиться, высказывая свои взгляды. Это в XX веке! Никогда бы этому не поверила!
А чтобы мог пострадать не только тот, кто говорит, но и тот, кто слушает и не бежит тотчас, чтобы донести... Нет! Такого, наверное, и в самые дикие времена инквизиции не было!
...
Политрук говорил о непогрешимости партии. Я его просила объяснить, отчего в непогрешимой партии могли оказаться такие грешники, как Тухачевский, Уборевич, Якир - «имя же им легион», - и в чем критерий непогрешимости? Политрук воспевал коллективизацию, притом добровольную; я спрашивала, как перевести на русский язык понятие «добровольная» и чем объяснить голод 1933 года, о размере которого в то время я имела очень неверное представление, так как могла допустить возможность голода лишь на необитаемом, бесплодном острове, при кораблекрушении, а не в самой хлебородной в мире стране.
Я спрашивала, какой общественный или государственный орган контролирует поступки Сталина и каким путем народ может ограничить его власть и не дать ей превратиться в самодержавие?
Домой я возвращалась шагом. Мне нужно было разобраться в нашей беседе. Политрук явно разочаровал меня: ни на один из моих вопросов он не дал исчерпывающего ответа!
Отчего, однако, ветеринар спал? И так странно?
тетрадь 1, глава 7 Кукона и дудука
К нам - к маме и ко мне - крестьяне нашего села (и не только нашего) имели привычку шли по всякому поводу. К маме шли все обиженные или считавшие себя таковыми: неправильно ли обложили налогом вдову или обошли пенсией старуху, cuconа? (кукона, то есть барыня) найдет способ помочь. Неполадки в семье или не могут поделить наследство? Кукона посоветует. Кто устроит способного ребенка бедных родителей учиться за казенный счет? Разумеется, кукона! А если имел место жандармский произвол или вымогательство (увы, в Румынии это было нередко), то обиженные и обездоленные знали прямую дорогу к куконе.
Славная моя старушка! Будучи уже на пороге смерти, сохраняла она страстную любовь к справедливости и безграничную доброту; даже в 85 лет она вспыхивала от негодования, когда узнавала, что кому-то, обиженному, отказали в помощи! Излишне и говорить, что в те годы, под властью румын, мама была как бы негласным депутатом, призванным защищать всех обиженных.
Несколько раз мне приходилось говорить собеседникам, что человек сам может "судить и рядить" и помогать людям совершенно бескорыстно. Мои оппоненты - выросшие в совке и пост-совке делали рожу кирпичом и высказывались в духе совецких агиток - мол, буржуи только спят и видят, как бы им семь шкур спустить со своих работников. Не странно ли, что не видя ничего, кроме совка и пост-совка хоть что-то говорить про остальной мир? А если начинаешь говорить с такими о благотворительности, так оказывается, что это и не благотворительность вовсе, а злой обман людей и своей совести. При этом в пример такого обмана приводят опять каких-то совков-пост-совков, которые, ворочая миллиардами, готовы не поскупиться лишь тысячей. Это совки называют "капитализмом". А я думаю, что это тот же совок, только играющий в капиталиста из совковой книжки-страшилки. Ведь совку до сих пор страшно от них - от страшной религии и религиозной морали - толкающей хотя бы некоторых грешников к благотворительности. Коммунизм религию отменил. Отменил и мораль, расширив область действия целесообразности. И разумеется в такой обстановке благотворительность будет выглядеть дикостью.
тетрадь 1, глава 8
...
Разумеется, мама была неправа: «всего лишь по одной смене» нам не оставили.
Нас выгнали из дома босиком с непокрытой головой.
Меня до сих пор поражают персонажи, которые зверства, чинимые большевиками, назначают в вину жертвам. С аргументацией от постоянного "так им буржуям, кулакам, врагам народа..." и надо, до вчерашнего "шедевра совковой риторики":
vasq
2009-08-06 04:05 pm UTC ( ссылка)
У-тю-тю-тю-тю, таки колхозники? И прямо таки в голодомор миллионами?
А я вот слыхал, что и не колхозники это были вовсе, а очень даже единоличники. И разговоры они промеж себя вели тоже очень интересные, типа - а вот не будем мы ни сеять, ни убирать хлебушек и не сдавать. И хрен чего советская власть от нас получит. Тогда в городах рабочие будут голодать, и всех коммунистов поубивают.
А мы как нибудь в деревне проживём, слава богу землица есть, кое что припрячем, нехай ищут - хрен чего найдут...
Только вот Великий Сталин нашёлся чем ответить.
Взял, да и прикрыл заградотрядами районы где саботажники саботировать решили и вывез к чертям всё зерно оттуда. Поэтому саботажники сами с голоду передохли, да ещё и детишек своих поели.
Думаете Сталин бяка нехороший? А я не знаю, если бы он так не сделал, тогда рабочие бы повымерли. Заводы бы предприятия не выстроили бы и не победили бы мы тогда Гитлера.
Вот и разрешается вопрос о том, как можно использовать воспоминания, даже если некто не доверяет им. Можно сравнить мораль. Поражение морали в совке было тяжёлым. Не везде и не всегда, но это вдалбливалось с детства. С пионера-героя Павлика Морозова (в том числе).
тетрадь 1, глава 11 Митинг, решивший нашу судьбу
- Ой, смеху было! Собрались мы. И вот приехали какие-то начальники. Стали всяко-разно говорить: «Мы, вас освободили, раскрепостили. Теперь у вас будет новая, счастливая жизнь! Вот у нас в колхозах получают даже по 2 килограмма на трудодень». Мы чуть со смеха не повалились! Чтобы мы за 2 килограмма хлеба работали, да на своих харчах! Тогда выступили Спиридон Мотрук и Леня Волченко. Они бедняки: ни кола ни двора - им и говорить ловчее. Их-то никто не попрекнет, не заподозрит! «Да что вы, - говорит Спиридон, - зачем мне ваши 2 килограмма в колхозе? Я пойду косить к нашей барышне и получу 50 килограмм в день. И накормят меня пять раз от пуза, а вечером кварту вина вдобавок!» И все поддержали: «Верно, - говорят, - не нужно нам ваших двух килограммов! Мы своим курам больше насыпаем!» На том и кончилось...
Коммунисты не лукавили - 2 килограмма - советским колхозным рабам за трудодень - это ДАЖЕ огого сколько:
альбом 12, рисунок 1
От Тодоса я узнала о голоде 1947 года, когда полдеревни умерли от голода. Это так дико звучало: Бессарабия... и смерть от голода? Нелепость какая-то!
http://ru.wikipedia.org/wiki/Трудодень
1935-1941
В 1936 г 88,1 % колхозов выдавали до 3 кг зерна на трудодень, 8,0 % от 3,1 до 5,0 кг, 2,4 % от 5,1 до 7 кг и только 1,5 % - более 7 кг. В урожайном 1937 менее 3 кг - 50,6 %, от 3,1 до 5,0 кг - 26,4 %, от 5,1 до 7 кг - 12,8 % и около 10 % выдавали более 7 килограмм. В 1939 (неурожайном) менее 1 кг (выше 700г) - 35,9 %, от 1 до 3 кг - 47,4 %, от 3,1 до 5 кг - 9,4 % и лишь 4,4 % выдавали более 5 килограмм, в 4,4 % колхозов выдача не производилась.
тетрадь 1, глава 28 «Отдайте мне мои рубашечки!»
Дяде Боре дали ведро для воды, буханку черного хлеба и велели уходить из отцовского дома, предварительно обшарив у всех карманы и отобрав деньги, часы и даже зажигалку и перочинный нож. Думаю, что настроение у старших было обалделое, как и у нас с мамой. Не то было с маленькой девочкой - Ленчиком. Ей, младшей в семье, никогда не доставалось никакой обновы, всегда приходилось донашивать обноски со старших братьев и сестер - десять раз перешитое и перелицованное. А тут ей вдруг счастье привалило: ее старшей сестре Катюше, ученице женской профессиональной школы, надо было сшить шесть детских (или кукольных) рубашечек: с кружевами, оборочками, с продернутыми ленточками, с вышивкой и, наконец, с цветной аппликацией - утенок и котенок. И вдруг... надо уходить из дому. Без рубашечек! Без ее нарядных, первых в жизни своих рубашечек!
Это все, что до нее дошло...
Она кинулась к тем незнакомым, чужим дядям, что выгоняли ее из дома:
- Отдайте мне мои рубашечки! Мои новенькие, красивенькие рубашечки! - кричала она, отчаянно уцепившись за дверь одной ручонкой, а другой задирая свое ситцевое платьице, чтобы показать, что на ней - старенькая, рваная рубашонка.