О тихом счастье
(выходное ностальжи)
Тихое счастье... Эти слова раз и навсегда связаны для меня с одним периодом жизни. Это был третий класс. Мама, тяжело болевшая в последние два года, наконец-то, выкарабкалась, и для окончательного восстановления здоровья ее отправили в Ялту - в санаторий. На руках у папы оставалась моя двухлетняя сестренка. А я росла ребенком непростым - училась на «отлично», но постоянно влипала в какие-нибудь истории, шлялась по подвалам (не подумайте чего дурного - в поисках котят) и была упрямой, как козел. В свете всего этого было решено отправить меня на полторы четверти к бабушке в маленький городок Костромской области. Вот тут-то и наступило тихое счастье. После довольно нервной и шумной домашней обстановки, тишина и покой, царившие здесь, буквально оглушили меня.
Помню утренние подъемы: я еще не открыла глаз, но уже слышу, как в печке трещат поленья, а на сковородке у бабули что-то аппетитно шкворчит. К тому моменту, как я добираюсь до кухни, вся вкуснятина ждет меня на столе. Потом бабушка заплетает мне косички, недолгие сборы и - вперед.
Зима в средней полосе - совсем не то, что здесь, в Питере: даже если температура катится к -20, мороз лишь пощипывает щеки. Пушистые сугробы - в два моих тогдашних роста. Мягкий снег, нетронутый дурацкой солью, тихонько поскрипывает под ногами. Путь до школы не слишком близкий: для третьеклассницы - с полчаса неторопливого ходу. А я и не тороплюсь - времени много. С каждым домом здороваюсь, как со старым знакомым. Вот в этом - небольшом, черном, бревенчатом - в это время обычно только-только разгорается огонь в печи, его хорошо видно в окошко, выходящее на дорогу. Здесь на покосившемся заборе всегда восседает толстая трехцветная кошка. Возле того дома старик уже закончил расчищать снег и задумчиво смотрит на улицу, опираясь на лопату. А за голубой калиткой - за два дома до школы - живет добродушнейший пес - крупная пегая дворняга. Хозяева, как видно, в это время уже уходят на работу. Во всяком случае, никто ни разу не окликнул меня, когда я любезничала с собакой. И через некоторое время я осмелела настолько, что заходила в калитку, скармливала псине что-нибудь вкусненькое, трепала ее по загривку.
Ну вот и школа - двухэтажная, с вытянутыми в высоту окнами с частым переплетом. Возле скользкого крыльца - коренастый каштановый конек со светлой гривой - привез дрова и продукты для столовой. Мужичок, приехавший на телеге, строго-настрого запрещает подходить к лошадке, но разве ж уследишь за ребятней... В общем, как обычно, вбегаю в класс со вторым звонком.
В школе тоже все срослось сразу и как-то по-сказочному. Сработало, видимо, то, что приехала со сплошными пятерками и багажом знаний, способных развлечь местных ребят. Меня приняли сразу, безоговорочно и признали авторитетом. Но так как девчонкой я была незадавалистой и вниманием в прежней школе неизбалованной, то и отношения сложились с новыми одноклассниками дружеские - спесивой зубрилкой меня никто не считал, в совместные игры вписывали легко, а иногда просили рассказать что-нибудь интересное. Учительница - девочка только-только из педучилища - кажется, даже немножко робела передо мной, особенно поначалу. Сосед по парте - Мишка - был мальчишкой добродушным и незадиристым. Тихонько просил списать или подсказать на контрольных, таскал в школу всякие забавные штучки, вроде расписного ножичка, и показывал их на уроках под партой.
Здесь же приняли меня в пионеры - самую первую (на что угодно могу поспорить - в родном городе меня промурыжили бы до самых последних сроков - с первой учительницей у меня отношения не складывались: пятерки она скрепя сердце ставила, но поведение выше «удовлетворительного» не тянуло). Кстати, на принятие в пионеры пригласили мою бабушку - блокадницу, человека заслуженного и очень уважаемого во всем городе. Бабуля была на высоте - долгими речами не морила, зевать никого не заставила. А после церемонии дома для меня и моей подружки устроила праздник - с тортом и музыкой со стареньких пластинок. После мы с Наташкой боролись в снегу, а бабушка и старшая сестра подружки смотрели на нас и тихонько улыбались.
После принятия в пионеры меня тут же «избрали» председателем совета отряда. И я развернула бурную деятельность: работа с отстающими, проверка сохранности учебников, рисование «молний». Однокласники на такие игры велись легко, хотя и отвлекались быстро. Обид, впрочем, не возникало - новые идеи на благодатной почве всеобщего внимания расцветали пышным цветом. Одна из самых ярких родилась в преддверии Нового года. Все старались украсить свои классы получше. И именно мне пришла в голову идея нарисовать на окнах красками - гуашью и акварелью - картинки. Ребята сначала засомневались: а можно ли? Побежали спрашивать у учительницы. Но тут в класс зашла завуч Екатерина Дмитриевна, сказала: «Какая красота!» - и вопрос был решен. На следующий день во всех остальных классах стихийно организовались «оконно-раскрасочные» работы. Боюсь, вспомнили меня недобрым словом, когда настало время смывать эту красоту, но я этого уже не увидела...
А когда приходила из школы домой, опять накрывала чудесная тишина. Странно, мы мало смотрели телевизор. Чаще бабушка с дедушкой сидели в одной комнате, негромко беседовали, иногда дремали. Порой дед читал вслух газеты. А я в другой комнате, при уютном свете бра, читала книжки и готовила уроки, которые редко доставляли мне трудности. Впрочем, помню, однажды нам задали какую-то математическую головоломку, в которой изначально была ошибка-опечатка. Но мы-то об этом не знали. Когда начали звонить одноклассники, стало понятно: задачка нам не по зубам. Подключили старшую сестру Наташки - благо жили неподалеку. Не получилось. Тогда дед решил вспомнить бухгалтерскую молодость, а папа соседа по парте - математическое настоящее. Не помню, чем все это кончилось, но помню, как мы с Мишкой звонили друг другу и спрашивали: «Ну что, твой решил? - Нет. А твой?»
Когда уроки были сделаны, я любила забраться на русскую печку и помечтать. А вечером, перед сном, мы с бабулей выходили на улицу. Темно, в домах вокруг тепло светятся окошки. А в небе - огромные яркие звезды. Бабушка рассказывает что-то из своего детства. Снег снова поскрипывает под ногами. Иногда заходили к кому-нибудь из соседок - тоже бабулек. Забегали и они к нам. Просто так, поболтать ни о чем. Никаких церемоний - даже чай не всегда пили.
Избрание Горбачева генсеком и его первые длинные речи без бумажки запомнились тем, что именно в эти дни вернулся дедушка, на пару недель уезжавший в санаторий в Кострому, и привез по моему заказу кукурузных палочек. Вспомнил об этом заказе он уже на вокзале и попросил купить палочек какую-то женщину. Ни тот, ни другой не знали, какого размера упаковки, и дед сказал: «Ну, купи штучки четыре». «Штучки» оказались размерами ой-ой. Сколько было съедено палочек под воркование Михал Сергеича - не припомнить. Весь класс тоже грыз их недели две. (Кстати, с тех пор я их есть не могу - перебрала :))).
Лишь один раз наше уютное спокойствие было взорвано. Однажды утром (дед еще был в Костроме) в дом принесли телеграмму о смерти бабушкиного старшего брата. До сих пор ее помню - с темно-синей каймой поверху. В то утро я ушла в школу без принадлежностей для урока труда. Забыли о них почему-то и все остальные одноклассники. И мне вкатили двойку вместе со всеми. Помню, что когда мне выводили ее, красную, в дневнике, в классе воцарилась тишина. Все глаза были устремлены на меня. Я закусила губу, чтобы не разреветься. Но слезина - крупная, как горошина, все-таки скатилась по щеке на губу (до сих пор помню ее вкус и тихий возглас с первой парты первого от окна ряда: «Отличница, а плачет...»). Но злорадствовать никто не стал. Потом бабушка сказала учительнице, что это она забыла про мои нитки-иголки, потому что получила известие о смерти брата. А ту подушечку для иголок, которую мы должны были шить на уроке, я все же сделала - на белом фоне вышила черную киску. А для бантика на шее кошки и окантовки подушечки бабушка дала мне красные шерстяные нитки с люрексом. Думаю, эта подушечка и поныне где-то лешит в ящике шкафа - кажется, я подарила ее маме.
Домой меня забрали незадолго до Нового года. Мы еще успели с бабушкой украсить дом. Больше всего меня удивили игрушки, которые вешали на елку еще моя мама со своей сестрой - объемные грибочки из крашеной ваты - внизу, там, где у гриба должна быть грибница, - тугая проволочка. Ее можно было прикрутить к еловой ветке так, что гриб как будто рос на елке. А еще - зверюшки из переливающегося картона. Их мы вешали на нитку, протянутую через комнату. Одна из таких игрушек - серебристый слон с малиновым седлом - висит сейчас у меня на стенке. Говорит, что тихое счастье бывает.
Тихое счастье... Эти слова раз и навсегда связаны для меня с одним периодом жизни. Это был третий класс. Мама, тяжело болевшая в последние два года, наконец-то, выкарабкалась, и для окончательного восстановления здоровья ее отправили в Ялту - в санаторий. На руках у папы оставалась моя двухлетняя сестренка. А я росла ребенком непростым - училась на «отлично», но постоянно влипала в какие-нибудь истории, шлялась по подвалам (не подумайте чего дурного - в поисках котят) и была упрямой, как козел. В свете всего этого было решено отправить меня на полторы четверти к бабушке в маленький городок Костромской области. Вот тут-то и наступило тихое счастье. После довольно нервной и шумной домашней обстановки, тишина и покой, царившие здесь, буквально оглушили меня.
Помню утренние подъемы: я еще не открыла глаз, но уже слышу, как в печке трещат поленья, а на сковородке у бабули что-то аппетитно шкворчит. К тому моменту, как я добираюсь до кухни, вся вкуснятина ждет меня на столе. Потом бабушка заплетает мне косички, недолгие сборы и - вперед.
Зима в средней полосе - совсем не то, что здесь, в Питере: даже если температура катится к -20, мороз лишь пощипывает щеки. Пушистые сугробы - в два моих тогдашних роста. Мягкий снег, нетронутый дурацкой солью, тихонько поскрипывает под ногами. Путь до школы не слишком близкий: для третьеклассницы - с полчаса неторопливого ходу. А я и не тороплюсь - времени много. С каждым домом здороваюсь, как со старым знакомым. Вот в этом - небольшом, черном, бревенчатом - в это время обычно только-только разгорается огонь в печи, его хорошо видно в окошко, выходящее на дорогу. Здесь на покосившемся заборе всегда восседает толстая трехцветная кошка. Возле того дома старик уже закончил расчищать снег и задумчиво смотрит на улицу, опираясь на лопату. А за голубой калиткой - за два дома до школы - живет добродушнейший пес - крупная пегая дворняга. Хозяева, как видно, в это время уже уходят на работу. Во всяком случае, никто ни разу не окликнул меня, когда я любезничала с собакой. И через некоторое время я осмелела настолько, что заходила в калитку, скармливала псине что-нибудь вкусненькое, трепала ее по загривку.
Ну вот и школа - двухэтажная, с вытянутыми в высоту окнами с частым переплетом. Возле скользкого крыльца - коренастый каштановый конек со светлой гривой - привез дрова и продукты для столовой. Мужичок, приехавший на телеге, строго-настрого запрещает подходить к лошадке, но разве ж уследишь за ребятней... В общем, как обычно, вбегаю в класс со вторым звонком.
В школе тоже все срослось сразу и как-то по-сказочному. Сработало, видимо, то, что приехала со сплошными пятерками и багажом знаний, способных развлечь местных ребят. Меня приняли сразу, безоговорочно и признали авторитетом. Но так как девчонкой я была незадавалистой и вниманием в прежней школе неизбалованной, то и отношения сложились с новыми одноклассниками дружеские - спесивой зубрилкой меня никто не считал, в совместные игры вписывали легко, а иногда просили рассказать что-нибудь интересное. Учительница - девочка только-только из педучилища - кажется, даже немножко робела передо мной, особенно поначалу. Сосед по парте - Мишка - был мальчишкой добродушным и незадиристым. Тихонько просил списать или подсказать на контрольных, таскал в школу всякие забавные штучки, вроде расписного ножичка, и показывал их на уроках под партой.
Здесь же приняли меня в пионеры - самую первую (на что угодно могу поспорить - в родном городе меня промурыжили бы до самых последних сроков - с первой учительницей у меня отношения не складывались: пятерки она скрепя сердце ставила, но поведение выше «удовлетворительного» не тянуло). Кстати, на принятие в пионеры пригласили мою бабушку - блокадницу, человека заслуженного и очень уважаемого во всем городе. Бабуля была на высоте - долгими речами не морила, зевать никого не заставила. А после церемонии дома для меня и моей подружки устроила праздник - с тортом и музыкой со стареньких пластинок. После мы с Наташкой боролись в снегу, а бабушка и старшая сестра подружки смотрели на нас и тихонько улыбались.
После принятия в пионеры меня тут же «избрали» председателем совета отряда. И я развернула бурную деятельность: работа с отстающими, проверка сохранности учебников, рисование «молний». Однокласники на такие игры велись легко, хотя и отвлекались быстро. Обид, впрочем, не возникало - новые идеи на благодатной почве всеобщего внимания расцветали пышным цветом. Одна из самых ярких родилась в преддверии Нового года. Все старались украсить свои классы получше. И именно мне пришла в голову идея нарисовать на окнах красками - гуашью и акварелью - картинки. Ребята сначала засомневались: а можно ли? Побежали спрашивать у учительницы. Но тут в класс зашла завуч Екатерина Дмитриевна, сказала: «Какая красота!» - и вопрос был решен. На следующий день во всех остальных классах стихийно организовались «оконно-раскрасочные» работы. Боюсь, вспомнили меня недобрым словом, когда настало время смывать эту красоту, но я этого уже не увидела...
А когда приходила из школы домой, опять накрывала чудесная тишина. Странно, мы мало смотрели телевизор. Чаще бабушка с дедушкой сидели в одной комнате, негромко беседовали, иногда дремали. Порой дед читал вслух газеты. А я в другой комнате, при уютном свете бра, читала книжки и готовила уроки, которые редко доставляли мне трудности. Впрочем, помню, однажды нам задали какую-то математическую головоломку, в которой изначально была ошибка-опечатка. Но мы-то об этом не знали. Когда начали звонить одноклассники, стало понятно: задачка нам не по зубам. Подключили старшую сестру Наташки - благо жили неподалеку. Не получилось. Тогда дед решил вспомнить бухгалтерскую молодость, а папа соседа по парте - математическое настоящее. Не помню, чем все это кончилось, но помню, как мы с Мишкой звонили друг другу и спрашивали: «Ну что, твой решил? - Нет. А твой?»
Когда уроки были сделаны, я любила забраться на русскую печку и помечтать. А вечером, перед сном, мы с бабулей выходили на улицу. Темно, в домах вокруг тепло светятся окошки. А в небе - огромные яркие звезды. Бабушка рассказывает что-то из своего детства. Снег снова поскрипывает под ногами. Иногда заходили к кому-нибудь из соседок - тоже бабулек. Забегали и они к нам. Просто так, поболтать ни о чем. Никаких церемоний - даже чай не всегда пили.
Избрание Горбачева генсеком и его первые длинные речи без бумажки запомнились тем, что именно в эти дни вернулся дедушка, на пару недель уезжавший в санаторий в Кострому, и привез по моему заказу кукурузных палочек. Вспомнил об этом заказе он уже на вокзале и попросил купить палочек какую-то женщину. Ни тот, ни другой не знали, какого размера упаковки, и дед сказал: «Ну, купи штучки четыре». «Штучки» оказались размерами ой-ой. Сколько было съедено палочек под воркование Михал Сергеича - не припомнить. Весь класс тоже грыз их недели две. (Кстати, с тех пор я их есть не могу - перебрала :))).
Лишь один раз наше уютное спокойствие было взорвано. Однажды утром (дед еще был в Костроме) в дом принесли телеграмму о смерти бабушкиного старшего брата. До сих пор ее помню - с темно-синей каймой поверху. В то утро я ушла в школу без принадлежностей для урока труда. Забыли о них почему-то и все остальные одноклассники. И мне вкатили двойку вместе со всеми. Помню, что когда мне выводили ее, красную, в дневнике, в классе воцарилась тишина. Все глаза были устремлены на меня. Я закусила губу, чтобы не разреветься. Но слезина - крупная, как горошина, все-таки скатилась по щеке на губу (до сих пор помню ее вкус и тихий возглас с первой парты первого от окна ряда: «Отличница, а плачет...»). Но злорадствовать никто не стал. Потом бабушка сказала учительнице, что это она забыла про мои нитки-иголки, потому что получила известие о смерти брата. А ту подушечку для иголок, которую мы должны были шить на уроке, я все же сделала - на белом фоне вышила черную киску. А для бантика на шее кошки и окантовки подушечки бабушка дала мне красные шерстяные нитки с люрексом. Думаю, эта подушечка и поныне где-то лешит в ящике шкафа - кажется, я подарила ее маме.
Домой меня забрали незадолго до Нового года. Мы еще успели с бабушкой украсить дом. Больше всего меня удивили игрушки, которые вешали на елку еще моя мама со своей сестрой - объемные грибочки из крашеной ваты - внизу, там, где у гриба должна быть грибница, - тугая проволочка. Ее можно было прикрутить к еловой ветке так, что гриб как будто рос на елке. А еще - зверюшки из переливающегося картона. Их мы вешали на нитку, протянутую через комнату. Одна из таких игрушек - серебристый слон с малиновым седлом - висит сейчас у меня на стенке. Говорит, что тихое счастье бывает.