Мои журналистские университеты
Наконец-то я созрел для того, чтобы сесть и начать писать вторую часть историй (или воспоминаний) о том, как я стал журналистом.
В первой части я написал о "начальном образовании", которое я получил в ереванской газете "Свобода". Если вам интересно, то вот, пожалуйста, ссылки:
Часть первая "Как я стал журналистом" -- здесь
Часть вторая "Сентябрь 1993-февраль1994" -- здесь
Часть третья "Посетители" -- здесь
Часть четвертая "Дро" -- здесь
Часть пятая "Февраль 1994-январь 1995" -- здесь
Сейчас же я начинаю вторую часть. С Божьей помощью, мне удастся ее закончить.
Мои журналистские университеты
Или статьи, которые не были опубликованы
В 1995 году меня считали матерым журналистом. Наверно, поэтому мне и предложили работать в журнале AIM - Armenian International Magazine.
Хотя сам бы я себя матерым не назвал. Писал я вполне по-советски. Мои статьи были многословны, изобиловали ненужными деталями, в них было много рассуждений, а о главном событии рассказывалось где-то под конец - в последней трети текста. Я даже не говорю об эмоциональности текстов, которая достигалась использованием большого количества прилагательных и причастий. Это как бы само собой разумеется.
Примерно так писали завотделами политики в провинциальных газетах.
Но тогда я и не мог писать иначе, потому что мне просто не было известно о существовании каких-то других профессиональных приемов и способов. Да и такой стиль письма вполне соответствовал уровню армянской журналистики середины девяностых.
Ведь новая независимая постсоветская журналистика как раз и вышла из шинели тех самых завотделов. Они как писали в советское время, так и продолжали писать, изгнав с редакторских постов «старых коммунистических бюрократов». Для нового руководства важным, если не главным качеством журналиста было умение как можно язвительнее заклеймить оппонента - кем бы он ни был. Поэтому постсоветские редакторы прекрасно чувствовали себя, когда газета принадлежала какой-либо политической партии, ибо все партии всегда имеют оппонентов, которых надо клеймить.
Примерно так и было в «Свободе». Но сейчас меня ждали совершенно иные требования.
AIM - Armenian International Magazine - был журналом, который выпускали американские армяне. Выходил он ежемесячно в Лос-Анджелесе, а задумывался как некий вариант всемирного «Newsweek»-а для армян. Печатался AIM, разумеется, по-английски, рассказывал о разных событиях из жизни диаспоры и об известных деятелях-соотечественниках. В мои же обязанности входило писать и заказывать статьи о жизни в Армении.
Редакция AIM-а, как и полагается быть редакции уважающего себя диаспорского журнала, была в Лос-Анджелесе. И между мной и редактором-американкой Салпи Казарян, было совершенно естественное постоянное и хроническое непонимание. Она не понимала того, что я ей предлагал, а я не понимал, почему и как она выбирает материалы для печати и, главное, какими критериями руководствуется, когда правит - а вернее, переписывает - мои статьи.
А мои тексты перекраивались, переиначивались до неузнаваемости. И когда приходил очередной номер, я буквально с лупой вычитывал результаты редакторской правки, но все равно никак не мог понять, по какой именно логике из материала на тысячу слов оставлялось триста, да и то, как мне казалось, не самых удачных.
Салпи требовала, чтобы я постоянно куда-то ходил или ездил, встречался с людьми, бывал на различных (главным образом, диаспорских) мероприятиях, брал интервью… которые никогда не печатались. Как правило, я готовил одну-две большие статьи в неделю, причем писал их по-английски. Статьи потом нещадно редактировались в Америке. И я никак не мог понять, как работают редакторские мозги, то есть по какому принципу куски текста в статьях переставляются местами, что-то убирается, и почему в ту или иную статью нужно бывало добывать новую информацию, причем иногда столько, что это вполне тянуло еще на одну публикацию.
Таким образом, моя работа в AIM состояла из статей, которые так и не были опубликованы. Примерно пять-шесть статей в месяц шли в стол. Вернее, куда-то в недра редакционного компьютера, находящегося в Лос-Анджелесе.
И это были мои самые лучшие, самые удачные статьи. И почти с каждой связаны любопытные истории. Вот о них я сейчас и расскажу.
Редакция
Должность у меня называлась assistant editor - что-то вроде замредактора. В действительности же, я был кем угодно: корреспондентом, редактором по Армении, и вообще ответственным за всю журналистскую продукцию, отправлявшуюся в Лос-Анджелес из Еревана. Зарплата была стабильной и для тех лет, по моему разумению, неплохой - сто пятьдесят долларов. По сравнению с 15-20 долларами зарплаты в «Свободе» это было целое состояние.
AIM снимал комнату в том же помещении, что и РИА-Новости - в самом центре города, в двух шагах от знаменитого ереванского «Каскада». Помещение это было четырехкомнатной квартирой, где в самой большой комнате за столом, заваленным толстым слоем бумаг, газет и блокнотов, сидел глава бюро РИА-Новости Авет Демурян. В углу пылился телекс, которым давно уже никто не пользовался, а на отдельном столике стояли телефоны - городской и правительственная «вертушка», которыми пользовались все.
Пользовались все и сигаретами, в результате чего продыхнуть в комнате Авета, как правило, было невозможно. Водкой тоже пользовались все, но, обычно, во второй половине дня.
Комнату в самой глубине квартиры занимал фотокорреспондент РИА Рубен Мангасарян. Там стоял его компьютер с большим экраном. Тогда такой компьютер был редкостью. Мониторы стоили больших денег и служили для очень специфических редакционных работ, в первую очередь, для обработки фотографий.
А поскольку цифровой фотографии тогда еще не существовало, то у Рубика был специальный сканер для фотопленок, считывавший и отцифровывавший кадры. Компьютер и сканер Рубик привез из Америки. Кажется, это вообще был единственный «Макинтош» такого класса в стране.
Была у Рубика и фотолаборатория. Для того, чтобы попасть туда, надо было выйти из «нашей» квартиры в подъезд и постучаться в дверь рядом. И если Рубик открывал, то, войдя, вы попадали в узкую, как пенал, комнатушку, где у одной вытянутой стены были фотоувеличитель, стол, на котором стояли кюветы с реактивами, умывальник и, у самой двери, за занавеской - спартанский туалет. У противоположной стены стояли два колченогих кресла.
Это помещение когда-то снимал известный всему Еревану книжный спекулянт, у которого в семидесятых и начале восьмидесятых годах можно было купить книги поэтов Серебряного века, раритеты из серии «Литературные памятники» или редкие собрания сочинений. Для виду (для легенды) он продавал у памятника Саят-Нове лотерейные билеты. Самые «ходовые» книги он держал под рукой, в лотке, на котором были разложены эти билеты, а более ценный товар - у себя в закутке. Там, в закутке, по вечерам собирались книжные коллекционеры и барыги, интерес которых к литературе был чисто меркантильным, что-то вроде «за Монтеня нынче двух Бальмонтов дают».
После смерти Брежнева и прихода к власти Андропова спекулянта посадили, потом он вышел по амнистии, и следы его затерялись где-то в Пятигорске…
Но все это было давно, в другое время и в другой стране. В середине девяностых в комнатушке, некогда служившей складом книжных раритетов, утвердился Рубик со своим фотоувеличителем и проявителями-фиксажами.
Но вернемся, однако, в соседнюю квартиру, где было бюро AIM, то есть комната с большим витринным окном и двумя офисными столами.
За одним из столов сидела пышноволосая девушка Гоар, отвечавшая за все, кроме журналистики. Она занималась распространением журнала, покупкой разных необходимых для офиса вещей, но, главное, в ее ведении были все деньги, включая зарплаты и гонорары.
На втором столе стоял допотопный компьютер «Макинтош». Это была вертикальная стойка, в верхней части которой находился миниатюрный черно-белый экранчик, размером примерно с экран советского осциллографа. Ну, а если вы не знаете, какого размера был экран советского осциллографа, то скажу, что он был таким маленьким, что одновременно можно было видеть всего пару предложений. Годился этот компьютер только на то, чтобы набирать тексты на английском языке и отправлять их потом по электронной почте. Журнальные фотографии обрабатывались на рубикином компьютере, экран которого был значительно больше. А потом мы их отправляли в Америку по электронной почте. Но об этом я расскажу отдельно.
Кроме Рубика, с нами работали «приходящие» фотографы - Завен Хачикян и Мхитар Хачатрян. Это значит, что в редакции они появлялись лишь когда нужно было получить очередное задание или, что еще лучше, гонорар.
Остается назвать двух человек, связанных с ереванским бюро, скорее, косвенно, но очень существенно. Это редактор журнала Салпи Казарян и издатель Вардан Осканян, вскорости ставший заместителем министра иностранных дел, а спустя пару лет и министром. Прошло еще несколько лет, и Салпи стала сначала советником Вардана в министерстве, а потом, когда оба ушли из министерства, директором организации, которую он возглавляет.
Но до этого было еще далеко. В мои AIM-овские годы Вардан был скромным замминистра, а мы использовали его возможности, получая и отправляя нужные нам посылки дипломатической почтой.
Продложение -- рассказ о городке, в котором алмазов было больше, чем людей, -- завтра.
В первой части я написал о "начальном образовании", которое я получил в ереванской газете "Свобода". Если вам интересно, то вот, пожалуйста, ссылки:
Часть первая "Как я стал журналистом" -- здесь
Часть вторая "Сентябрь 1993-февраль1994" -- здесь
Часть третья "Посетители" -- здесь
Часть четвертая "Дро" -- здесь
Часть пятая "Февраль 1994-январь 1995" -- здесь
Сейчас же я начинаю вторую часть. С Божьей помощью, мне удастся ее закончить.
Мои журналистские университеты
Или статьи, которые не были опубликованы
В 1995 году меня считали матерым журналистом. Наверно, поэтому мне и предложили работать в журнале AIM - Armenian International Magazine.
Хотя сам бы я себя матерым не назвал. Писал я вполне по-советски. Мои статьи были многословны, изобиловали ненужными деталями, в них было много рассуждений, а о главном событии рассказывалось где-то под конец - в последней трети текста. Я даже не говорю об эмоциональности текстов, которая достигалась использованием большого количества прилагательных и причастий. Это как бы само собой разумеется.
Примерно так писали завотделами политики в провинциальных газетах.
Но тогда я и не мог писать иначе, потому что мне просто не было известно о существовании каких-то других профессиональных приемов и способов. Да и такой стиль письма вполне соответствовал уровню армянской журналистики середины девяностых.
Ведь новая независимая постсоветская журналистика как раз и вышла из шинели тех самых завотделов. Они как писали в советское время, так и продолжали писать, изгнав с редакторских постов «старых коммунистических бюрократов». Для нового руководства важным, если не главным качеством журналиста было умение как можно язвительнее заклеймить оппонента - кем бы он ни был. Поэтому постсоветские редакторы прекрасно чувствовали себя, когда газета принадлежала какой-либо политической партии, ибо все партии всегда имеют оппонентов, которых надо клеймить.
Примерно так и было в «Свободе». Но сейчас меня ждали совершенно иные требования.
AIM - Armenian International Magazine - был журналом, который выпускали американские армяне. Выходил он ежемесячно в Лос-Анджелесе, а задумывался как некий вариант всемирного «Newsweek»-а для армян. Печатался AIM, разумеется, по-английски, рассказывал о разных событиях из жизни диаспоры и об известных деятелях-соотечественниках. В мои же обязанности входило писать и заказывать статьи о жизни в Армении.
Редакция AIM-а, как и полагается быть редакции уважающего себя диаспорского журнала, была в Лос-Анджелесе. И между мной и редактором-американкой Салпи Казарян, было совершенно естественное постоянное и хроническое непонимание. Она не понимала того, что я ей предлагал, а я не понимал, почему и как она выбирает материалы для печати и, главное, какими критериями руководствуется, когда правит - а вернее, переписывает - мои статьи.
А мои тексты перекраивались, переиначивались до неузнаваемости. И когда приходил очередной номер, я буквально с лупой вычитывал результаты редакторской правки, но все равно никак не мог понять, по какой именно логике из материала на тысячу слов оставлялось триста, да и то, как мне казалось, не самых удачных.
Салпи требовала, чтобы я постоянно куда-то ходил или ездил, встречался с людьми, бывал на различных (главным образом, диаспорских) мероприятиях, брал интервью… которые никогда не печатались. Как правило, я готовил одну-две большие статьи в неделю, причем писал их по-английски. Статьи потом нещадно редактировались в Америке. И я никак не мог понять, как работают редакторские мозги, то есть по какому принципу куски текста в статьях переставляются местами, что-то убирается, и почему в ту или иную статью нужно бывало добывать новую информацию, причем иногда столько, что это вполне тянуло еще на одну публикацию.
Таким образом, моя работа в AIM состояла из статей, которые так и не были опубликованы. Примерно пять-шесть статей в месяц шли в стол. Вернее, куда-то в недра редакционного компьютера, находящегося в Лос-Анджелесе.
И это были мои самые лучшие, самые удачные статьи. И почти с каждой связаны любопытные истории. Вот о них я сейчас и расскажу.
Редакция
Должность у меня называлась assistant editor - что-то вроде замредактора. В действительности же, я был кем угодно: корреспондентом, редактором по Армении, и вообще ответственным за всю журналистскую продукцию, отправлявшуюся в Лос-Анджелес из Еревана. Зарплата была стабильной и для тех лет, по моему разумению, неплохой - сто пятьдесят долларов. По сравнению с 15-20 долларами зарплаты в «Свободе» это было целое состояние.
AIM снимал комнату в том же помещении, что и РИА-Новости - в самом центре города, в двух шагах от знаменитого ереванского «Каскада». Помещение это было четырехкомнатной квартирой, где в самой большой комнате за столом, заваленным толстым слоем бумаг, газет и блокнотов, сидел глава бюро РИА-Новости Авет Демурян. В углу пылился телекс, которым давно уже никто не пользовался, а на отдельном столике стояли телефоны - городской и правительственная «вертушка», которыми пользовались все.
Пользовались все и сигаретами, в результате чего продыхнуть в комнате Авета, как правило, было невозможно. Водкой тоже пользовались все, но, обычно, во второй половине дня.
Комнату в самой глубине квартиры занимал фотокорреспондент РИА Рубен Мангасарян. Там стоял его компьютер с большим экраном. Тогда такой компьютер был редкостью. Мониторы стоили больших денег и служили для очень специфических редакционных работ, в первую очередь, для обработки фотографий.
А поскольку цифровой фотографии тогда еще не существовало, то у Рубика был специальный сканер для фотопленок, считывавший и отцифровывавший кадры. Компьютер и сканер Рубик привез из Америки. Кажется, это вообще был единственный «Макинтош» такого класса в стране.
Была у Рубика и фотолаборатория. Для того, чтобы попасть туда, надо было выйти из «нашей» квартиры в подъезд и постучаться в дверь рядом. И если Рубик открывал, то, войдя, вы попадали в узкую, как пенал, комнатушку, где у одной вытянутой стены были фотоувеличитель, стол, на котором стояли кюветы с реактивами, умывальник и, у самой двери, за занавеской - спартанский туалет. У противоположной стены стояли два колченогих кресла.
Это помещение когда-то снимал известный всему Еревану книжный спекулянт, у которого в семидесятых и начале восьмидесятых годах можно было купить книги поэтов Серебряного века, раритеты из серии «Литературные памятники» или редкие собрания сочинений. Для виду (для легенды) он продавал у памятника Саят-Нове лотерейные билеты. Самые «ходовые» книги он держал под рукой, в лотке, на котором были разложены эти билеты, а более ценный товар - у себя в закутке. Там, в закутке, по вечерам собирались книжные коллекционеры и барыги, интерес которых к литературе был чисто меркантильным, что-то вроде «за Монтеня нынче двух Бальмонтов дают».
После смерти Брежнева и прихода к власти Андропова спекулянта посадили, потом он вышел по амнистии, и следы его затерялись где-то в Пятигорске…
Но все это было давно, в другое время и в другой стране. В середине девяностых в комнатушке, некогда служившей складом книжных раритетов, утвердился Рубик со своим фотоувеличителем и проявителями-фиксажами.
Но вернемся, однако, в соседнюю квартиру, где было бюро AIM, то есть комната с большим витринным окном и двумя офисными столами.
За одним из столов сидела пышноволосая девушка Гоар, отвечавшая за все, кроме журналистики. Она занималась распространением журнала, покупкой разных необходимых для офиса вещей, но, главное, в ее ведении были все деньги, включая зарплаты и гонорары.
На втором столе стоял допотопный компьютер «Макинтош». Это была вертикальная стойка, в верхней части которой находился миниатюрный черно-белый экранчик, размером примерно с экран советского осциллографа. Ну, а если вы не знаете, какого размера был экран советского осциллографа, то скажу, что он был таким маленьким, что одновременно можно было видеть всего пару предложений. Годился этот компьютер только на то, чтобы набирать тексты на английском языке и отправлять их потом по электронной почте. Журнальные фотографии обрабатывались на рубикином компьютере, экран которого был значительно больше. А потом мы их отправляли в Америку по электронной почте. Но об этом я расскажу отдельно.
Кроме Рубика, с нами работали «приходящие» фотографы - Завен Хачикян и Мхитар Хачатрян. Это значит, что в редакции они появлялись лишь когда нужно было получить очередное задание или, что еще лучше, гонорар.
Остается назвать двух человек, связанных с ереванским бюро, скорее, косвенно, но очень существенно. Это редактор журнала Салпи Казарян и издатель Вардан Осканян, вскорости ставший заместителем министра иностранных дел, а спустя пару лет и министром. Прошло еще несколько лет, и Салпи стала сначала советником Вардана в министерстве, а потом, когда оба ушли из министерства, директором организации, которую он возглавляет.
Но до этого было еще далеко. В мои AIM-овские годы Вардан был скромным замминистра, а мы использовали его возможности, получая и отправляя нужные нам посылки дипломатической почтой.
Продложение -- рассказ о городке, в котором алмазов было больше, чем людей, -- завтра.