вторая глава
2
НИКОЛАЙ СТЕПАНОВИЧ
- Ну, это самое… Как там - он смотрел на нас растерянными глазами и заикался. Впрочем, его икота прошла быстро, как только он начал рассказ - Наверно, мне надо начать. Санька-то, ведь, первый был. Я даже не знаю, с чего начинать, как-то…это…ну, неправильно будет, если я со дня смерти начну. Да как-то и не с чего больше говорить. Беда ведь неожиданно пришла, не ждали мы ее.
Я поймала себя на мысли, что мне будет достаточно тяжело его слушать. Он постоянно повторял «э…ну, как-то это», а меня это выводило из себя, хотелось грубо остановить его или даже передразнить. И уйти я уже не могла, меня словно привязали к этой лавке. Я сидела с ним рядом, и меня подташнивало от запаха, исходящего от его плаща. Уж не знаю, где он его хранит, но пах он не очень приятно. К тому же, плащ его был мят. Я уже говорила, что бросалась в глаза его неаккуратность, и вот сейчас я углядела, что одна штанина его брюк задралась наверх. Волосы этого мужчины торчали в разные стороны, будто он еще не знал о существовании расчески. Может, и не из-за этого он не вызывал у меня симпатии, но то, что мне было даже неприятно с ним сидеть - это факт.
- Вы не волнуйтесь, говорите, что считаете нужным. Если вам кажется, что в аварии Саши была виновна лишь судьба, то просто расскажите нам о вашем сыне, какой он был, каким вы его запомнили. - При этих словах Марина обняла его за плечо.
- Когда Санька родился, мне было двадцать лет, а его матери почти тридцать. Мать хотела назвать его Павликом, но я настоял на своем. Так его и назвали - Санькой. Боевым рос мальчишкой, ни одна дворовая драка без него не обходилась. Мать переживала. Но тут он в спорт влюбился, сразу занимался футболом, хоккеем и плаванием. Но вот, это… самое… Нужно было выбрать. Так он и стал у меня хоккеистом. Да что тут рассказывать. И так все понятно, оброс друзьями, которые играли вместе с ним, стал прибавлять в мастерстве, дома мы его почти не видели. Мальчишка совсем, в 18 лет в основу клуба попал. Так и играл в нем два года, пока не похоронили мы его с матерью. Ах, забыл совсем. Влюбился он в прошлом году, а после и нас с ней познакомил. Ириной звать. Ничего так, девушка хорошая. Но что-то там не заладилось у них, и расстались. Санька грустный ходил, зато играть стал лучше. А потом вроде как и вовсе забыл про эту… ну, про Ирину свою. Ничего, собственно, интересного и не происходило, играл себе в клубе, ездил на игры. А в день смерти позвонил ему кто-то. Уж не знаю кто, он весь в лице изменился, кричал в трубку, чтобы ждали его, что он прямо сию минуту и выезжает. Бледный был, мать все пыталась выпытать, что случилось, он только отмахнулся, сказал, что некогда, что потом поговорим, бежать, мол, ему надо. Сел в машину и был таков. Мы его долго ждали, спать не ложились. А его все нет и нет. Вот… На следующий день нам позвонили и сообщили, что он в аварию попал и на месте скончался. Мать, как узнала, сама не своя стала. Я уж и за нее бояться стал, как бы сама она не слегла. Ну, это… самое… Саня-то погиб, когда возвращался к нам, а не когда туда ехал. Я, когда он уезжал, переживал, что он за руль в таком состоянии сел. А он вот, когда обратно ехал… Так и похоронили его. Мать на похороны не пошла, совсем ей плохо было. И, это как-то… ну, Ирина тоже не пришла. То ли не знала она, что Санька помер, то ли не захотела прийти, то ли другая у нее причина была. Только не пришла она.
Я переглянулась с Жанной и увидела ее задумчивое лицо. Не знаю, о чем размышляла она, а я вот пыталась представить себе, как Саша кричит. Только не выходило у меня это. Он молчун всегда был, вывести его из себя просто не возможно было. Он что не узнает, все сядет, обдумает, а потом уже начинает действовать. Если, что серьезное случалось, на него всегда можно было положиться, он умел хранить секреты и оценить всю беду трезвым взглядом. Но он не кричал, он переживал в себе. Я не могла придумать того, что ему могли сообщить по телефону, чтобы он кричал в трубку. А может Николай Степанович преувеличивает? Может, не помнит он того дня так, как надо было его запомнить? Нет, не думаю. Он так спокойно рассказал, как Сашка кричал, не заострил на этом своего внимания, будто и не знал своего сына никогда. Мне это казалось странным.
Жанна просто пилила меня взглядом. И тут я вспомнила, что брат ее - Егор - дружил с Сашкой давно. Наверняка, она знала Сашу больше, чем я, намного. Я вообще знала всех их меньше, чем любой сидящий со мной на этой лавочке, и все равно заметила для себя в этой истории брешь, а вот Николай Степанович ничего особенного в своем рассказе не видел. Жанну что-то поразило в этих воспоминаниях. Мне показалось, что ей даже трудно дышать.
Я уже сама была бессильна оторвать от нее взгляда, она была не в себе. Но, кроме меня, ее реакции никто не заметил. Это издержки того, что мы сидели на одной лавочке и было трудно смотреть друг другу в лицо. И я бы ничего не увидела, если бы она не сидела слева от меня, кстати, Николай Степанович, сидел справа, я была между ними.
Наконец, Жанна успокоилась и уже не мутными глазами посмотрела на меня. Видимо, она поняла, что мне тоже что-то не ясно. А я в это время все еще пыталась представить как Сашка кричит. Ну не мог он кричать и убежать из дому. Чтобы не случилось, он бы присел, хотя бы минутку подумал, а уже потом бы и пошел. Кто же это ему позвонил, что сказал? Нет, мое воображение было бессильно.
Жанна наклонилась ко мне и еле слышно прошептала:
- Мы с тобой потом поговорим, как они уйдут. Не убегай, поняла?
Какой там убегай! Я теперь ни за что не уйду, пока не узнаю, что она хочет мне сказать. А, может, она что-то знает? Может, это она ему звонила или Егор?