Бесприютные сны.
Снилось, что на нашем острове небезопасно, и папа сказал, что я должна взять наследника и уплыть с ним. Я плакала, а папа в расшитых джинсах убеждал меня, что скоро здесь всё погибнет. И бабушка, которая, вообще говоря, давно умерла, обнимала меня и повторяла «надо». Мы сели в надувную лодку, сверху погрузили маленький детский велосипед и поплыли. На другом берегу жили темноволосые люди с белыми лицами, которые кривили большие рты, то ли насмешливо, то ли истерично. В небольшой комнате мы сидели на диванчике - наследник, я и чёрный котёнок.
Вечером я думала о любви, а приснился очередной «бездомный» сон. А думала я вот что: завидую женщинам, которые умеют «бороться за свою любовь». Я говорю о борьбе на всех уровнях: с собой, когда чутьё подсказывает, что ничего, кроме стыда из этой истории не выйдет; с обстоятельствами, которые все - против; с соперницей, на совершенно бытовом уровне «боев в грязи»; и, собственно, с самим объектом чувств.
В моей жизни существовал ровно один мужчина, за которого я намеревалась бороться, но он уехал за несколько морей, лишив меня всякой возможности для манёвра. Мне было 20, но я очень хорошо помню это состояние предназначения: вот моя единственная любовь и бог сейчас смотрит прямо на меня. Я несла его на вытянутых руках - своего большого горячего мужчину, так что ноги его никогда не касались земли. Сейчас я вижу, что картинка совершенно комическая: полтора метра выступают с одухотворённым лицом, а на ручках, комфортно покуривая косяк, едет длинный чувак в бандане. У него оказалось достаточно вкуса, чтобы немедленно соскочить, поцеловать меня в чистый лоб и исчезнуть, а я ещё долго шествовала с пустыми руками, и ноша моя не становилась легче.
И сейчас, когда я вижу какую-нибудь девушку, которая с видом мессии несёт своего лживого весёлого парня, отпихивая ногами женщин, плюя на явное пренебрежение с его стороны, умудряясь как-то зарабатывать деньги, противостоять всему миру, да ещё убеждать себя, что всё правильно, - я понимаю, что её ведёт не глупость или отсутствие гордости, а жёсткая уверенность в неизбежном. Такие если приостанавливаются, то только чтобы родить - а потом идут дальше.
Я предполагаю, что за свою любовь «борются» как за место под солнцем, как за еду, воду и воздух - на уровне физиологии. Вот оно, МОЁ, мне Бог его назначил при рождении, и я без него умру. (Может, оттого мне приснилось, что я обязана уплыть с каким-то гипотетическим «наследником»?). Приятие этого факта укрепляет решимость и освобождает от рефлексии любого рода.
Не знаю, что должно произойти с женщиной, чтобы изменить её отношение к любви. Вернее, знаю, и совершенно точно, но путь этот сопряжён с человеческими жертвами, поэтому как метод не годится. Скажем так, с ней произошло «что-то». И пережив «что-то», она обнаруживает источник любви в себе, а не в каком-либо другом человеческом существе. И её, как хомячка, рвёт на части осознание свободы, одиночества и собственной окончательной смертности. Некому служить - не потому, что господин умер, а потому, что его никогда не существовало. У неё нет ничего ценного - откуда у ронина дорогой меч? - кроме одного-единственного знания, которым нельзя поделиться. Бесприютность становится «главным запахом этой весны» - сквозь горелые прошлогодние листья, сквозь сны о большой воде, сквозь попытки остаться на острове среди своих,- она прорывается, затопляет, и ты посыпаешься в слезах. Потому что дома нет и не будет, а мальчик и чёрный котенок всегда с тобой, хотя велосипед потерялся.
Вечером я думала о любви, а приснился очередной «бездомный» сон. А думала я вот что: завидую женщинам, которые умеют «бороться за свою любовь». Я говорю о борьбе на всех уровнях: с собой, когда чутьё подсказывает, что ничего, кроме стыда из этой истории не выйдет; с обстоятельствами, которые все - против; с соперницей, на совершенно бытовом уровне «боев в грязи»; и, собственно, с самим объектом чувств.
В моей жизни существовал ровно один мужчина, за которого я намеревалась бороться, но он уехал за несколько морей, лишив меня всякой возможности для манёвра. Мне было 20, но я очень хорошо помню это состояние предназначения: вот моя единственная любовь и бог сейчас смотрит прямо на меня. Я несла его на вытянутых руках - своего большого горячего мужчину, так что ноги его никогда не касались земли. Сейчас я вижу, что картинка совершенно комическая: полтора метра выступают с одухотворённым лицом, а на ручках, комфортно покуривая косяк, едет длинный чувак в бандане. У него оказалось достаточно вкуса, чтобы немедленно соскочить, поцеловать меня в чистый лоб и исчезнуть, а я ещё долго шествовала с пустыми руками, и ноша моя не становилась легче.
И сейчас, когда я вижу какую-нибудь девушку, которая с видом мессии несёт своего лживого весёлого парня, отпихивая ногами женщин, плюя на явное пренебрежение с его стороны, умудряясь как-то зарабатывать деньги, противостоять всему миру, да ещё убеждать себя, что всё правильно, - я понимаю, что её ведёт не глупость или отсутствие гордости, а жёсткая уверенность в неизбежном. Такие если приостанавливаются, то только чтобы родить - а потом идут дальше.
Я предполагаю, что за свою любовь «борются» как за место под солнцем, как за еду, воду и воздух - на уровне физиологии. Вот оно, МОЁ, мне Бог его назначил при рождении, и я без него умру. (Может, оттого мне приснилось, что я обязана уплыть с каким-то гипотетическим «наследником»?). Приятие этого факта укрепляет решимость и освобождает от рефлексии любого рода.
Не знаю, что должно произойти с женщиной, чтобы изменить её отношение к любви. Вернее, знаю, и совершенно точно, но путь этот сопряжён с человеческими жертвами, поэтому как метод не годится. Скажем так, с ней произошло «что-то». И пережив «что-то», она обнаруживает источник любви в себе, а не в каком-либо другом человеческом существе. И её, как хомячка, рвёт на части осознание свободы, одиночества и собственной окончательной смертности. Некому служить - не потому, что господин умер, а потому, что его никогда не существовало. У неё нет ничего ценного - откуда у ронина дорогой меч? - кроме одного-единственного знания, которым нельзя поделиться. Бесприютность становится «главным запахом этой весны» - сквозь горелые прошлогодние листья, сквозь сны о большой воде, сквозь попытки остаться на острове среди своих,- она прорывается, затопляет, и ты посыпаешься в слезах. Потому что дома нет и не будет, а мальчик и чёрный котенок всегда с тобой, хотя велосипед потерялся.