Парижcкие прогулки. Адреса Марины Цветаевой
Вернувшись домой (впервые без сожаления об этом и скучая в Париже по дому, где ждали меня Арсений и коты), я вдруг поняла, насколько особенной была нынешняя поездка. С одной стороны, вечный дождь и осенняя (для Парижа вовсе зимняя) прохлада вместо ожидаемой летней жары сделали меня совсем невыносимой - злой и раздражительной, и бедной Ине доставались от меня сплошные капризы вместо благодарности. А ведь это только её заслуга - моя встреча с Парижем и такое узнавание этого города.
В то время как многие и многие мечтают о нём, мне он достаётся даром - в дар и без всякой грёзы о нём. Я не ждала - мне Париж поднесён на блюдечке. В первый, второй и вот уже в третий раз я хожу на свидания с городом, чтобы понять, что он такое. Нет, я не люблю Париж. Но он не отпускает меня по многим причинам, как бывает с человеком, который волнует тебя вне зависимости от чувства любви и привязанности. Ты уезжаешь от него - и вдруг он снова тебя настигает во сне. Ты скучаешь от него - а завтра ты не можешь заснуть, потому что тебя мучает мысль о том, что ты ещё чего-то не выяснил о нём. Наконец, ты бежишь от него, вздыхаешь с облегчением, когда он остаётся далеко - а потом ты вдруг понимаешь: я, кажется, больше не смогу без того, чтобы возвращаться к нему снова и снова. Снова и снова встречаться - снова и снова уезжать. Потому что большое видится - исключительно - на расстоянии. Потому что любить сильнее всего - больше жизни (потому что оно накрывает всю твою жизнь и не зависимо от тебя) - можно только на расстоянии. Париж теперь для меня большая тайна, чем в первое моё свидание с ним. Потому что я наконец увидела его в неприглядной наготе, неприбранности, в потрёпанном домашнем. Я сердилась на него, злилась, чертыхалась - и неожиданно поняла, что я видела сокровища редкие, которые не каждому дано увидеть.
Эту поездку можно назвать изнурительным путешествием под дождём. И в то же время она прошла для меня под знаком сада. Да, на этот раз я открывала сады, парки, холмы - природное, что обычно остаётся для меня за кадром. И тут я не могла не восхищаться. И тут я становилась вдруг благодарной, мягкой, даже покорной (судьбе?). Тут меня сражал невидимый меч или стрела Амура. Мне хотелось быть доброй и любить весь мир бесконечно. Медон - город холмов, цветов, старинных улочек и деревьев. Бют-Шомон - парк на холме, старинный, романтический, отчасти готический, с беседкой, искусственными (искусными, точнее!) гротами, тёмными деревьями, небольшими водопадами. Парк, с самой высокой точки которого весь Париж расстилается перед тобой - бери и властвуй. То же чувство охватывает на верхней террасе Медона, то же - на холме Монмартра, у стен Сакре-Кёр. И совсем другое - чувство уединённости, отсутствие соблазнов, но только ты наедине со своими мыслями, прошлым и будущим, наедине с миром, который лежит глубоко внутри - тебя самого - и в то же время который ждёт тебя откуда-то свысока. Это находишь в японском музее-саде на станции метро «Булонь», где посетителей почти нет, потому что сюда они пока не проложили незарастающую тропу. Болотца, японские домики, мостики через пруды, карпы и сомы в воде, бонсаи на подставках, кувшинки, рогоз, а в другой части - розы, яблони... И ничего нет здесь, кроме ухоженной природы, заботливо приручённой человеком. Всё пространство организовано с умыслом и со смыслом, но оно не связано, не пленено здесь, а направлено по руслу идеи художника. Тут думается иначе, чем на буйной природе. Но тут чувства смиряются, в то время как там - расхристаны, разбужены, рвутся на волю. Там - восторг и отчаяние (от него же), здесь только истовое погружение в красоту, чистое созерцание.
В нескольких постах я расскажу об этой поездке, для каждого избрав отдельную тему. На этот раз Ина не просто водила меня по Парижу, она помогала мне обрести своё пространство в нём. И вот это - бесценно.
В поездке было две генеральные линии - парижские адреса Цветаевой и дороги (места) моих Леона и Бруно. Я писала последнее по карте и по туманным уже воспоминаниям о Париже, теперь нужно было проверить, ничего ли я не напутала. Но, кажется, я нашла ещё больше мыслей. Делиться ими ни к чему - всё воплотится в романе. А вот остальное мне хочется рассказать - рассказать, какой он, нетуристический Париж.
На второй день (8 июля) мы отправились по адресам Марины Цветаевой - заранее обдуманное нами путешествие, разбитое на несколько частей. Прежде всего - Медон, полюбившийся мне 4 года назад, он раскрылся теперь передо мной ещё больше. Город, где я, безусловно, хотела бы жить. И я понимаю любовь Цветаевой к нему, его холмам, его живописности, его зелени, его укромной жизни, его чудесам, его размеренности, его доброжелательности и - главное - его солнцу, которое и в этот раз светило несмотря ни на что. Уезжали из Парижа - лило, приехали в Медон - парило, слепило, радовало.
Первый адрес Цветаевой в Медоне - авеню Жанны д'Арк, 2. Теперь это авеню Дю Буа.
"Одним своим концом улица Жанны д’Арк вливалась прямо в огромный медонский лес, где некогда охотились французские короли... Если же идти от дома, где они жили, в другую сторону, дорога круто поднимается в гору. По улице Пьер можно пройти мимо дома Мадлен Бежар, где жил в свое время Мольер".
Лес там и сейчас, но, кажется, авеню стала больше, длиннее, и потому лес несколько дальше. Вот и дом, на втором этаже которого весной 1927 года поселилась Марина Цветаева.
Дом на авеню Дю Буа, 2
Дом мадам Бежар (только не Мадлен, а не то её дочери, не то сестры Арманды, тоже, впрочем, актрисы и жены Мольера) мы тоже посетили - теперь это музей Медона, очень своеобразный, где история словно бы застенчиво прячется (сам дом был куплен Армандой Бежар в 1676 году!). Его экспонаты - сплошь дары и представляют собой чаще всего произведения современного искусства. Но мы с удовольствием посмотрели фильмы о тех, кто жил в Медоне (правда, о Цветаевой там не упомянули), его истории, ландшафте, которые не уставали запечатлевать художники. Что и говорить - и не будучи живописцем, хватаешься мысленно за кисти!
Вход во двор музея
Примыкающий дом, где, кажется, и жил Мольер
Старое фото дома А. Бежар, где теперь расположен музей
(источник: Википедия)
Скульптура современного художника напротив входа в музей.
"Фонтан". Франсуа Стали (1911-2006)
Интерьер пленяет: навевает мысли о старинных замках, тёмных, сырых, холодных, со множеством таинственных историй. Там хотелось остаться жить и стать частью одной из таких историй. К тому же некоторые свидетельства ушедших эпох всё же здесь хранятся - одна из комнат с прежней отделкой стен, старинной люстрой и полотном; каминная дверца, полы, оконные рамы, кирпичная кладка - всё это рождает воспоминания о былых веках и их героях - будь они герцоги, поэты или актёры.
Каминная дверца
Фрагмент старинной комнаты. Окно в парк
На территории музея обитает кошка директора - и у неё есть свой потайной лаз, отчего она чувствует себя вполне по-хозяйски.
Вообще кошки в Медоне удивительные - ласковые и дружелюбные, норовят проводить тебя до нужного места. И это всё домашние кошки, с ошейниками, всегда надписанными: например, "Свободна как воздух" или "Свободная душа - её пароль" (разве не по-цветаевски?).
Во дворе медонского музея - парк, не слишком гармоничный, на мой взгляд. Здесь, как и в самом музее, классические формы (цветники и аллейки) соседствуют с современными архитектурными образцами.
Так начинается парк
Современное искусство в классическом парке
Домик садовника
Вид на музей из парка
Сама загадочная Арманда Бежар прячется в глубине парка, за тенистыми деревьями
В музее нас привечала чудесная работница - отдала нам немало времени, разбираясь в истории переименования медонских улиц, выискивая информацию по адресам Цветаевой (мы боялись что-то перепутать), хотя о русском большом поэте узнала от нас впервые. Распечатала всё, что смогла найти. Мы не были в музее единственными посетителями, тем не менее эта милейшая женщина нашла время на всех. Поразительное внимание к людям, их интересам. Поразительное дружелюбие.
Воодушевлённые, получившие необходимые подтверждения, мы отправились искать второй медонский адрес М.Ц. Нас сопровождал уже другой - не музейный - кот, которого мы уговорили не переходить с нами дорогу, а остаться у дома. Прислушавшись к нашему беспокойству, котяра остался у светофора, грустно глядел нам вслед. Мы надеемся ещё встретиться с ним в другое посещение Медона. А я туда непременно хочу вернуться снова.
Другой адрес - бульвар Вер-де-Сен-Жульен, 31, куда Цветаева переселилась в 1928-м и где оставалась до весны 1932 года. Здесь нас тоже поджидал кот. (И краем мысли: а не душа ли самой МЦ провожает нас по медонским улочкам, выражая одобрение нашему восхищению каждым медонским домом, холмом, видом?..) У этого дома стоит типичная парижская табличка, где кратко и предельно точно рассказано, кто такая Марина Цветаева и о её парижских одиночестве, непонятости, отринутости.
Стихи на табличке (на французском, конечно):
***
Если душа родилась крылатой -
Что ей хоромы и что ей хаты!
Что Чингисхан и что - Орда!
Два на миру у меня врага,
Два близнеца - неразрывно-слитых:
Голод голодных и сытость сытых!
(Москва, 1918)
***
Adieu, France!
Marie Stuart
Мне Францией - нету
Нежнее страны -
На долгую память
Два перла даны.
Они на ресницах
Недвижно стоят.
Дано мне отплытье
Марии Стюарт
(Гавр, 1939)
Собственно, дом на Вер-де-Сен-Жульен, 31 - уж простите, со мной на его фоне
А это мы с кошкой "свободной как воздух" рядом с изображением МЦ
Но прежде чем мы нашли второй медонский приют Марины Ивановны, мы побывали на верхней террасе Медона (где располагается обсерватория, основанная в 1876 году в уцелевшем корпусе дворца герцогов Орлеанских, и оранжерея дворца, которая время от времени заполняется выставками). Отсюда открывается потрясающий вид на Париж. А кроме того, невдалеке, на противоположном холме (Медон - сплошь холмы), - прекраснейший замок, уже давно - дом сирот. Мы бродили по верхней террасе, любовались красотой, которая разлита в Медоне повсюду и не желали покидать этот удивительный городок. Конечно же, Марина Ивановна любила его - да его невозможно не любить!
Обсерватория (действующий научный центр)
Уцелевшая со времён герцогов оранжерея, где теперь устраивают выставки.
Нам она явилась в своей гулкой пустоте
Вид на Париж с верхней террасы Медона
Замок-приют
С сожалением, что приходится уезжать, и окрылённые в то же время новыми открытиями, мы отправились дальше (рачьте дале! - как писала в чешских письмах сама М. И.), на улицу Руве, 8, к каналу Урк, XIX округ Парижа, где вынуждена была поселиться Марина Ивановна сразу по приезде из Чехии в Париж 1 ноября 1925 года. Это её первый французский адрес.
Дом на рю Руве, 8
Марина Ивановна видит Париж не впервые, но впервые так разочарована, так сбита с толку: она не узнаёт романтический город своей юности, город кумиров - Наполеона и Сары Бернар. Париж изменился. Надо сказать, и новое убежище её находилось в рабочем районе, на окраине, около городской бойни.
XIX округ и сейчас атмосферно вызывает беспокойство. Но и обескураживает некоторыми сюрпризами. Здесь есть чему удивляться, есть от чего приходить в восторг. Возможно, тогда, в 1925 году, этот район выглядел куда более удручающим. По крайней мере, сейчас его преображает парк Ла Виллет (но он организован здесь только с 1985 года), самый большой парк Парижа. А тогда - Ирма Кудрова в «Пути комет» пишет: «Как раз на уровне четвёртого этажа, в котором размещалась квартира Черновых [у них поселилась Цветаева], проходила надземная железная дорога; в промежутках между громыханием составов, проносившихся мимо, снизу был слышен грохот грузовых автомобилей. Фабричные трубы дополняли вид из окна; копоть залетала в комнаты. Поблизости канал Сен-Дени загнивал от грязи, рядом не было ни сада, ни даже деревца или кустика».
Как всё изменилось здесь! Дом на рю Руве, 8 действительно непримечателен, но вот стоит только пройти чуть дальше, к каналу Урк -
Отель "Ибис" у набережной
Фрагмент архитектурного облика отеля "Ибис"
И вода, и деревья... И, в общем, большого шума тут нет. Делают вечернюю пробежку молодые люди, кто-то совершает прогулку на велосипеде (велосипедистов в Париже вообще много), молодёжь обнимается на лавочках, как водится, выпивает (но держит себя в рамках приличия). Мы тоже присели на скамейку, говорили о Париже Цветаевой, о её жизни здесь, о том, как меняется город со временем.
Надземное метро, конечно, осталось, но оно довольно удалено от дома на Руве, 8, чтобы грохот слышать столь уж отчётливо. Мы прошли вдоль набережной дальше - и обнаружили мост через канал Урк (кстати, канал этот судоходный). Мост поднимали (на этот раз, скорее, в тренировочных целях, потому что очевидных причин не было - никаких судов). Нас застали врасплох: мы не поняли, почему звенит и почему опустился шлагбаум, и проскользнули по закрытому уже мосту ровно тогда, когда опустился и второй шлагбаум и заработал механизм. Автомобили, велосипедисты, прохожие замерли, наблюдая за процессом. Видно, есть что-то притягательное в поднимающихся мостах.
Поднятый мост через канал Урк
Мы пошли дальше в поисках станции метро, наблюдая слишком пёструю здесь публику, часто темнокожую, со специфическими речью и манерами. Но и стены здесь красочные - многочисленные граффити, иногда удачные, иногда пугающие, иногда отвратительные, не имеющие ничего общего с искусством.
Лже-Фрида Кало
Напомнило Хундертвассера отчасти
Моя любимая картина-граффити в Париже -)
А эти Мондриановы окна - напротив стены с граффити
Архитертура в XIX округе чаще всего примитивная - это панельные дома. Впрочем, увидели мы здесь и своеобразное здание с металлической ажурной конструкцией, напоминающей завуалированную броню. Оказалось, это детский сад (снимок не сохранился). Что-то подобное мы видели потом снова - но это уже было какое-то другое учреждение, «взрослое». Ина говорит, Париж так удивителен, что даже самые злачные его районы хранят какие-то чудеса и преподносят сюрпризы. Мне, честно сказать, хотелось отсюда поскорее убраться, и мы убыстрили шаг, нырнули в метро. Я не могла дождаться, когда скроются признаки этого «сортировочного» района (он действительно напомнил мне свердловскую Сортировку, с её рынком, грохочущими поездами, разношёрстными личностями, но и с отдельными красотами вроде пруда и парков и даже некоторой романтики железнодорожного моста).
В отеле «Лютеция», конечно, всем известном так или иначе, в ночь на 14 января 1926 года русский комитет помощи учёным и писателям устроил Новогодний вечер. Здесь среди прочих (Бунина, Куприна, Тэффи, Ходасевича, Берберовой) читала и Цветаева. Но её уже мало понимали, от юной поэтессы почти ничего не осталось, а новую Цветаеву, растущую, по выражению Святополка-Мирского, с каждым своим стихотворением, «как князь Гвидон в бочке» оказалось трудно принять.
"Лютеция" (фото из Интернета)
Ина хотела остановиться в кафе «Лютеции», чтобы проникнуться атмосферой, но оно, увы, не успели - отель закрыли на трёхлетнюю реконструкцию. Даже интересно, что с ним сделают.
Увы, мы не смогли (по финансовым, скорее, причинам) побывать в Вандее, в рыбачьем местечке Сен-Жиле, где жила Марина Ивановна в домике на самом берегу океана, с апреля по октябрь 1926-го. В Медоне Цветаева поселилась весной 1927-го, а до этого времени жила в Бельвю, снимая половину домика - поистине прекрасного вида. Медон и Бельвю, надо сказать, буквально слиты; вообще пригороды Парижа обходятся практически без явных границ, так что идёшь по одному городку - и вот уже ты в другом.
Третий день. 9 июля. Утром мы снова отправились на Монпарнасский вокзал, чтобы сесть на тот же поезд, который вчера вёз нас в Медон. Кламар - на станцию ближе. Был мерзкий непрекащающийся ни на минуту дождь и довольно холодно, но мы не отступали от цели. Сегодня мы должны были побывать и в Кламаре и в Ванве.
Предчувствие городов меня никогда не обманывает, и я почти наверняка знала, что Кламар оставит меня равнодушной или даже совсем не понравится мне. Уж не знаю, насколько виновата в том погода, но так и вышло. Кламар показался неприятным, нерадушным (в особенности после милого сердцу Медона), чуждым, в друном смысле потусторонним. Я сразу поняла, как неуютно было здесь Марине Ивановне, в этом городе без особенной истории, построенном для бедняков, работавших здесь на карьере. И в прохожих, и в магазинах, и в кафе, и в жилых домах эта беспородность, бесприютность ощущалась. Всё здесь другое, словно ты заблудился, попав сюда. И правда, Кламар стоит по другую сторону лесного массива. Через макушки деревьев - Медон.
Сначала она поселилась на ул. Кондорсе, 101
Потом - на Лазар Карно, 10
(Прошу прощения у художников, фотографов и людей, чувствительных к эстетике изображений. Я и сама понимаю, насколько ужасны эти снимки, но сделайте поблажку: дилетант, дождь, холод, отсутствие вразумительной техники)
Мы нашли оба дома и удручённые и порядком уже вымокшие отправились в Ванв, где я чувствовала - найду утешение. В Ванве Цветаева прожила с осени 1934 по середину лета 1938 года. Перед тем она провела лето в Эланкуре, в десяти вёрстах от Версаля (туда мы, увы, не добрались - времени не хватило). В Эланкуре она и Мур находили свободу, прогулки по старинным улицам, чтение, которые вдохновляли. Природа здесь напоминала чешскую и русскую, и здесь Цветаева как будто снова обрела счастье душевной освобождённости - ненадолго.
Но вот мы в Ванве. И город сразу - другой. И сразу - милый, старый, таинственный, очаровательный. Встретила нас католическая старая-престарая церковь - автобус остановился прямо у её открытых дверей.
Она напомнила мне небельфельдскую. Пожалуй, старая-престарая Фрауенкирхе там точно такая.
И каждый ванвский дом останавливает на себе взгляд - и ты останавливаешься, и не можешь оторваться, и кажется - М. И. могла жить в любом из них, как и в Медоне: в любом старом доме.
Но мы ищем улицу Жана-Батиста Потена, 65, ту самую «чудную каштановую улицу». Вот он - светлый, южный, облепленный зеленью.
Анфас дома на улице Жана-Батиста Потена, 65
Профиль "каштанового" дома
Но огромного каштана, который когда-то был «главной радостью» М.И. нет - верно, когда-то спилили, или дерево отжило свой век. Как бы там ни было, растут новые - и когда-нибудь они тоже станут огромными, чьей-то главной радостью.
Особенная моя радость здесь - табличка на доме, установленная мэром Ванва в 2010 году. Сердце полнилось благодарностью за такую память о русском поэте.
На табличке надпись: «С июля 1934 по июль 1938 года на втором этаже этого дома жила русская поэтесса Марина Цветаева», а ниже цитата из стихотворения, переведённого на французский Вероникой Лосской. Даю её с двумя начальными строфами, которых нет на табличке.
[Лопушиный, ромашный
Дом - так мало домашний!
С тем особенным взглядом
Душ - тяжёлого весу.
Дом, что к городу - задом
Встал, а передом - к лесу.
По-медвежьи - радушен,
По-оленьи - рогат.
Из которого души
Во все очи глядят - ]
Во все окна! С фронтона -
Вплоть до вросшего в глину -
Что окно - то икона,
Что лицо - то руина
И арена... За старым
Мне и жизнь и жильё
Заменившим каштаном -
Есть окно и моё.
Это фрагмент большого стихотворения «Дом» («Лопушиный, ромашный...») 1935 года, написанного именно здесь, в Ванве, в доме с каштаном под окном и бузиной во дворе.
Из Ванва нам тоже не хотелось уезжать, как не хотелось уходить от этого дома. Решили - непременно вернёмся сюда в следующий раз, чтобы насладиться городком, чтобы прошагать его от начала до конца. И опять же - из благодарности к ванвским жителям, которые помнят и чтут.
Конечно, не доехали мы и до Прованса, где - в Фавьере - Цветаева с сыном провела лето 1935 года, откуда совершала прогулки в средневековый горный городок Борм. Не посетили ни Море-сюр-Луан, где недолго отдыхала М. И. летом 1936-го; ни Савойю, где поселилась в древнем замке д'Арсин, на чердаке (чтобы не быть окружённой современной обстановкой); ни Лакано-Осеан (вилла «Ку де Рули»), где летом 1937-го, вырвавшаяся на природу (= свободу), она написала свою чудесную «Повесть о Сонечке»; ни в Див-сюр-Мэр, департамент Кальвадос, где осталось её последнее лето, с пешими прогулками, прекрасной суровой природой, стариной, всегда вдохновляющей.
Море-океан мы оставили на «когда-нибудь потом». Кто знает: когда? Кто знает: будет ли?..
В Ванве заканчивается не только парижская часть жизни Марины Ивановны Цветаевой - заканчивается её эмиграция: не к счастью - к беде. Утром 22 октяюря 1937 года сюда явится полиция, чтобы обыскать дом Эфронов и допросить Марину Ивановну о бегстве её мужа. Обстоятельный допрос продолжился в Сюрте насьональ: с утра до вечера 22 октября и 27 ноября 1937-го.
В сентябре 1938-го Цветаева поселяется в самом Париже, в отеле «Иннова», у станции метро «Пастер». И это, надо сказать, совсем близко от рю де Севр, где живёт Ина, так что мы в предпоследний мой парижский день дошли до этого места - чтобы закончить круг.
Отель "Иннова" на бульваре Пастер
(фото из Интернета)
Ирма Кудрова пишет, что и тогда «оплата номера в самом захудалом, но расположенном в центре Парижа отеле ей была не по карману... Её быт предрешают теперь всё те же люди, связанные с особняком на улице Гренель».
И действительно, сейчас двухзвёздочный сетевой отель «Иннова» на бульваре Пастер предлагает номер за 135 евро в сутки. Ничего примечательного ни в архитектуре, ни в интерьере холла - дальше мы, конечно, не проникли.
Цветаева жила здесь на последнем этаже в комнате номер 36 все девять месяцев до отъезда в Россию.
«Ненавижу гостиницу, в такой жизни для меня есть что-то - позорное, - точно я другого не заслужила! Пусть изба... - но не chambres meublees!» - писала Марина Ивановна, и я полностью разделяю это чувство.
Мне необходимо возвращаться в дом: «домой, к себе» (даже после короткой прогулки), в гостинице - в пространстве чуждом - я словно напуганный зверь, втискивающийся в пятый угол, которого нет. Какое счастье, что в Париже мне приходится возвращаться не в гостиницу, но в настоящий дом (старый), с кошкой, гуляющей на крыше хозяйственной пристройки как на террасе, с кое-какой зеленью.
Парижский двор-колодец. Возраст здания - около 185 лет
Вид во двор из окна моего парижского пристанища -
дома моего вечного и верного друга Ины Голдин
О прогулке по цветаевским местам довольно. Как-нибудь я расскажу о прекрасном парке Бют-Шомон, японском музее-саде и чудном городке Руэль-Мальмезон с замком Жозефины.
PS. Странности со шрифтом в этом тексте происходят помимо моих воли и замысла.