В догонку ноябрю.
С тех очень далеких пор, когда я только переехала в Кембридж и никогошеньки ещё тут не знала, я завязала по-английски ни к чему не обязывающее знакомство с одним Буком, тем что стоит за дощатым забором от нас через дорогу, заслоняя своим слоновьим стволом и мощной шевелюрой старый дом из красного кирпича напротив.
Проходя, я часто вежливо кивала ему головой, отмечая как хорошо он сегодня выглядит, а он подмигивал мне узловатыми сучками и шелестел роскошной кроной. Я смотрела, как каждый год его листва вылупляется из узких как иголки почек, из нежной и, неожиданно, темно-красной становится благородного темно-зеленого цвета с багряным отливом, а осенью наливается старым золотом и дождями уходит в землю. И Бук смотрел на меня - со всеми моими настроениями, делами, подрастающими детьми, то бегущую, то бредущую, то в благости, то в раздрае. С высоты его роста и возраста ему, наверное, было сложно разглядеть все мои мелочные трепыхания, но, будучи настоящим англичанином, он все равно всегда благосклонно кивал мне головой и подмигивал. Я думаю, в глубине души он еще к тому же порядочный сноб и ему всегда льстило как я ценю его присутствие в моей жизни.
Бывает такое даже с самыми ни к чему не обязывающими знакомствами, что с течением времени они перерастают в своеобразную молчаливую дружбу, которая несмотря на скудность контакта, может постепенно проникнуть в самые глубины души. Такая дружба, когда, глядя на своего знакомого, понимаешь может даже и больше, чем он мог бы рассказать словами, а молчание... молчание может только добавляет доверия - молча ведь не осудишь, не ляпнешь бесчувсвенную глупость. Так и я - чем больше я смотрю на моего знакомого, тем больше его сезонные преображения проникают в меня, волнуют, отзываются в моих настроениях, пытаются что-то мне рассказать, не то о нем, не то обо мне самой.
В этом ноябре я смотрела, как опадала листва этого гиганта. Показав себя во всей своей золотой красоте, она не выдержала ветреных дней в середине ноября. Она облетала сверху вниз: сначала обнажив самую верхушку дерева, потом его середину и наконец полностью превратившись в бурый шуршащий ковер на тротуаре. Я смотрела как опадает листва, и чувствовала как с каждым коротким, усталым, дождливым, ветреным днем я, как и Бук, теряю накопившуюся роскошь и красоту лета. Она чешуйками обваливается с меня и под ней начинают все явственнее проглядывать угловатые, несуразные ветви моей души, выставленные напоказ, беззащитные, красивые и уродливые и трогательные в своей наготе. Летом вроде их и не видно за блестящей на солнце уверенностью в себе, за энергичностью жизни, за радостями тепла и цветов. А теперь торчат... Непричесанные, непрямые, непростые, непонятные, какие есть, ярко очерченные на фоне бледного неба, захочешь не спрячешь, не изменишь - что есть, то есть.
Так и будем мы с Буком смотреть друг на друга через дорогу всю зиму, с осторожным интересом изучая наши причудливые узоры. Не обсуждая, не оценивая, не делая замечаний, разрешая друг дружке тихо побыть самим с собой под покровом зимы до весны...
Проходя, я часто вежливо кивала ему головой, отмечая как хорошо он сегодня выглядит, а он подмигивал мне узловатыми сучками и шелестел роскошной кроной. Я смотрела, как каждый год его листва вылупляется из узких как иголки почек, из нежной и, неожиданно, темно-красной становится благородного темно-зеленого цвета с багряным отливом, а осенью наливается старым золотом и дождями уходит в землю. И Бук смотрел на меня - со всеми моими настроениями, делами, подрастающими детьми, то бегущую, то бредущую, то в благости, то в раздрае. С высоты его роста и возраста ему, наверное, было сложно разглядеть все мои мелочные трепыхания, но, будучи настоящим англичанином, он все равно всегда благосклонно кивал мне головой и подмигивал. Я думаю, в глубине души он еще к тому же порядочный сноб и ему всегда льстило как я ценю его присутствие в моей жизни.
Бывает такое даже с самыми ни к чему не обязывающими знакомствами, что с течением времени они перерастают в своеобразную молчаливую дружбу, которая несмотря на скудность контакта, может постепенно проникнуть в самые глубины души. Такая дружба, когда, глядя на своего знакомого, понимаешь может даже и больше, чем он мог бы рассказать словами, а молчание... молчание может только добавляет доверия - молча ведь не осудишь, не ляпнешь бесчувсвенную глупость. Так и я - чем больше я смотрю на моего знакомого, тем больше его сезонные преображения проникают в меня, волнуют, отзываются в моих настроениях, пытаются что-то мне рассказать, не то о нем, не то обо мне самой.
В этом ноябре я смотрела, как опадала листва этого гиганта. Показав себя во всей своей золотой красоте, она не выдержала ветреных дней в середине ноября. Она облетала сверху вниз: сначала обнажив самую верхушку дерева, потом его середину и наконец полностью превратившись в бурый шуршащий ковер на тротуаре. Я смотрела как опадает листва, и чувствовала как с каждым коротким, усталым, дождливым, ветреным днем я, как и Бук, теряю накопившуюся роскошь и красоту лета. Она чешуйками обваливается с меня и под ней начинают все явственнее проглядывать угловатые, несуразные ветви моей души, выставленные напоказ, беззащитные, красивые и уродливые и трогательные в своей наготе. Летом вроде их и не видно за блестящей на солнце уверенностью в себе, за энергичностью жизни, за радостями тепла и цветов. А теперь торчат... Непричесанные, непрямые, непростые, непонятные, какие есть, ярко очерченные на фоне бледного неба, захочешь не спрячешь, не изменишь - что есть, то есть.
Так и будем мы с Буком смотреть друг на друга через дорогу всю зиму, с осторожным интересом изучая наши причудливые узоры. Не обсуждая, не оценивая, не делая замечаний, разрешая друг дружке тихо побыть самим с собой под покровом зимы до весны...