Шесть утра, Москва, афиши:
- предупреждение о каком-то фикси-представлении, в правом верхнем углу крошечный Карлсон, в ужасе оглядываясь, во все лопасти удирает то ли от окна, то ли от телевизора, из которого нежно улыбается ему Чебурашка,
- два попугая сидят на голове Борис Борисыча и клюют мозг(?) на анонсе его нового концерта "Symphony".
Сырость, соль, тишина.
Одиннадцать утра, Ярославль, афиши и надписи:
- выступление нейромонаха Феофана с программой «Велики силы добра»,
- цветочная мастерская «Веник»
- чайный магазин «Дым-дым»
- кондитерская «Фрекен Бокен»
- кофейня «Рога и копыта»
- «Сушная»
- приправы «Ароматушки»
- Тормозное шоссе.
Снег, ветер, суета.
Тихий пыльный академический институт, попытки найти на образце точки для анализов, таблицы-графики, агитационная лекция про революционный кружок Кургиняна и новое будущее России, все точки размечены, но прибор выходит из строя - «забился плазмотрон»; тут я не помощник, до завтра, институт.
Автобус до Октябрьской, секонд хэнд на Республиканской, километры одежд, новое старое платье, доктор Стрэндж в кинотеатре Родина.
Повсеместное шуршанье и хруст кончаются только где-то к моменту появления плаща (вместе с чипсами и попкорном). Такой же всеобъемлющий и всепроникающий хруст, кстати, издавало стадо свиней пекари в джунглях Эквадора.
Кино дурацкое до прекрасности, какой Непал, какой Гонконг, хочу туда обратно, и какая Тильда, ах. И доктор смешной.
И вечерняя Республиканская, и снова хруст кругом, но уже под ногами, и маленький хостел Кислород.
Распорядительный юноша (с голосом какой-то невероятной театральной или мессианской глубины) смотрит на меня с состраданием - очевидно, такие старушки не частые гости в его заведении - и внезапно селит меня не на заказанное место в общей комнате, а в отдельную крошечную мансардную коморку, у которой высота больше ширины. Наконец-то старость в радость, ура.
И как офигенно спится, когда почитаешь на ночь путеводитель по Ярославлю и придумаешь утром идти в «Пельменную номер 1», и снег заносит окно в скошенном потолке, покряхтывает в деревьях ветер, и на лестнице слышится бархатный баритон хозяина «Доброй ночи, счастлив, что вы вернулись!» - и ответный щебет моих несостоявшихся юных соседок.
А утром - стылая серость, прощай, «Кислород», бодрая пробежка по Советской и Ушинского до театра им. Федора Волкова, а там показ рекламы спектаклей идет под музыку «Серебряной свадьбы», и улицы все такие разные и живые, не доведенные еще до кладбищенского стылого благолепия, и как же они радуют душу. И ларьки, ларьки кругом.
А потом площадь - то ли Подбельского, то ли Богоявленская, и пельменная N 1 - ах, какая, всем срочно туда, там интересно! - и пельмени в 9 утра с видом на памятник Ярослава Мудрого; последние пельмени до этого я ела в Новосибирске, а предпоследние - фиг знает когда в Симферополе; а Москва, как же Москва, пора звонить Давиду, вот что.
Под кофе опять читаю классику. Эх. Привет, Россия, которую мы потеряли.
«Городничий. Один из них, например, вот этот… что имеет толстое лицо.. никак не может обойтись без того, чтобы ..не сделать гримасу..
«Лука Лукич. ..Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я еще никогда не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.»
или
«Городничий. Да разметать старый забор, что возле сапожника, и поставить соломенную веху, чтоб было похоже на планирование. Оно чем больше ломки, тем больше означает деятельности градоправителя… Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую год назад была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась..»
А напротив пельменной вдруг обнаруживается Ярославский музей-заповедник, и институт пока молчит, и я бегу в музей-монастырь, и начинается метель такая, что в ней совсем растворяются беленые стены келейных корпусов, ищу спасения в экспозициях. Вот выставка про Слово о полку Игореве - текст, оказывается, нашел и опубликовал Мусин-Пушкин в 1800 году, его архив хранится в Ярославском музее, потому что усадьба тут поблизости была. Вот выставка про ярославскую трапезу - штофы, маслобойки, сечки, сита, поставцы и прочие серебряные ложечки, рецепты «сотэ из судака с шампинионами: судака чистят, снимают с костей мясо и бреют, как выше описано», деревянное блюдо с надписью - «хлеб соль ешь да правду режь».
Вот экспозиция по истории края, где среди височных колец и подвесок есть копоушки - вот догадайтесь, что это такое!
И рассказы, рассказы смотрительниц: как монастырь хочет обратно территории, и он даже не против, если экспозиции останутся, но при музее уже 25 лет живет медведица Машка, а монахи против Машки в монастыре, и музею вроде выделили помещение военного госпиталя - а Шойгу сказал «не отдам», и теперь вообще все непонятно. А еще - как Машка не любит монастырские яблоки, а дачные любит и ждет, и как она надкусила ногу тетеньке, которая полезла на поручни, чтоб на крыше клетки оставить ей виноград, чтобы посмотреть, как медведь лазает по решетке. А сейчас Машка спит, а так-то она умная, чуть опасность - ветер, гроза, пожар - она в ванну с водой залезает. А еще - как мухлюют на ярославских станциях переливания крови, донорские справки продавая и деньги присваивая, и как здешние музейщики стояли на Рафаэля - выслали гонца заранее, потом все подъехали... Самые общительные люди в мире - смотрители, не надо бы их на камеры менять.
А потом - пурга, институт, прибор не работает, а «подсвистывает» и «прошивает», блин. Хорошо, что успели главное сделать вчера, точки для анализов прорисованы, и это ура, теперь просто ждать результатов; удачи, ребята, пусть дело мастера бо, а я тогда бегом на Волжскую набережную.
Мороз, снег. Над сумрачной рекой - ветер, над церквями - сотни то ли ворон, то ли галок, на земле прекрасно и пусто. Вдруг - музей музыки и часов, первый частный музей в России; долго беседую с сыном создателя музея - тот умер в прошлом году, и музеем теперь заведуют трое его детей. Милая девочка потом ведет мне экскурсию, играет на колокольчиках, заводит граммофон, нежно напевают музыкальные шкатулки, базарно вопит шарманка, тикают и вразнобой бьют часы - сотни часов; волшебное и игрушечное какое-то место.
А потом - Ярославский художественный музей - «проходите скорее, а то у нас скоро начнется корпоратив Сберанка, будут проводить одновременно три экскурсии и все закроют!» - а в залах стооолько всего! Такой неожиданный Куинджи - «Нива», такой любимый Поленов, такой шикарный Маковский, такой величественный Богаевский, такой трогательный Соколов, такой взрывной Коровин, и такой теплый Кустодиев, даже Бялыницкий-Бируля поджидает, и как же с ними хорошо, улыбка приклеивается к лицу намертво, а за окнами бывшего губернаторского дома - желтые фонари и белые снега, и уже скоро пора на вокзал, а по дороге добежать до Которосли, снегом поскрипеть.
Перед отправлением заскакиваю в кафе «Северный ветер», что напротив вокзала - такое интригующее название, все время на него смотрю. А там - бррр! - стоячие столики, ламинированные бутерброды с салом, потные беляши и водка. И на плазме передача про девочку, которая не могла есть, потому что у нее все горло облепили папилломы. Их, правда, потом удалили, не бойтесь. Ускакиваю, не солоно хлебавши, уношу яйцо вареное, 12 р.
А в поезде зато классическая музыка, и под нее так хорошо читать «Слово о полку Игореве» - я в музее прикупила для памяти, и там все как надо, «себе чести, а князю славы», «страны рады, грады веселы» - но до чего же странный и несуразный сюжет. Ай, прав Ван Зайчик, как всегда, прав. А в книжке еще оказались разные переводы "Слова", в т.ч. на блатной жаргон: "Игорь петрит, шо затменье значит, шо ему в гастроли фарт не вячит". Странный креатив.
А потом вдруг ТВ РЖД начинает показывать почти часовой фильм про то, как в Сихотэ-Алиньском заповеднике студенты Владивостока делали экологическую тропу, строили домики и навешивали резные таблички - по этой тропе мы ходили, в этом домике - жили, а этими табличками - восхищались полтора месяца назад как раз. И долго-долго показывали пейзажи Сихотэ-Алиня и побережий, где мы гуляли… Вот спасибо, а.