Сумбур про Стамбул#3
Про рынки
А чего тут говорить - восточные такие, яркие, шумные, суетливые, утомительные, живые.
Груды "пряностей и прочих излишеств"
Медовые шары
Горы пряностей, сладостей, трав, мыл, сумок, кроссовок, кукол, тапочек, подушек, шарфов. А, и гирлянды сушеных баклажановых труб.
Баклажаны
Туристические рынки - GIFT BAZAR, к примеру - чиннные, тихие, дорогие; человеческие - ну, GRAND BAZAR, к примеру - дикий какой-то муравейник.
А напротив гранд-базара, через трамвай, в переулках, сбегающих к морю, мелкие домишки напичканы полуподвальными лавчонками, в которых шьют обувь. Хочешь - найки, хочешь - ньюбалансы, хочешь - риккеры. Вот мешок левых ботинок, вот - правых. Между лавочками - уличные забегаловки с двумя-тремя столиками, в них - кебабы и чай; крупнооптовые торговцы и местные сапожники закусывают там на ходу. Отсюда мешки обувки тащат на улицы чуть поближе к Чемберлиташ, там на первых этажах магазинчики мелкого опта; тут их тасуют и даже рассовывают парами по коробками, и эти коробки перевозятся уже на главную торговую улицу, где в магазинах с нарядными витринами продаются уже за европейские вполне деньги. У мужчин и женщин - либо отдельные магазины, либо разгороженные залы, потому что пятки чужих жен никто созерцать не должен.
В общем, брожение по стамбульским рынкам - отличный метод скорейшего офигения и остатанения. Но. Но. Это такая живая горячая жизнь, которой мне все-таки не хватает в стерилизованных наших плазах и атриумах.
Острова
Очень Ромка нам советовал поехать на Принцевы острова - кидался словами «адалары», «биюкада», «бисеклеты» - которые я поспешно записывала, чтобы потом осмыслить.
Оказалось, что адалар - это и есть остров, Бийюк-ада - самый большой и самый далекий из тех, на которые ходят корабли. А бисеклеты - это велики, на которых можно передвигаться по острову, если не хочешь ехать на фаэтоне.
Плыть туда недолго и красиво; Дина сидела, уткнувшись в Шмидта, а напротив сидела девочка-англичанка, уткнувшись в «Жан Кристофа», а вокруг сначала был залив, потом море, а после второго острова - Бургаз-Ады - над морем вокруг корабля стали виться чайки, которым тут же стали бросать "белых французских булок", и чайки их жрали на лету, а еще среди чаек затесывалась одинокая ворона, и когда чайки уставали гнать за кораблем и усаживались на волны отдыхать, ворона поддавала оборотов и усаживалась отдыхать на корму.
вокруг чайки да вороны
А острова с палубы - чудо, живописнее Клода Лоррена, все в солнечной дымке, лесистых холмах, с небольшими храмами с черепичными крышами, венчающими отдельные горки.
Прибрежные городки полны сувениров и еды, на площадях десятками толкутся фаэтоны - шарабанчики с парой лошадей, а рядом кипит аренда байков.
Ну, взяли мы бисеклеты и поехали вокруг острова по единственной дороге куда глаза глядят, а навстречу нам летели фаэтоны и машины - совсем изредка; иногда мы уезжали с трассы на грунтовки на склоне, под сенью сосен, в золоте опавшей хвои, но с дороги ни влево, ни вправо не свернуть - адские колючие кусты, по сравнению с которыми камчатский наш кедрач - шелк и бархат.
Дорога на острове проложена в форме восьмерки; вот там, где у восьмерки талия, бросили мы велики и пошли пешком на гору, на которой стоит правлославный храм. Дорога идет все вверх и вверх, вдоль дороги - деревья и кусты, не дающие тени; то вдруг деревцо в тряпочках - бурхан какой-то, причем повязаны все больше одноразовые салфетки. А то вдруг чувак разложил какие-то разрисованные камешки, раздул жаровню с чайничком - и продает камешки, чай и песни.
А наверху - церковь, прохладная и резная, и по стенам - откидные крошечные стульчики шириной сантиметров по десять, так только, прислониться, а из колонны торчит вдруг резная деревянная рука, а на ней - золотая голубка. Рядом с выходом - огромный сияющий мангал, наполненный песком, в нем - свечки, над ним - вытяжка для хим. производств.
А перед иконой Георгия Победоносца - дары, награда за помощь, видимо - сережки и кулоны, но больше всего часов, прямо гирлянды.
А вокруг церкви - кафе, а вокруг кафе бродят коты. А уедешь в дичь, сойдешь с трассы, сядешь на камушек поглядеть на сияющее море и съесть денер - а и тут материализуются коты.
На узком краю острова, на террасе под дорогой начинаются конюшни - для фаэтонных коней; тянутся эти зеленые крыши на километры, и запах навоза стоит густейший и теплый.
А я-то всю дорогу хотела где-нибудь искупаться. Но все официальные пляжи были закрыты, потому что кто ж в ноябре купается, один неофициальный пляж при какой-то кафешке за сорок лир предложил мне берег, густо заваленный бетонными плитами и ржавой арматурой, а дикие берега, которые удалось рассмотреть, представляли собой совершенную помойку. Так что такое на островах оказалось море - вроде видно, но не подступиться. Да и вся природа тоже - сплошь приватные территории.
Конюшни
Стоянка фаэтонов
Зато в пригородах заборы невысоки, и можно любоваться деревьями и цветами, то в саду торчит вдруг скульптурная группа - пара фигуристов, к примеру, коньки зарываются в картофельную ботву, то прямо на заборе античные изваяньица рассажены - маленькие, беленькие, как садовые гномы..
Микро
Ай, какие там мусорки!
На поверхности улицы торчит нормальный такой маленький бачок педальный, а под ним - металлическая платформа, а к ней снизу приаттачен ОГРОМНЫЙ мусорный контейнер размером с общественный туалет.. Подъезжает машина-кран, вокруг начинают толпиться болельщики, кран цепляет за урночку - и вытаскивает из-под земли ТАКОЭ… Поднимает его над кузовом мусоровоза, открывает у контейнера дно - и все вываливается в кузов, а контейнер бережно ставится на место, под землю.
А это не мусорщик, а старьевщик
Только мне ни разу не хватило терпения дождаться окончания этого шоу и узнать, какое - в нем место занимают гигантские кубические мусорные мешки из нетканого полотна, которые обычно на тачках возят мусорщики; к моменту забора мусора их вокруг машины скапливается три-четыре. Это вкладыши в подземные контейнеры - или самостоятельная мусоросборная единица?
А какие там лавочки!
Например, на Бийюк-Ада возле церкви - складные лавочки. В собранном состоянии - вертикальные, а потом - рраз! - и разворачиваешь, как стульчик икейный.
А перед фуникулером на Пьер Лоти - пластиковые в форме полуоткрытой книги.
Чистильщики
Ай, какие у чистильщиков обуви приспособления - в золоте и вензелях, и паст для обуви там сотня, не меньше.
Продавцы-инвалиды
Вокруг Галатской башни обязательно стоит очередь, а вдоль очереди обязательно ездит пара-тройка колясочников, продает пастилу, зажигалки, палки для селфи и магнитики. Многие покупают из гуманистических соображений.
В магазинчике
Зашли в турецкий магазинчик футболок на Галатах; кто-то очень клевые дизайны понарисовал. Спрашиваю - кто художник, откуда, продавцы говорят - да есть тут один турок, из Анкары. Пока выбираем - прислушиваемся к музыке, что-то знакомое разносится…
- Раз - словечко, два - словечко, будет пе-сен-ка…
Плоды земные
На подъеме к Галатской башне от Каракёя стоит дядька с тележкой, в ней навалены горкой мелкие сильно полосатые (салатово-зеленые) шарики размером с грейп. Как бы арбузики.
Но дядька чистит их, режет, складывает в пакет и отдает покупателю. Кто же арбузы чистит? Оказалось - дыньки, сухие и несладкие.
Каллиграф
В каких-то галереях Гранд-базара работает каллиграф. Совершенно завораживающее зрелище!!
Живность
Очень много бабочек-адмиралов летает там везде. И сидит на камнях. И на столиках кафешек.
В метро
Первый раз едем по линии Мармори и думаем, где бы нам лучше пересесть на трамвай.
В вагоне напротив сидят две девчонки, глядя на наши мытарства, они вдруг выпаливают: «Кен ай хелп ю?»
Мы соглашаемся, спрашиваем, как бы нам попасть на Эминоню, но девчонки дальше беседовать не в состоянии, он хихикают и перешептываются; когда мы выходим на следующей, благодаря их за помощь, одна говорит нам «Си ю лэйте!» - и обе закатываются еще сильней.
А в метро там прикольные мозаики кубистически-дизайнерского толка, и даже потолки вагона расписаны рыбками.
Про музей мозаики
Такой таинственный там есть музейчик - в него можно попасть прямо из рядов подарочного рынка возле Голубой мечети. Вот прям прилавки-прилавки, и вдруг между яблочным чаем и разноцветной керамикой проемчик с надписью - музей мозаики. А за проемчиком - внутренний двор, заваленный кусками каменных колонн и портиков, а под двором - музей. Музейная мозаика - пол, то есть двор, патио Большого дворца императора Юстиниана. И вот за полтора тысячелетия нынешний город поднялся на несколько метров, получается. А ты ходишь по галерее и смотришь вниз, на незапамятные эти сюжеты.
А там тигры грызут людей, медведи когтят зайцев, грифоны раздирают косуль, змеи душат оленей, можно любоваться на нарядную кровь и кишочки.. Есть, правда, кое-какие мирные сюжеты. Вот чувак упал с пегаса, и тот его лягнул. Вот пастух, а вокруг него разбросаны разные какие-то травоядные. Или еще непонятная история - кудрявый дядя бежит и катит перед собою два колеса на палочках, по колесу в каждой руке. И дядя такой не один там бегает. Ну, и просто всякие звери - слоны, орлы, неизвестные науки рептилии, торжество анималистики, в общем. Вот что там Юстиниан устраивал в этом дворике? Прием заранее устрашенных иностранных делегаций?
Слон и лев
Не знаю кто - с не знаю кем))
И тонкость исполнения необычайная, пепельные цвета добавляют элегантности (а они пепельные потому что выцвели, интересно?) Кстати, фон выложен светлыми квадратиками - не в ряд, а полукруглыми этими облачками, которые в мозаике Айя-Софии появляются только в 13 веке, а в 10-11 еще отсутствуют, а тут - гляди-ка! - оказывается, уже в 6 веке использовались вовсю.
Нравится мне, когда приземленный быт -типа римских терм или этих вот задворок - погружаясь в пучины времени, оказывается в разряде возвышенного или, наоборот, глубокого; что же так повышает значимость обыденного? Отблеск вечности?
Разный Стамбул
Вот мы сидим на верхней террасе ресторанчика с видом на ночную Софию, бледные минареты, ртутно блестящий залив; соседи по террасе курят кальян, яблочный дым оседает на кюфты
Вот мы идем по Галатскому мосту перед рассветом; на берегах Золотого рога выстроились стаи фотографов, огромными объективами шарят над горизонтом в поисках солнца. Рыбаки облокотились на перила, кто-то дремлет, кто-то на жаровне греет самоварчик, про рыбу все забыли, кроме чаек.
И вот за мысом розвеет небо - а дальше вся рассветная вдохновляющая симфония разыгрывается как по нотам. И багряные сполохи, и блики на водах и крыльях, и румянец на куполах, и крещендо, золотой вихрь, край солнца из-за горизонта. Рыбаки вяло шевелят удочками.
Или вот мы на набережной. Суета, суматоха, толпы муравьиного люда снуют туда и обратно - на Галаты, на трамвай, на кораблик, на рынок, тут же бродят бубличники и старьевщики, с заунывным таким покриком.
Тут же, в ларьке, жарят на мангале толстенькую скумбрию на балик-экмек, щедро пичкая булку луковыми кольцами и салатом.
Булки для балик-экмек
Или вот мы в мечети, ясно, и солнце скапливается на дне капель толстостенных светильников, как световое масло, а светильников этих много-премного.
Мы сидим на женском балконе и сверху смотрим на огромный красный ковер, резной михраб, голову старика, который неподвижно сидит по-турецки и читает коран.
Мы на острове Бийюк-Ада, вдалеке от поселка; старик, владелец чайной, объясняет нам, что тут спуска к морю нет. Вниз террасами спускается сад, белеет штукатуренный домик, прозрачно курчавятся осенние яблони, за столом в саду сидят две женщины, пыхтит в домике печка, заволакивая кисейным дымом дом, женщин, деревья. Сказка сказок.
Мы на азиатской стороне, неподалеку от пристани Кадыкёй. Самая европейская часть города. Граффити, хипстерские магазинчики, открытые террасы кафе, где сидят девчонки с непокрытыми головами, попивают пиво и курят. Мы находим какое-то джаз-кафе, заставленное книгами и пластинками, где англоговорящая милая девочка насыпает нам спагетти с тунцом и тирамису, и никакой тебе баклавы и имамбаялды!
Мы у подножия холма Пьер Лоти, возле мечети Эйюб, и такая Индия вдруг возникает вокруг. Белая мраморная мечеть, белая мраморная площадь, все гладкое и сияющее, как волна на горизонте перед страной Аслана; над площадью натянуты веревки с яркими флажками, тучные голуби толкутся в фонтане, иногда взлетая неопрятной тучей, семьи движутся по площади от мечети к рынку, объемистые матери в никабах тащат за руки детей, а дети тянутся к тележкам с мороженым или соками, и все трепещет и разбрасывает блики, как на мраморном дворе любимого храма Лакшми в Дели.
Вот мы сидим на втором этаже офигенной кондитерской, где на витринах лежат лучезарные горы баклавы, лукумов, профитролей и панакотт, и перед нами на блюдцах трепещут птифуры, а в креманках - ягодный десерт, и такая печальная, такая трагически-безысходная, такая еврейски-минорная музыка играет, хоть плачь.
Вот мы бессветофорно перебираемся через ветви гигантской развязки, чтоб подобраться к обломку стены Феодосия, которая ограничивает центр города. Спускаемся с эстакады - а внизу, за арыком с мосточками - лужайка, холмы, деревья, стена эта древняя, кони пасутся; вот за деревом расстелен ковер, на нем возлежит пара, беседуя, рядом пыхтит самоварчик, столик с закуской раскинут.. В каком мы веке?
А прямо перед стеной - загон из гофрированного металла, там идут какие-то строительно-ремонтные работы, но нам разрешают пройти через этот загон, чтобы оказаться в парке; а в парке - клубятся сотни котиков, даже по стамбульский меркам как-то слишком. Аа, тут их прицел но кормит какая-то старушка; только - ой! - вперемежку с котиками кормятся черные кролики..
Вот мы заходим в крошечный (6-7 квадратов) пластиковый ларёк возле Гранд-базара, весь заваленный серебряными сережками, колечками и браслетами. Дина смущается, не зная, как бы это попросить померить по-английски или по-турецки.
Тетки, фасующие эти богатства, говорят - ну чё встали, заходите, не тушуйтесь! Оказывается, они из Молдовы, а лавочка вообще-то оптовая, но они нам отсыпят что-нибудь, пусть только Дина скажет, что.
Пока мы толчемся там, вдруг открывается лаз в полу, за ним в полутьме прорисовывается какая-то каменная резьба и уходящие вниз ступени, а из лаза выныривает лысый турок с грудами каких-то цепочек в руках..
Бредем искать Влахернский дворец, точнее, то, что от него осталось, а поскольку не осталось ничего, то просто смотреть окрестности.
Улички карабкаются высоко в гору, вокруг то руины, то обмылки городской стены, то башня с притороченным поодаль лифтом, то малый крымский шанхай из крошечных лачужек, каждая своеобычна и хороша; карабкаются с нами наперегонки местные горные турецкоподданные с большущими мешками зелени и багетов, иногда останавливаются и оборачиваются посмотреть на Золотой Рог, над которым тусуют чайки.
Ну, как говорит Быков в завершение своих двухчасовых лекций, "вот то немногое, что я собирался вам рассказать"))
А чего тут говорить - восточные такие, яркие, шумные, суетливые, утомительные, живые.
Груды "пряностей и прочих излишеств"
Медовые шары
Горы пряностей, сладостей, трав, мыл, сумок, кроссовок, кукол, тапочек, подушек, шарфов. А, и гирлянды сушеных баклажановых труб.
Баклажаны
Туристические рынки - GIFT BAZAR, к примеру - чиннные, тихие, дорогие; человеческие - ну, GRAND BAZAR, к примеру - дикий какой-то муравейник.
А напротив гранд-базара, через трамвай, в переулках, сбегающих к морю, мелкие домишки напичканы полуподвальными лавчонками, в которых шьют обувь. Хочешь - найки, хочешь - ньюбалансы, хочешь - риккеры. Вот мешок левых ботинок, вот - правых. Между лавочками - уличные забегаловки с двумя-тремя столиками, в них - кебабы и чай; крупнооптовые торговцы и местные сапожники закусывают там на ходу. Отсюда мешки обувки тащат на улицы чуть поближе к Чемберлиташ, там на первых этажах магазинчики мелкого опта; тут их тасуют и даже рассовывают парами по коробками, и эти коробки перевозятся уже на главную торговую улицу, где в магазинах с нарядными витринами продаются уже за европейские вполне деньги. У мужчин и женщин - либо отдельные магазины, либо разгороженные залы, потому что пятки чужих жен никто созерцать не должен.
В общем, брожение по стамбульским рынкам - отличный метод скорейшего офигения и остатанения. Но. Но. Это такая живая горячая жизнь, которой мне все-таки не хватает в стерилизованных наших плазах и атриумах.
Острова
Очень Ромка нам советовал поехать на Принцевы острова - кидался словами «адалары», «биюкада», «бисеклеты» - которые я поспешно записывала, чтобы потом осмыслить.
Оказалось, что адалар - это и есть остров, Бийюк-ада - самый большой и самый далекий из тех, на которые ходят корабли. А бисеклеты - это велики, на которых можно передвигаться по острову, если не хочешь ехать на фаэтоне.
Плыть туда недолго и красиво; Дина сидела, уткнувшись в Шмидта, а напротив сидела девочка-англичанка, уткнувшись в «Жан Кристофа», а вокруг сначала был залив, потом море, а после второго острова - Бургаз-Ады - над морем вокруг корабля стали виться чайки, которым тут же стали бросать "белых французских булок", и чайки их жрали на лету, а еще среди чаек затесывалась одинокая ворона, и когда чайки уставали гнать за кораблем и усаживались на волны отдыхать, ворона поддавала оборотов и усаживалась отдыхать на корму.
вокруг чайки да вороны
А острова с палубы - чудо, живописнее Клода Лоррена, все в солнечной дымке, лесистых холмах, с небольшими храмами с черепичными крышами, венчающими отдельные горки.
Прибрежные городки полны сувениров и еды, на площадях десятками толкутся фаэтоны - шарабанчики с парой лошадей, а рядом кипит аренда байков.
Ну, взяли мы бисеклеты и поехали вокруг острова по единственной дороге куда глаза глядят, а навстречу нам летели фаэтоны и машины - совсем изредка; иногда мы уезжали с трассы на грунтовки на склоне, под сенью сосен, в золоте опавшей хвои, но с дороги ни влево, ни вправо не свернуть - адские колючие кусты, по сравнению с которыми камчатский наш кедрач - шелк и бархат.
Дорога на острове проложена в форме восьмерки; вот там, где у восьмерки талия, бросили мы велики и пошли пешком на гору, на которой стоит правлославный храм. Дорога идет все вверх и вверх, вдоль дороги - деревья и кусты, не дающие тени; то вдруг деревцо в тряпочках - бурхан какой-то, причем повязаны все больше одноразовые салфетки. А то вдруг чувак разложил какие-то разрисованные камешки, раздул жаровню с чайничком - и продает камешки, чай и песни.
А наверху - церковь, прохладная и резная, и по стенам - откидные крошечные стульчики шириной сантиметров по десять, так только, прислониться, а из колонны торчит вдруг резная деревянная рука, а на ней - золотая голубка. Рядом с выходом - огромный сияющий мангал, наполненный песком, в нем - свечки, над ним - вытяжка для хим. производств.
А перед иконой Георгия Победоносца - дары, награда за помощь, видимо - сережки и кулоны, но больше всего часов, прямо гирлянды.
А вокруг церкви - кафе, а вокруг кафе бродят коты. А уедешь в дичь, сойдешь с трассы, сядешь на камушек поглядеть на сияющее море и съесть денер - а и тут материализуются коты.
На узком краю острова, на террасе под дорогой начинаются конюшни - для фаэтонных коней; тянутся эти зеленые крыши на километры, и запах навоза стоит густейший и теплый.
А я-то всю дорогу хотела где-нибудь искупаться. Но все официальные пляжи были закрыты, потому что кто ж в ноябре купается, один неофициальный пляж при какой-то кафешке за сорок лир предложил мне берег, густо заваленный бетонными плитами и ржавой арматурой, а дикие берега, которые удалось рассмотреть, представляли собой совершенную помойку. Так что такое на островах оказалось море - вроде видно, но не подступиться. Да и вся природа тоже - сплошь приватные территории.
Конюшни
Стоянка фаэтонов
Зато в пригородах заборы невысоки, и можно любоваться деревьями и цветами, то в саду торчит вдруг скульптурная группа - пара фигуристов, к примеру, коньки зарываются в картофельную ботву, то прямо на заборе античные изваяньица рассажены - маленькие, беленькие, как садовые гномы..
Микро
Ай, какие там мусорки!
На поверхности улицы торчит нормальный такой маленький бачок педальный, а под ним - металлическая платформа, а к ней снизу приаттачен ОГРОМНЫЙ мусорный контейнер размером с общественный туалет.. Подъезжает машина-кран, вокруг начинают толпиться болельщики, кран цепляет за урночку - и вытаскивает из-под земли ТАКОЭ… Поднимает его над кузовом мусоровоза, открывает у контейнера дно - и все вываливается в кузов, а контейнер бережно ставится на место, под землю.
А это не мусорщик, а старьевщик
Только мне ни разу не хватило терпения дождаться окончания этого шоу и узнать, какое - в нем место занимают гигантские кубические мусорные мешки из нетканого полотна, которые обычно на тачках возят мусорщики; к моменту забора мусора их вокруг машины скапливается три-четыре. Это вкладыши в подземные контейнеры - или самостоятельная мусоросборная единица?
А какие там лавочки!
Например, на Бийюк-Ада возле церкви - складные лавочки. В собранном состоянии - вертикальные, а потом - рраз! - и разворачиваешь, как стульчик икейный.
А перед фуникулером на Пьер Лоти - пластиковые в форме полуоткрытой книги.
Чистильщики
Ай, какие у чистильщиков обуви приспособления - в золоте и вензелях, и паст для обуви там сотня, не меньше.
Продавцы-инвалиды
Вокруг Галатской башни обязательно стоит очередь, а вдоль очереди обязательно ездит пара-тройка колясочников, продает пастилу, зажигалки, палки для селфи и магнитики. Многие покупают из гуманистических соображений.
В магазинчике
Зашли в турецкий магазинчик футболок на Галатах; кто-то очень клевые дизайны понарисовал. Спрашиваю - кто художник, откуда, продавцы говорят - да есть тут один турок, из Анкары. Пока выбираем - прислушиваемся к музыке, что-то знакомое разносится…
- Раз - словечко, два - словечко, будет пе-сен-ка…
Плоды земные
На подъеме к Галатской башне от Каракёя стоит дядька с тележкой, в ней навалены горкой мелкие сильно полосатые (салатово-зеленые) шарики размером с грейп. Как бы арбузики.
Но дядька чистит их, режет, складывает в пакет и отдает покупателю. Кто же арбузы чистит? Оказалось - дыньки, сухие и несладкие.
Каллиграф
В каких-то галереях Гранд-базара работает каллиграф. Совершенно завораживающее зрелище!!
Живность
Очень много бабочек-адмиралов летает там везде. И сидит на камнях. И на столиках кафешек.
В метро
Первый раз едем по линии Мармори и думаем, где бы нам лучше пересесть на трамвай.
В вагоне напротив сидят две девчонки, глядя на наши мытарства, они вдруг выпаливают: «Кен ай хелп ю?»
Мы соглашаемся, спрашиваем, как бы нам попасть на Эминоню, но девчонки дальше беседовать не в состоянии, он хихикают и перешептываются; когда мы выходим на следующей, благодаря их за помощь, одна говорит нам «Си ю лэйте!» - и обе закатываются еще сильней.
А в метро там прикольные мозаики кубистически-дизайнерского толка, и даже потолки вагона расписаны рыбками.
Про музей мозаики
Такой таинственный там есть музейчик - в него можно попасть прямо из рядов подарочного рынка возле Голубой мечети. Вот прям прилавки-прилавки, и вдруг между яблочным чаем и разноцветной керамикой проемчик с надписью - музей мозаики. А за проемчиком - внутренний двор, заваленный кусками каменных колонн и портиков, а под двором - музей. Музейная мозаика - пол, то есть двор, патио Большого дворца императора Юстиниана. И вот за полтора тысячелетия нынешний город поднялся на несколько метров, получается. А ты ходишь по галерее и смотришь вниз, на незапамятные эти сюжеты.
А там тигры грызут людей, медведи когтят зайцев, грифоны раздирают косуль, змеи душат оленей, можно любоваться на нарядную кровь и кишочки.. Есть, правда, кое-какие мирные сюжеты. Вот чувак упал с пегаса, и тот его лягнул. Вот пастух, а вокруг него разбросаны разные какие-то травоядные. Или еще непонятная история - кудрявый дядя бежит и катит перед собою два колеса на палочках, по колесу в каждой руке. И дядя такой не один там бегает. Ну, и просто всякие звери - слоны, орлы, неизвестные науки рептилии, торжество анималистики, в общем. Вот что там Юстиниан устраивал в этом дворике? Прием заранее устрашенных иностранных делегаций?
Слон и лев
Не знаю кто - с не знаю кем))
И тонкость исполнения необычайная, пепельные цвета добавляют элегантности (а они пепельные потому что выцвели, интересно?) Кстати, фон выложен светлыми квадратиками - не в ряд, а полукруглыми этими облачками, которые в мозаике Айя-Софии появляются только в 13 веке, а в 10-11 еще отсутствуют, а тут - гляди-ка! - оказывается, уже в 6 веке использовались вовсю.
Нравится мне, когда приземленный быт -типа римских терм или этих вот задворок - погружаясь в пучины времени, оказывается в разряде возвышенного или, наоборот, глубокого; что же так повышает значимость обыденного? Отблеск вечности?
Разный Стамбул
Вот мы сидим на верхней террасе ресторанчика с видом на ночную Софию, бледные минареты, ртутно блестящий залив; соседи по террасе курят кальян, яблочный дым оседает на кюфты
Вот мы идем по Галатскому мосту перед рассветом; на берегах Золотого рога выстроились стаи фотографов, огромными объективами шарят над горизонтом в поисках солнца. Рыбаки облокотились на перила, кто-то дремлет, кто-то на жаровне греет самоварчик, про рыбу все забыли, кроме чаек.
И вот за мысом розвеет небо - а дальше вся рассветная вдохновляющая симфония разыгрывается как по нотам. И багряные сполохи, и блики на водах и крыльях, и румянец на куполах, и крещендо, золотой вихрь, край солнца из-за горизонта. Рыбаки вяло шевелят удочками.
Или вот мы на набережной. Суета, суматоха, толпы муравьиного люда снуют туда и обратно - на Галаты, на трамвай, на кораблик, на рынок, тут же бродят бубличники и старьевщики, с заунывным таким покриком.
Тут же, в ларьке, жарят на мангале толстенькую скумбрию на балик-экмек, щедро пичкая булку луковыми кольцами и салатом.
Булки для балик-экмек
Или вот мы в мечети, ясно, и солнце скапливается на дне капель толстостенных светильников, как световое масло, а светильников этих много-премного.
Мы сидим на женском балконе и сверху смотрим на огромный красный ковер, резной михраб, голову старика, который неподвижно сидит по-турецки и читает коран.
Мы на острове Бийюк-Ада, вдалеке от поселка; старик, владелец чайной, объясняет нам, что тут спуска к морю нет. Вниз террасами спускается сад, белеет штукатуренный домик, прозрачно курчавятся осенние яблони, за столом в саду сидят две женщины, пыхтит в домике печка, заволакивая кисейным дымом дом, женщин, деревья. Сказка сказок.
Мы на азиатской стороне, неподалеку от пристани Кадыкёй. Самая европейская часть города. Граффити, хипстерские магазинчики, открытые террасы кафе, где сидят девчонки с непокрытыми головами, попивают пиво и курят. Мы находим какое-то джаз-кафе, заставленное книгами и пластинками, где англоговорящая милая девочка насыпает нам спагетти с тунцом и тирамису, и никакой тебе баклавы и имамбаялды!
Мы у подножия холма Пьер Лоти, возле мечети Эйюб, и такая Индия вдруг возникает вокруг. Белая мраморная мечеть, белая мраморная площадь, все гладкое и сияющее, как волна на горизонте перед страной Аслана; над площадью натянуты веревки с яркими флажками, тучные голуби толкутся в фонтане, иногда взлетая неопрятной тучей, семьи движутся по площади от мечети к рынку, объемистые матери в никабах тащат за руки детей, а дети тянутся к тележкам с мороженым или соками, и все трепещет и разбрасывает блики, как на мраморном дворе любимого храма Лакшми в Дели.
Вот мы сидим на втором этаже офигенной кондитерской, где на витринах лежат лучезарные горы баклавы, лукумов, профитролей и панакотт, и перед нами на блюдцах трепещут птифуры, а в креманках - ягодный десерт, и такая печальная, такая трагически-безысходная, такая еврейски-минорная музыка играет, хоть плачь.
Вот мы бессветофорно перебираемся через ветви гигантской развязки, чтоб подобраться к обломку стены Феодосия, которая ограничивает центр города. Спускаемся с эстакады - а внизу, за арыком с мосточками - лужайка, холмы, деревья, стена эта древняя, кони пасутся; вот за деревом расстелен ковер, на нем возлежит пара, беседуя, рядом пыхтит самоварчик, столик с закуской раскинут.. В каком мы веке?
А прямо перед стеной - загон из гофрированного металла, там идут какие-то строительно-ремонтные работы, но нам разрешают пройти через этот загон, чтобы оказаться в парке; а в парке - клубятся сотни котиков, даже по стамбульский меркам как-то слишком. Аа, тут их прицел но кормит какая-то старушка; только - ой! - вперемежку с котиками кормятся черные кролики..
Вот мы заходим в крошечный (6-7 квадратов) пластиковый ларёк возле Гранд-базара, весь заваленный серебряными сережками, колечками и браслетами. Дина смущается, не зная, как бы это попросить померить по-английски или по-турецки.
Тетки, фасующие эти богатства, говорят - ну чё встали, заходите, не тушуйтесь! Оказывается, они из Молдовы, а лавочка вообще-то оптовая, но они нам отсыпят что-нибудь, пусть только Дина скажет, что.
Пока мы толчемся там, вдруг открывается лаз в полу, за ним в полутьме прорисовывается какая-то каменная резьба и уходящие вниз ступени, а из лаза выныривает лысый турок с грудами каких-то цепочек в руках..
Бредем искать Влахернский дворец, точнее, то, что от него осталось, а поскольку не осталось ничего, то просто смотреть окрестности.
Улички карабкаются высоко в гору, вокруг то руины, то обмылки городской стены, то башня с притороченным поодаль лифтом, то малый крымский шанхай из крошечных лачужек, каждая своеобычна и хороша; карабкаются с нами наперегонки местные горные турецкоподданные с большущими мешками зелени и багетов, иногда останавливаются и оборачиваются посмотреть на Золотой Рог, над которым тусуют чайки.
Ну, как говорит Быков в завершение своих двухчасовых лекций, "вот то немногое, что я собирался вам рассказать"))