Северо-Запад, машина и несколько дней.
Озера
Сначала было озеро Могиленское, милые сердцу люди из кораблинского л., темная торфяная вода, белые лилии, толстые комары, Маринкины и Женины песни у лазурного костра, стих адмирала и уходящие к горизонту паруса швертботов.
Потом волною лизало песок бескрайнее Чудское озеро, но волна оказалось совершенно зеленой, зацветшей, песчаные дюны были засыпаны пластиковыми стаканами и уставлены табличками «attention, пограничная зона», «водоохранная зона», «100-метрова полоса местности, прилегающая к берегу», и везде штрафы, КоАП ст. NN, а над песками крутились радиолокационные антенны пограничной службы.
Потом-то мы увидели другое Чудское озеро, синее, сияющее, бликующее, утопающее в бесконечных осоках, про которые хочется сразу петь, что «..легавая застыла чутко» - не знаю толком, что такое плавни, но шорох в этих осоках стоит - заслушаешься.
Еще было озеро Засушье - домашнее, сосновое, черничное, в осоках и кувшинках, с бесконечным закатом, заштрихованным черными стволами, с ветром, гоняющим все, что попадается ему под крыло - волны, отражения, листья, резиновую лодчонку, в которой я сижу.
А потом у подножия холма Труворова городища синело озеро Городищенское, в нем отражались белые облака в лазурной синеве, у берега в камышах какой-то баклан средней полосы сушил подмышки, а за камышами простиралась земля - вот, да, именно простиралась! - холмистая, луговая, с темными полосами перелесков и серебристыми домишками, совершенно как спина чуда-юда-рыбы кита из картинки к ершовской сказки.
А Трувор-то - фигура загадочная, человек и пароход. То ли брат Рюрика, а то ли весь верный род Рюрика, поди сейчас разбери. По последним историческим веяниям, все же человек, который пришел править кривичами веке в девятом веке и сообразил делать укрепленное поселение у Жеравьей (!) горы в районе нынешнего Старого Изборска.
И озеро Мальское мелькало сквозь елки где-то глубоко под откосом, пока мы шли по просторным полям между Малами и Конечками, и кругом были золотая подсушенная трава, и зеленая живая трава, и мышиный горошек, и кашка, и цикорий, и великие борщевики.
А потом было озеро Утецкое, утреннее, придорожное, окруженное разбитыми шестерками и девятками рыбаков; мужички при нас обошли озеро, поставили сетки, вытащили надувную лодку, швырнули на багажник девятки и поехали восвояси, придерживая лодку через окна руками, водитель - левой, пассажир - правой. А купаться вместо завтрака там было ох как хорошо.
Еще повидали мы черный Ганнибалов пруд, столь заросший ярчайшей зеленой ряской, что мог бы сойти за клумбу, и задумчивый пруд в Тригорском, в котором отражался вновь построенный в 1962 году усадебный дом Осиповой-Вульф. Да, и все положенные дали были на месте - вроде бы, аутентичные, не новодел.
Помаячило перед нами и озеро Велье, единственный узкий съезд к которому был уставлен машинами, мангалами и уложен скатертями-самобранками, и подбежавшие детишки сказали нам, что это пикник, ну, мы и уехали с чужого праздника ночевать в пустынный сосновый лес на границе заросшей малиной вырубки, где тонкие сосны упирались куда-то в звезды, совсем как у художника Нисского.
А купались мы утром уже на озере Зверинском у базы «Алоль», столь любимой родителями, под трубные крики ослика, привязанного возле столовой, среди настоящих неподдельных отдыхающих, честно не заплывающих за буйки.
Потом мы миновали несметное множество озер - Усвеча и Спастер, Кошкино и Глыбошня, и множество совсем безымянных, а потом пролетело озеро Пено и, наконец, открылся Селигер - огромный, спокойный, пламенеющий на закате в окружении черных сосновых лесов.
Какая же это красота - озера, сколько же в них дополнительного неба, и какое же спасибо плейстоценовому покровному оледенению за это душеспасение.
Current Music - песня Бориса Рощина.
Фауна
Аисты, аисты, много аистов. По большей части, они ходят или стоят вдоль дорог, как верстовые столбы, иногда летают тяжело, бомбордировщицки, еле таща свои клювы; нипочем не доверила бы им младенца.
Странно, но дороги и машины этим птицам ни по чем, а вот если ты пешком подкрадываешься к гнезду, в котором тусят аисты, они вдруг начинают смущаться, приседать и прятаться за бортом гнезда, притворяясь ветошью.
А на нашем озере жила белая цапля, она плавно летала над водой, опускаясь в осоках то тут, то там, чтобы таинственно постоять на одной ноге.
А уж всяких мелких неопознанных певчих птиц вокруг порхала тьма. И пели, и пели!
По полям ходили грачи и галки, в небе над ними парили мелкие хищнички - пустельги, может? Ну и чайки, чайки, везде - и обычные, и озерные, со своими криками о дальних горизонтах, а еще стрижи и ласточки со своими хорошими прогнозами.. Эх, была б я орнитолог, был бы толк, а я так зазря наслаждалась.
Названия
Чужбина и Ночлегово, Середка и Конечки, Быки и Барабаны, Заходы и Крюки, Козлы и Слёзы, Мысс и Ямм, Поверещи и Грядище, Рубцовщина и Бурцовщина, Заклинье и Залахтовье, Замошье и Залединье, Замостечье и Замогилье. Ааа, еще Обижа на речке Абижа.
Монастыри
Ой, насмотрелись мы их, всяких!
Есть Мирожский монастырь во Пскове, 12 век, окаменевшая твердыня духа и какая-то немыслимая древность - 1140-е годы! В Преображенскй храм, приземистый и головастый, пригласили тогда мастеров-живописцев из Византии, они не скупились в средствах - одного лазурита сколько пошло, и это не плотная рефть с несколькими синими крупинками, это прямо настоящая густая синева! - а еще киноварь, и малахит, всё привозные, всё из дальних краев дорогущие краски. Глауконит и охры, может быть, поближе нашлись, да и то не совсем ясно.
А уж сколько ликов и сюжетов вместилось на стены и своды этого небольшого, в общем-то, храма - и не сосчитаешь! Сарабьянов вот говорит, это потому, что в это время и в этом месте требовалось мессионерство, христианское просвещение, и надо было сотворить храм так, чтобы разом распахивалось перед глазами попавшего туда все бесконечное величие этой веры.
Сейчас в храме реставрация идет, раскрывают эти древние фрески, выводят их из-под записей 19 века и оставляют в первоначальном негламурном виде. И это хорошо. И вообще там хорошо, отдохновенно так.
А еще нечаянно, пытаясь попасть в реставрируемые Поганкины палаты, набрели мы на чудесный и укромный монастырь 15 века, Старо-Вознесенский. Такой псковский, такой бывший белый, только бегунец тенью крадется по стене, а на макушке темная, лемехом крытая, луковка. А еще одна, совсем лохматая - на какой-то пристройке, а уж на фасде-то - звонница на три колокола. И вдруг это средневековый лаконизм переходит (правда, у них общая стена!) в желтый особняк с колоннами, треугольным фронтоном и куполом, явно пристройка века 18-го. И в этом особняке теперь - планетарий.
А еще видели мы будущий монастырь на Чудском, в Кобыльем городище. Там священник Никандр вокруг храма архистратига Михаила (15 века) и несколько более позднего кладбища собрался женский монастырь обустраивать. Пока, правда, там только церковь синеглавая стоит, с одной стороны у нее - буйно заросшее кладбище, с другой - сияющие воды Чудского озера, а с третьей - бюст Александра Невского.
К Мальскому скиту (Онуфриевой пустыни) неподалеку от Изборска мы шли по длинной и путанной тропе - сначала вдоль Городищенского озера, потом по крутому склону Жиравьей горы, среди лугового разнотравья, потом по уши в дуднике, который волновался под ветром, как море, потом по Мельничной балке - темным и промозглым лесам без крапинки солнца, потом по крутым склонам белого травертина, потом сквозь кусты к ключу-кипуну, где в роднике выбивающиеся из-под земли струи все время взбалтывают мелкую известковую дресву, как будто накипь в чайнике, и она клубится, бурлит, но не клокочет.
Потом долго шли полями сухой золотистой травы, а под нами далеко внизу сквозь темные леса поблескивало озеро, потом отыскали тоненькую стежку через мокрую траву с борщевиками, проломились через густой орешник - и оказались на старинном кладбище со множеством эстонских фамилий, оно крутыми ступеньками спускалось к пятиглавой церкви и огромной колокольне, которую хотелось назвать Храминой из-за несколько угнетающей величественности и самодостаточности. Храмы эти строились веке в 15-16м, однако архитектура главного собора совсем не псковская, а, скорее, московская, а колокольня вообще ни на что не похожа. Считают, что это перестроенная в 20 веке классическая звонница.
Никто не встретился нам в скиту; раньше-то это был серьезный монастырь, только рушили его часто, и на несколько десятков лет он прекращал существование. Многие монахи там были народности сету, это, вроде бы, прямые потомки чуди белоглазой, и, когда эта земля была Эстонией, их пытались отлучить от православия. Сейчас-то пустынь находится в ведениии Псково-Печерского монастыря, реставрация идет, но сколько там братии - не известно.
А Псково-Печерский монастырь-то как наряден под июльским солнцем! Белеют стены церкви Николы-Вратаря, покрытые известкою уже в сто, наверное, слоев, так что все углы уже округлы, как у Гауди, белеют столбы вдоль Кровавого пути, по которому катилась отрубленная саблей голова настоятеля Корнилия, который как-то не так встретил Ивана Грозного у надвратной церкви. А, белеет еще высокая звонница внизу. А остальные храмы-то - красные, желтые, золотые, и цветы кругом на клумбах - красные, розовые, оранжевые, а палаты архимандрита - бирюзовые, с белой резьбой, с балкончиком.. Когда там путешествовали мои родители, в 60-х, на балкончик выходил настоятель, отец Алипий, поздравлял паству с праздником. Очень фантастический жизненный путь был у человека! Художник, колхозник, проходчик метрополитена, диспетчер, солдат, прошедший всю войну, художник, монах, настоятель. Человечность сохранил, говорят, до конца жизни, и при реставрации монастыря очень в художественные дела вникал, стремился как можно меньше новшеств в декор и роспись вносить.
А под разноцветными храмами скрываются пещеры, Богом зданныя, с них-то все и начиналось, здесь поселился Марк, «начальный инок» монастыря на исходе 14 века (хотя, может, первым был вовсе и не он). А потом-то монахи «расширили и углубили» пещерные ходы в девонских железистых песчаниках, теперь там улицы и перекрестки, вдоль которых выбиты ниши, занятые захоронениями, тут около 10 000 человек покоится - монастырь же ни разу за всю свою историю не закрывался!
Главная пещерная улица укреплена кладкой, которая выложена в 1900-х годах, потому что песчаник начал осыпаться. Сейчас сюда и не пускают почти, чтоб не изменять микроклимат, потому что главным для крепости стен и сводов считают постоянство температуры-влажности (+10 С и 95%). Поэтому и мощи тут благостно тлеют, но без запаха. Мощи всяких именитых людей - в отдельных нишах, закрытых керамидами, керамическими барельефами именными, а простые монахи во гробах складируются штабелями в братских кладбищах. По словам одного из иноков, по мере тления нижние гробы «складываются гармошкой», и больше гробов помещается. Входы в братские кладбища большими иконами загорожены. Да, и во глубине пещер есть церковь, главная икона в которой вырезана из мрамора.
А еще на территории монастыря есть два святых источника, вокруг суетится очередь с бутылками, и если есть своя тара, можно бесплатно накачать - такая там матерая рукоять на колонке, восторг. А уж какие штапельные платья преграждают дорогу к обители!..
К Нило-Столобенской пустыни на Селигере мы прибыли как раз на закате, когда солнце бесшумно катилось в расплавленное озерное золото, чернели в безветрии сосны на берегах, суетились продавцы, сворачивая лотки, загромоздившие все подступы ко входу в святыню, фырчали автобусы, поджидая последних паломников, тарахтели моторки, стрекотал гидроплан.
Пустынь поражает своим державным великолепием; огромен и многогранен Богоявленский собор, Архиерейский дворец на сам Эрмитаж мог бы поглядывать свысока, столько украшений потратил на него архитектор Львов (не Николай, которого любим мы по Райку, Василево и Торжку, а Иван Федорыч, лет на сорок младше Николая). Купола, пинакли, шпили, пилястры, фронтоны, готические окна, колонны, весь сыр в один вареник и лепнины побольше. Очень прекрасное здание! Сейчас весь ансамбль монастыря, за исключением дальних служб, отреставрирован и так нарядно желтеет, как будто над ним трудился Росси (кстати, Росси и правда делал проекты центрального собора, но они так и остались нереализованными; возможно, эскизами этими интересовался Львов, потому что они как раз полны шпилей и шишечек, в отличие от академической строгости нынешнего храма).
Говорят, тут рядом располагался лагерь «Наших», и возможность дружеского визита сами знаете кого ускорила реставрацию, так что сейчас обитель выглядит очень благоустроенной. Местами.
Ну, в Борисоглебский монастырь в Торжке мы не заезжали, только полюбовались на него издалека.
Ох. И надо ли говорить, что во всех этих монастырях, благостных и суетных, древних и обновленных, во всех - честно, Наташ! - нас догонял и воодушевлял визг газонокосилки.
Храмы
Ой, до чего разные там храмы! Вот древний Преображенский или чуть его помладше храм Петра и Павла с буя (что за буй??) - псковские такие, посконные, и тут же - позапрошлого века красно-кирпичная, под звездно-синими куполами, церковь Александра Невского Омского почему-то полка.
А вот Троицкий собор в Псковском Кроме - уже московского стиля (конец 17 века), высоченный, пятиглавый, с крытыми зеленым металлом контрфорсами, с крыльцом-галереей, и никаких вам бегунцов, а затейливые орнаменты обрамляют все проемы.
Вот в Ремде новодел - 19 век, краснокирпичная церковь с серыми жестяными главками-луковками, только эти луковки больше похожи уже на свёколки.
Вот в Острове церковь Жен-мироносиц при кладбище - восьмерик с одной главкой на тощем барабане, высокая колокольня, купол, шпиль, и пронзительно, как маяк, сияет под солнцем купол, крытый каким-то синим поликарбонатом.
Никольская церковь на Труворовом городище (17 в), вообще ни на что не похожая, бесстолпный куб, увенчанный перевернутым стаканчиком каким-то, с крестообразными прорезями в стенах, с пристроенными трапезной и звонницей, со вмонтированными в стену поклонными каменными крестами. Хорошо там, в этой церкви над обрывом.
Флора
Сосны, сосны на пологих холмах, перекрученные корни, присыпанные бурой хвоей. То мощные, с большими кронами, с терракотовой на закате корой. То тощие, длинные, с крошечным пучком веток на заоблачной макушке. Здоровские!
Осины на вырубках - мелкие, круглолистые, шепчущие. Ивы на берегах - плюшевые, мягкие, округлые, как мягкие игрушки в форме капусты брокклоли. Березы у заборов - мелколиственные, уходящие белыми стволами в небесную синь. Бузина под крепостными стенами - нарядная, с зеленющею листвой и алыми гроздьями ягод.
На озерах - кувшинки и лилии, ну, то есть кувшинки и кубышки, блинчики их листьев очень увеселяют водные глади с академически-прекрасными отражениями неба и облаков. Вокруг озер - осоки и камыш, ну, то есть рогоз; самый великолепный ансамбль для исполнения песен ветра. На лугах - ромашки, иван-чай, донник, кашка, дудник, фенхель (или пастернак?), мышиный горошек - все белое, розовое, желтое или фиолетовое, и все медово-душистое; а еще мятлик, овсяница, ежа, кукушкины слезки, полынь - для горечи, куда ж без нее.
А, ну и царь местной флоры - это борщевик. То есть БОРЩЕВИК, конечно, столь он величественен и всемогущ. Трехметровые зонты его осеняют поля и дороги, золотятся на закате, закручивают туманные омуты на рассвете, на любой фотографии обеспечивают графичную тень, передний план и вертикальный масштаб. Короче, эстетическая ценность борщевика неоспорима. Но - восхищаемся, не приближаясь, как в Лувре или Уфицци.
Крепости
Отличные там крепости - что Псков, что Изборск, что Печоры. Невнятно-серые, неуловимо романские, с тесовыми кровлями башен и стен, резной горизонтальной «оборкой» (она называется «полица со свесом красного тёса»), которая отбрасывает реснитчатые тени на стены. Стены широкие, бойницы с далекими видами, башни-колодцы, все внутренние пространства которых перечеркнуты колоннами света из окон и огромными стволами деревяных распорок.
Даже восстановленные (в не которых местах с нуля) и приведенные во вполне туристический вид эти крепости не похожи на обычный леденцовый новодел после «реставрации».
Крепости эти и правда были крепки, очень здорово в Изборске преподают военную историю (в виде надписей на камнях, разложенных в виде круга в траве у башни Луковки): «На Жеравьей горе посадником Шелогом построена мощная каменная крепость». «1480 год магистр ордена со всею землею к велице силе со многим замышлением подошел к Изборску. Постояв двое суток, ливонцы отошли от горда и пошли ко Пскову» «1503 год Рыцари опять пытались взять Изборск, но безуспешно», «1569 год Изборск обманом взят войсками литовского воеводы Полубенского и освобожден через две недели», «1581 Изборск захвачен войсками Стефана Батория».
А слова-то какие про эти крепости говорятся: Кром (сердце города, где были закрома, а не жилые дома) и Окольный город, перси (крепостные стены), захаб (рукав), в который попадаешь сразу после ворот, потому что, когда строили стены, их не сомкнули в кольцо, а вели параллельно, в виде коридора, который легко обстреливать. И какие названия там в ходу - Водобежные ворота, Довмонтов город, Смердиев захаб, Тайный вылаз..
Похоже, что и правда эти крепости могли взять только обманом - то есть сдавали недругам сами жители, потому что военная сила о них зубы сломала бы.
На персях Крома украшение висит, черного металла с благородной ржавчиной - двухметровый «меч Довмонтов», прапор с барсом (Псковский герб), гербы соратников по Чудскому побоищу - Новгорода, Переяславля, - и чеканные слова Черкасова-Эйзенштейна про «кто к нам с мечом придет». Вот редкое место, где все это железное милитари вполне уместно.
А то вот по дороге проезжали новый монумент подо Ржевом. И так мне не по себе стало от величины этого колосса. Как будто не великую скорбь тут овеществляют, а раздувают великодержавный патриотизм. Или это у меня профдеформация гражданина РФ?
Камни
Совсем я не ожидала в этих краях не только ледниковые гранитные валуны обозревать, но и наблюдать коренные выходы известняков и мергелей (девонских?), из которых вырастают стены крепостей, ими же сложенных. Видавшие виды карбонатные толщи разбиты трещинами на пачки некрупных пластин, и то и дело думаешь - это еще скала - или уже стена? Их блеклый, серо-бурый оттенок совсем не похож по цвету на московский «белый камень».
Травертины еще попадались, рыхлые известковые туфы, образующиеся благодаря подземным водам. Еще - красные девонские песчаники - совсем рыхлые, почти пески. А из плотного песчаника, говорят, и был останец, который прозвали Вороньим камнем и возле которого Александр Невский инструктировал свое войско в 1242 году.
Ну, и гранитные валуны, конечно!
Усадьбы
Не считая Михайловского и Тригорского, которые и так вы знаете - и дуб уединенный, и скамью Онегина, и черный Ганнибалов пруд, и Ганнибаловы же ели, и вид на долину Сороти с балкона, и скошенный перед нею луг, и недвижное отражение нового господского дома в тригорском пруду, и обрывистые берега реки - так вот, кроме этих безлюдных блаженств попалась нам одна только усадьба, в городе Остров.
Усадьба Валуевых, выстроенная в 1760 году, в которой останавливались проездом Екатерина Вторая и Первый Николай, сейчас принадлежит Многопрофильному колледжу и выглядит трагически. Утрачен фасад с фронтоном и парадной лестницей, зато почему-то сохранились колонны, фронтон и лев (один) в торце здания. Очень странноватое сооружение на высоооком, простоооорном берегу реки Великой, с видом на цепные мосты и бойлерную с надписью «ЦОЙ ЖИВ», утопающую в высоченной пижме.
Реки
Главные реки нашего путешествия - Желча, Сороть и Великая. В Великой мы даже купались, она очень мелкая.
Стоянки
Все это путешествие проходило у нас под лозунгом «даешь дистанцию!», так что ни с кем мы не знакомились в пути. Ну, кроме Владимира и Татьяны из музея Ледового побоища и Жени в Изборске. Так что прекрасные и особенные гении места почти не озаряли наш путь, так что пронеслись мы по этой земле, почти не взаимодействуя с нею, как кораблик из сосновый коры плывет по облакам, отразившимся в реке, их совсем не тревожа, как будто бы по небу, а все-таки нет. На вид показалось нам, что на псковщине (какой ужасный суффикс все же!) поменьше руин и умирающих деревень, и по дорогам можно проехать, в отличие от сопредельных областей. Но это не точно; я же говорю, дистанцировались мы.
Правда, в нашем практически дубовом уединении какие-то люди всегда находились рядом, ну, то есть на уровне слышимости. А звучать у нас все умеют очень. Моторкой, бензопилой, караоке, мотоциклом, квадрокоптером и квадроциклом, да просто колоночкой, наконец.
Я же поняла же, как я избалована Камчаткой - местом, где землю и тишину не надо ни с кем делить. До этого каждый год я убывала в это блаженное «никого»; теперь - нет, и что, за это состояние тут надо всегда бороться, да?
Дары и комары
Даров было много. Грибы. Немножко тщательно отобранных пластинчатых - сыроег и лисичек, как же смешно они уменьшаются при жарке - как динозаврики из гидрогеля при высыхании, становятся гномскими и умилительными. А еще были неприличные груды маслят, которыми поросли противопожарные песчаные канавы.
Было много черники - и самая малость малины, только на вырубках, на солнышке, где могли вызреть крошечные ягодки-многокостянки, хотя какой тут «много-», пара-тройка сочных костянок - и готово.
А вот уж комаров не было почти совсем.
Музеи
Совершенно неожиданно, Ленке благодаря, попали мы в музей Ледового побоища в деревне Самолва, на берегу озера.
Нашелся московский филантроп, который дал денег на сооружение в деревне музея, посвященного работе комплексной экспедиции АН СССР, посвященной поиску места Ледового побоища.
А экспозицию делал сын одного из сотрудников экспедиции, который сам с 14 лет в ней участвовал, Владимир Александрович Потресов. Здорово сделал, кстати, классно и тематически, и графически; очень мне понравилось. Почти без мультимедийных экспонатов, кстати.
И этот же В.А. Потресов повел для нас экскурсию, и объяснил, в чем была значимость этой мелкой, в общем-то, стычки с ливонцами, и как болтался накануне нее Невский между Новгородом, Переславлем и Псковом, и как придумали всю битву для Эйзенштейна, и как с интереса генерала Караева к военно-историческим реконструкциям выросла огромная экспедиция, и как водолазы искали Вороний камень, у которого Александр собирал свое войско, и как они, школьники, искали систему волоков на пути из варяг в греки. Много чего рассказал, в общем, отличный такой дядька 79 лет. А потом мы посмотрели кино, снятое студией документальных фильмов в 60-м, наверное, году - про работу экспедиции; и такие там были сюжеты, и комментарии, и закадровый голос, и персонажи прекрасные. «Бакенщик Иван Васильич Гусь».
А, узнали мы там особенные слова - сеговица (место с тонким льдом на озере) и жальник (захоронение). В общем, этот культурный центр в Самолве нам понравился. И как двое его сотрудников там изолировались отлично - тоже понравилось.
И в музее А.С. в Михайловском побывали. Все такие же пластмассовые экскурсоводы тарабанят там все тот же текст без единой своей интонации, и все так же фантастически прекрасен солнечный вид на Сороть из сумрачной столовой, совершенно как картина из рассказа «Фанданго», и столь же штофны обои в гостиной, интерьер которой воссоздавался по этим стихам, столь же бесконечны мундштуки трубок в кабинете. Кусочек навеки застывшего мгновенья, таракан в янтаре. А каково же там жилось А.С., интересно? В обычном сельском бардаке, без котурнов? Как носился он по этой анфиладе, хлопая дверьми - ведь наверняка же его многое бесило в этой вынужденной буколике..
И какие же там трогательные этикетки!
«Мемориальные предметы:
Шары биллардные из Михайловского
Полочка для киёв из музея Пушкина в Вильнюсе (?)
Ручка от кареты Пушкина
Пресс-папье из сосны, погибшей в 1895 г - последней из трех сосен, воспетых поэтом в стихотворении «И вновь я посетил..»
Что сказать. Широко жил партизан Боснюк.
PS
Словарный диктант:
Кром
Сеговицы
Перси
Жальник
Захаб
PPS А хорошее путешествие получилось, вольное, бездонно-красивое, без единого дождя, сломанной шаровой и свары коллектива. Спасибо!
Сначала было озеро Могиленское, милые сердцу люди из кораблинского л., темная торфяная вода, белые лилии, толстые комары, Маринкины и Женины песни у лазурного костра, стих адмирала и уходящие к горизонту паруса швертботов.
Потом волною лизало песок бескрайнее Чудское озеро, но волна оказалось совершенно зеленой, зацветшей, песчаные дюны были засыпаны пластиковыми стаканами и уставлены табличками «attention, пограничная зона», «водоохранная зона», «100-метрова полоса местности, прилегающая к берегу», и везде штрафы, КоАП ст. NN, а над песками крутились радиолокационные антенны пограничной службы.
Потом-то мы увидели другое Чудское озеро, синее, сияющее, бликующее, утопающее в бесконечных осоках, про которые хочется сразу петь, что «..легавая застыла чутко» - не знаю толком, что такое плавни, но шорох в этих осоках стоит - заслушаешься.
Еще было озеро Засушье - домашнее, сосновое, черничное, в осоках и кувшинках, с бесконечным закатом, заштрихованным черными стволами, с ветром, гоняющим все, что попадается ему под крыло - волны, отражения, листья, резиновую лодчонку, в которой я сижу.
А потом у подножия холма Труворова городища синело озеро Городищенское, в нем отражались белые облака в лазурной синеве, у берега в камышах какой-то баклан средней полосы сушил подмышки, а за камышами простиралась земля - вот, да, именно простиралась! - холмистая, луговая, с темными полосами перелесков и серебристыми домишками, совершенно как спина чуда-юда-рыбы кита из картинки к ершовской сказки.
А Трувор-то - фигура загадочная, человек и пароход. То ли брат Рюрика, а то ли весь верный род Рюрика, поди сейчас разбери. По последним историческим веяниям, все же человек, который пришел править кривичами веке в девятом веке и сообразил делать укрепленное поселение у Жеравьей (!) горы в районе нынешнего Старого Изборска.
И озеро Мальское мелькало сквозь елки где-то глубоко под откосом, пока мы шли по просторным полям между Малами и Конечками, и кругом были золотая подсушенная трава, и зеленая живая трава, и мышиный горошек, и кашка, и цикорий, и великие борщевики.
А потом было озеро Утецкое, утреннее, придорожное, окруженное разбитыми шестерками и девятками рыбаков; мужички при нас обошли озеро, поставили сетки, вытащили надувную лодку, швырнули на багажник девятки и поехали восвояси, придерживая лодку через окна руками, водитель - левой, пассажир - правой. А купаться вместо завтрака там было ох как хорошо.
Еще повидали мы черный Ганнибалов пруд, столь заросший ярчайшей зеленой ряской, что мог бы сойти за клумбу, и задумчивый пруд в Тригорском, в котором отражался вновь построенный в 1962 году усадебный дом Осиповой-Вульф. Да, и все положенные дали были на месте - вроде бы, аутентичные, не новодел.
Помаячило перед нами и озеро Велье, единственный узкий съезд к которому был уставлен машинами, мангалами и уложен скатертями-самобранками, и подбежавшие детишки сказали нам, что это пикник, ну, мы и уехали с чужого праздника ночевать в пустынный сосновый лес на границе заросшей малиной вырубки, где тонкие сосны упирались куда-то в звезды, совсем как у художника Нисского.
А купались мы утром уже на озере Зверинском у базы «Алоль», столь любимой родителями, под трубные крики ослика, привязанного возле столовой, среди настоящих неподдельных отдыхающих, честно не заплывающих за буйки.
Потом мы миновали несметное множество озер - Усвеча и Спастер, Кошкино и Глыбошня, и множество совсем безымянных, а потом пролетело озеро Пено и, наконец, открылся Селигер - огромный, спокойный, пламенеющий на закате в окружении черных сосновых лесов.
Какая же это красота - озера, сколько же в них дополнительного неба, и какое же спасибо плейстоценовому покровному оледенению за это душеспасение.
Current Music - песня Бориса Рощина.
Фауна
Аисты, аисты, много аистов. По большей части, они ходят или стоят вдоль дорог, как верстовые столбы, иногда летают тяжело, бомбордировщицки, еле таща свои клювы; нипочем не доверила бы им младенца.
Странно, но дороги и машины этим птицам ни по чем, а вот если ты пешком подкрадываешься к гнезду, в котором тусят аисты, они вдруг начинают смущаться, приседать и прятаться за бортом гнезда, притворяясь ветошью.
А на нашем озере жила белая цапля, она плавно летала над водой, опускаясь в осоках то тут, то там, чтобы таинственно постоять на одной ноге.
А уж всяких мелких неопознанных певчих птиц вокруг порхала тьма. И пели, и пели!
По полям ходили грачи и галки, в небе над ними парили мелкие хищнички - пустельги, может? Ну и чайки, чайки, везде - и обычные, и озерные, со своими криками о дальних горизонтах, а еще стрижи и ласточки со своими хорошими прогнозами.. Эх, была б я орнитолог, был бы толк, а я так зазря наслаждалась.
Названия
Чужбина и Ночлегово, Середка и Конечки, Быки и Барабаны, Заходы и Крюки, Козлы и Слёзы, Мысс и Ямм, Поверещи и Грядище, Рубцовщина и Бурцовщина, Заклинье и Залахтовье, Замошье и Залединье, Замостечье и Замогилье. Ааа, еще Обижа на речке Абижа.
Монастыри
Ой, насмотрелись мы их, всяких!
Есть Мирожский монастырь во Пскове, 12 век, окаменевшая твердыня духа и какая-то немыслимая древность - 1140-е годы! В Преображенскй храм, приземистый и головастый, пригласили тогда мастеров-живописцев из Византии, они не скупились в средствах - одного лазурита сколько пошло, и это не плотная рефть с несколькими синими крупинками, это прямо настоящая густая синева! - а еще киноварь, и малахит, всё привозные, всё из дальних краев дорогущие краски. Глауконит и охры, может быть, поближе нашлись, да и то не совсем ясно.
А уж сколько ликов и сюжетов вместилось на стены и своды этого небольшого, в общем-то, храма - и не сосчитаешь! Сарабьянов вот говорит, это потому, что в это время и в этом месте требовалось мессионерство, христианское просвещение, и надо было сотворить храм так, чтобы разом распахивалось перед глазами попавшего туда все бесконечное величие этой веры.
Сейчас в храме реставрация идет, раскрывают эти древние фрески, выводят их из-под записей 19 века и оставляют в первоначальном негламурном виде. И это хорошо. И вообще там хорошо, отдохновенно так.
А еще нечаянно, пытаясь попасть в реставрируемые Поганкины палаты, набрели мы на чудесный и укромный монастырь 15 века, Старо-Вознесенский. Такой псковский, такой бывший белый, только бегунец тенью крадется по стене, а на макушке темная, лемехом крытая, луковка. А еще одна, совсем лохматая - на какой-то пристройке, а уж на фасде-то - звонница на три колокола. И вдруг это средневековый лаконизм переходит (правда, у них общая стена!) в желтый особняк с колоннами, треугольным фронтоном и куполом, явно пристройка века 18-го. И в этом особняке теперь - планетарий.
А еще видели мы будущий монастырь на Чудском, в Кобыльем городище. Там священник Никандр вокруг храма архистратига Михаила (15 века) и несколько более позднего кладбища собрался женский монастырь обустраивать. Пока, правда, там только церковь синеглавая стоит, с одной стороны у нее - буйно заросшее кладбище, с другой - сияющие воды Чудского озера, а с третьей - бюст Александра Невского.
К Мальскому скиту (Онуфриевой пустыни) неподалеку от Изборска мы шли по длинной и путанной тропе - сначала вдоль Городищенского озера, потом по крутому склону Жиравьей горы, среди лугового разнотравья, потом по уши в дуднике, который волновался под ветром, как море, потом по Мельничной балке - темным и промозглым лесам без крапинки солнца, потом по крутым склонам белого травертина, потом сквозь кусты к ключу-кипуну, где в роднике выбивающиеся из-под земли струи все время взбалтывают мелкую известковую дресву, как будто накипь в чайнике, и она клубится, бурлит, но не клокочет.
Потом долго шли полями сухой золотистой травы, а под нами далеко внизу сквозь темные леса поблескивало озеро, потом отыскали тоненькую стежку через мокрую траву с борщевиками, проломились через густой орешник - и оказались на старинном кладбище со множеством эстонских фамилий, оно крутыми ступеньками спускалось к пятиглавой церкви и огромной колокольне, которую хотелось назвать Храминой из-за несколько угнетающей величественности и самодостаточности. Храмы эти строились веке в 15-16м, однако архитектура главного собора совсем не псковская, а, скорее, московская, а колокольня вообще ни на что не похожа. Считают, что это перестроенная в 20 веке классическая звонница.
Никто не встретился нам в скиту; раньше-то это был серьезный монастырь, только рушили его часто, и на несколько десятков лет он прекращал существование. Многие монахи там были народности сету, это, вроде бы, прямые потомки чуди белоглазой, и, когда эта земля была Эстонией, их пытались отлучить от православия. Сейчас-то пустынь находится в ведениии Псково-Печерского монастыря, реставрация идет, но сколько там братии - не известно.
А Псково-Печерский монастырь-то как наряден под июльским солнцем! Белеют стены церкви Николы-Вратаря, покрытые известкою уже в сто, наверное, слоев, так что все углы уже округлы, как у Гауди, белеют столбы вдоль Кровавого пути, по которому катилась отрубленная саблей голова настоятеля Корнилия, который как-то не так встретил Ивана Грозного у надвратной церкви. А, белеет еще высокая звонница внизу. А остальные храмы-то - красные, желтые, золотые, и цветы кругом на клумбах - красные, розовые, оранжевые, а палаты архимандрита - бирюзовые, с белой резьбой, с балкончиком.. Когда там путешествовали мои родители, в 60-х, на балкончик выходил настоятель, отец Алипий, поздравлял паству с праздником. Очень фантастический жизненный путь был у человека! Художник, колхозник, проходчик метрополитена, диспетчер, солдат, прошедший всю войну, художник, монах, настоятель. Человечность сохранил, говорят, до конца жизни, и при реставрации монастыря очень в художественные дела вникал, стремился как можно меньше новшеств в декор и роспись вносить.
А под разноцветными храмами скрываются пещеры, Богом зданныя, с них-то все и начиналось, здесь поселился Марк, «начальный инок» монастыря на исходе 14 века (хотя, может, первым был вовсе и не он). А потом-то монахи «расширили и углубили» пещерные ходы в девонских железистых песчаниках, теперь там улицы и перекрестки, вдоль которых выбиты ниши, занятые захоронениями, тут около 10 000 человек покоится - монастырь же ни разу за всю свою историю не закрывался!
Главная пещерная улица укреплена кладкой, которая выложена в 1900-х годах, потому что песчаник начал осыпаться. Сейчас сюда и не пускают почти, чтоб не изменять микроклимат, потому что главным для крепости стен и сводов считают постоянство температуры-влажности (+10 С и 95%). Поэтому и мощи тут благостно тлеют, но без запаха. Мощи всяких именитых людей - в отдельных нишах, закрытых керамидами, керамическими барельефами именными, а простые монахи во гробах складируются штабелями в братских кладбищах. По словам одного из иноков, по мере тления нижние гробы «складываются гармошкой», и больше гробов помещается. Входы в братские кладбища большими иконами загорожены. Да, и во глубине пещер есть церковь, главная икона в которой вырезана из мрамора.
А еще на территории монастыря есть два святых источника, вокруг суетится очередь с бутылками, и если есть своя тара, можно бесплатно накачать - такая там матерая рукоять на колонке, восторг. А уж какие штапельные платья преграждают дорогу к обители!..
К Нило-Столобенской пустыни на Селигере мы прибыли как раз на закате, когда солнце бесшумно катилось в расплавленное озерное золото, чернели в безветрии сосны на берегах, суетились продавцы, сворачивая лотки, загромоздившие все подступы ко входу в святыню, фырчали автобусы, поджидая последних паломников, тарахтели моторки, стрекотал гидроплан.
Пустынь поражает своим державным великолепием; огромен и многогранен Богоявленский собор, Архиерейский дворец на сам Эрмитаж мог бы поглядывать свысока, столько украшений потратил на него архитектор Львов (не Николай, которого любим мы по Райку, Василево и Торжку, а Иван Федорыч, лет на сорок младше Николая). Купола, пинакли, шпили, пилястры, фронтоны, готические окна, колонны, весь сыр в один вареник и лепнины побольше. Очень прекрасное здание! Сейчас весь ансамбль монастыря, за исключением дальних служб, отреставрирован и так нарядно желтеет, как будто над ним трудился Росси (кстати, Росси и правда делал проекты центрального собора, но они так и остались нереализованными; возможно, эскизами этими интересовался Львов, потому что они как раз полны шпилей и шишечек, в отличие от академической строгости нынешнего храма).
Говорят, тут рядом располагался лагерь «Наших», и возможность дружеского визита сами знаете кого ускорила реставрацию, так что сейчас обитель выглядит очень благоустроенной. Местами.
Ну, в Борисоглебский монастырь в Торжке мы не заезжали, только полюбовались на него издалека.
Ох. И надо ли говорить, что во всех этих монастырях, благостных и суетных, древних и обновленных, во всех - честно, Наташ! - нас догонял и воодушевлял визг газонокосилки.
Храмы
Ой, до чего разные там храмы! Вот древний Преображенский или чуть его помладше храм Петра и Павла с буя (что за буй??) - псковские такие, посконные, и тут же - позапрошлого века красно-кирпичная, под звездно-синими куполами, церковь Александра Невского Омского почему-то полка.
А вот Троицкий собор в Псковском Кроме - уже московского стиля (конец 17 века), высоченный, пятиглавый, с крытыми зеленым металлом контрфорсами, с крыльцом-галереей, и никаких вам бегунцов, а затейливые орнаменты обрамляют все проемы.
Вот в Ремде новодел - 19 век, краснокирпичная церковь с серыми жестяными главками-луковками, только эти луковки больше похожи уже на свёколки.
Вот в Острове церковь Жен-мироносиц при кладбище - восьмерик с одной главкой на тощем барабане, высокая колокольня, купол, шпиль, и пронзительно, как маяк, сияет под солнцем купол, крытый каким-то синим поликарбонатом.
Никольская церковь на Труворовом городище (17 в), вообще ни на что не похожая, бесстолпный куб, увенчанный перевернутым стаканчиком каким-то, с крестообразными прорезями в стенах, с пристроенными трапезной и звонницей, со вмонтированными в стену поклонными каменными крестами. Хорошо там, в этой церкви над обрывом.
Флора
Сосны, сосны на пологих холмах, перекрученные корни, присыпанные бурой хвоей. То мощные, с большими кронами, с терракотовой на закате корой. То тощие, длинные, с крошечным пучком веток на заоблачной макушке. Здоровские!
Осины на вырубках - мелкие, круглолистые, шепчущие. Ивы на берегах - плюшевые, мягкие, округлые, как мягкие игрушки в форме капусты брокклоли. Березы у заборов - мелколиственные, уходящие белыми стволами в небесную синь. Бузина под крепостными стенами - нарядная, с зеленющею листвой и алыми гроздьями ягод.
На озерах - кувшинки и лилии, ну, то есть кувшинки и кубышки, блинчики их листьев очень увеселяют водные глади с академически-прекрасными отражениями неба и облаков. Вокруг озер - осоки и камыш, ну, то есть рогоз; самый великолепный ансамбль для исполнения песен ветра. На лугах - ромашки, иван-чай, донник, кашка, дудник, фенхель (или пастернак?), мышиный горошек - все белое, розовое, желтое или фиолетовое, и все медово-душистое; а еще мятлик, овсяница, ежа, кукушкины слезки, полынь - для горечи, куда ж без нее.
А, ну и царь местной флоры - это борщевик. То есть БОРЩЕВИК, конечно, столь он величественен и всемогущ. Трехметровые зонты его осеняют поля и дороги, золотятся на закате, закручивают туманные омуты на рассвете, на любой фотографии обеспечивают графичную тень, передний план и вертикальный масштаб. Короче, эстетическая ценность борщевика неоспорима. Но - восхищаемся, не приближаясь, как в Лувре или Уфицци.
Крепости
Отличные там крепости - что Псков, что Изборск, что Печоры. Невнятно-серые, неуловимо романские, с тесовыми кровлями башен и стен, резной горизонтальной «оборкой» (она называется «полица со свесом красного тёса»), которая отбрасывает реснитчатые тени на стены. Стены широкие, бойницы с далекими видами, башни-колодцы, все внутренние пространства которых перечеркнуты колоннами света из окон и огромными стволами деревяных распорок.
Даже восстановленные (в не которых местах с нуля) и приведенные во вполне туристический вид эти крепости не похожи на обычный леденцовый новодел после «реставрации».
Крепости эти и правда были крепки, очень здорово в Изборске преподают военную историю (в виде надписей на камнях, разложенных в виде круга в траве у башни Луковки): «На Жеравьей горе посадником Шелогом построена мощная каменная крепость». «1480 год магистр ордена со всею землею к велице силе со многим замышлением подошел к Изборску. Постояв двое суток, ливонцы отошли от горда и пошли ко Пскову» «1503 год Рыцари опять пытались взять Изборск, но безуспешно», «1569 год Изборск обманом взят войсками литовского воеводы Полубенского и освобожден через две недели», «1581 Изборск захвачен войсками Стефана Батория».
А слова-то какие про эти крепости говорятся: Кром (сердце города, где были закрома, а не жилые дома) и Окольный город, перси (крепостные стены), захаб (рукав), в который попадаешь сразу после ворот, потому что, когда строили стены, их не сомкнули в кольцо, а вели параллельно, в виде коридора, который легко обстреливать. И какие названия там в ходу - Водобежные ворота, Довмонтов город, Смердиев захаб, Тайный вылаз..
Похоже, что и правда эти крепости могли взять только обманом - то есть сдавали недругам сами жители, потому что военная сила о них зубы сломала бы.
На персях Крома украшение висит, черного металла с благородной ржавчиной - двухметровый «меч Довмонтов», прапор с барсом (Псковский герб), гербы соратников по Чудскому побоищу - Новгорода, Переяславля, - и чеканные слова Черкасова-Эйзенштейна про «кто к нам с мечом придет». Вот редкое место, где все это железное милитари вполне уместно.
А то вот по дороге проезжали новый монумент подо Ржевом. И так мне не по себе стало от величины этого колосса. Как будто не великую скорбь тут овеществляют, а раздувают великодержавный патриотизм. Или это у меня профдеформация гражданина РФ?
Камни
Совсем я не ожидала в этих краях не только ледниковые гранитные валуны обозревать, но и наблюдать коренные выходы известняков и мергелей (девонских?), из которых вырастают стены крепостей, ими же сложенных. Видавшие виды карбонатные толщи разбиты трещинами на пачки некрупных пластин, и то и дело думаешь - это еще скала - или уже стена? Их блеклый, серо-бурый оттенок совсем не похож по цвету на московский «белый камень».
Травертины еще попадались, рыхлые известковые туфы, образующиеся благодаря подземным водам. Еще - красные девонские песчаники - совсем рыхлые, почти пески. А из плотного песчаника, говорят, и был останец, который прозвали Вороньим камнем и возле которого Александр Невский инструктировал свое войско в 1242 году.
Ну, и гранитные валуны, конечно!
Усадьбы
Не считая Михайловского и Тригорского, которые и так вы знаете - и дуб уединенный, и скамью Онегина, и черный Ганнибалов пруд, и Ганнибаловы же ели, и вид на долину Сороти с балкона, и скошенный перед нею луг, и недвижное отражение нового господского дома в тригорском пруду, и обрывистые берега реки - так вот, кроме этих безлюдных блаженств попалась нам одна только усадьба, в городе Остров.
Усадьба Валуевых, выстроенная в 1760 году, в которой останавливались проездом Екатерина Вторая и Первый Николай, сейчас принадлежит Многопрофильному колледжу и выглядит трагически. Утрачен фасад с фронтоном и парадной лестницей, зато почему-то сохранились колонны, фронтон и лев (один) в торце здания. Очень странноватое сооружение на высоооком, простоооорном берегу реки Великой, с видом на цепные мосты и бойлерную с надписью «ЦОЙ ЖИВ», утопающую в высоченной пижме.
Реки
Главные реки нашего путешествия - Желча, Сороть и Великая. В Великой мы даже купались, она очень мелкая.
Стоянки
Все это путешествие проходило у нас под лозунгом «даешь дистанцию!», так что ни с кем мы не знакомились в пути. Ну, кроме Владимира и Татьяны из музея Ледового побоища и Жени в Изборске. Так что прекрасные и особенные гении места почти не озаряли наш путь, так что пронеслись мы по этой земле, почти не взаимодействуя с нею, как кораблик из сосновый коры плывет по облакам, отразившимся в реке, их совсем не тревожа, как будто бы по небу, а все-таки нет. На вид показалось нам, что на псковщине (какой ужасный суффикс все же!) поменьше руин и умирающих деревень, и по дорогам можно проехать, в отличие от сопредельных областей. Но это не точно; я же говорю, дистанцировались мы.
Правда, в нашем практически дубовом уединении какие-то люди всегда находились рядом, ну, то есть на уровне слышимости. А звучать у нас все умеют очень. Моторкой, бензопилой, караоке, мотоциклом, квадрокоптером и квадроциклом, да просто колоночкой, наконец.
Я же поняла же, как я избалована Камчаткой - местом, где землю и тишину не надо ни с кем делить. До этого каждый год я убывала в это блаженное «никого»; теперь - нет, и что, за это состояние тут надо всегда бороться, да?
Дары и комары
Даров было много. Грибы. Немножко тщательно отобранных пластинчатых - сыроег и лисичек, как же смешно они уменьшаются при жарке - как динозаврики из гидрогеля при высыхании, становятся гномскими и умилительными. А еще были неприличные груды маслят, которыми поросли противопожарные песчаные канавы.
Было много черники - и самая малость малины, только на вырубках, на солнышке, где могли вызреть крошечные ягодки-многокостянки, хотя какой тут «много-», пара-тройка сочных костянок - и готово.
А вот уж комаров не было почти совсем.
Музеи
Совершенно неожиданно, Ленке благодаря, попали мы в музей Ледового побоища в деревне Самолва, на берегу озера.
Нашелся московский филантроп, который дал денег на сооружение в деревне музея, посвященного работе комплексной экспедиции АН СССР, посвященной поиску места Ледового побоища.
А экспозицию делал сын одного из сотрудников экспедиции, который сам с 14 лет в ней участвовал, Владимир Александрович Потресов. Здорово сделал, кстати, классно и тематически, и графически; очень мне понравилось. Почти без мультимедийных экспонатов, кстати.
И этот же В.А. Потресов повел для нас экскурсию, и объяснил, в чем была значимость этой мелкой, в общем-то, стычки с ливонцами, и как болтался накануне нее Невский между Новгородом, Переславлем и Псковом, и как придумали всю битву для Эйзенштейна, и как с интереса генерала Караева к военно-историческим реконструкциям выросла огромная экспедиция, и как водолазы искали Вороний камень, у которого Александр собирал свое войско, и как они, школьники, искали систему волоков на пути из варяг в греки. Много чего рассказал, в общем, отличный такой дядька 79 лет. А потом мы посмотрели кино, снятое студией документальных фильмов в 60-м, наверное, году - про работу экспедиции; и такие там были сюжеты, и комментарии, и закадровый голос, и персонажи прекрасные. «Бакенщик Иван Васильич Гусь».
А, узнали мы там особенные слова - сеговица (место с тонким льдом на озере) и жальник (захоронение). В общем, этот культурный центр в Самолве нам понравился. И как двое его сотрудников там изолировались отлично - тоже понравилось.
И в музее А.С. в Михайловском побывали. Все такие же пластмассовые экскурсоводы тарабанят там все тот же текст без единой своей интонации, и все так же фантастически прекрасен солнечный вид на Сороть из сумрачной столовой, совершенно как картина из рассказа «Фанданго», и столь же штофны обои в гостиной, интерьер которой воссоздавался по этим стихам, столь же бесконечны мундштуки трубок в кабинете. Кусочек навеки застывшего мгновенья, таракан в янтаре. А каково же там жилось А.С., интересно? В обычном сельском бардаке, без котурнов? Как носился он по этой анфиладе, хлопая дверьми - ведь наверняка же его многое бесило в этой вынужденной буколике..
И какие же там трогательные этикетки!
«Мемориальные предметы:
Шары биллардные из Михайловского
Полочка для киёв из музея Пушкина в Вильнюсе (?)
Ручка от кареты Пушкина
Пресс-папье из сосны, погибшей в 1895 г - последней из трех сосен, воспетых поэтом в стихотворении «И вновь я посетил..»
Что сказать. Широко жил партизан Боснюк.
PS
Словарный диктант:
Кром
Сеговицы
Перси
Жальник
Захаб
PPS А хорошее путешествие получилось, вольное, бездонно-красивое, без единого дождя, сломанной шаровой и свары коллектива. Спасибо!