МытиЕ моЕ
Ну, разумеется не мое, - уж не стала бы я истязать вас описаниями сего убогого процесса. К тому же, нас могут слышать дети.
А посему - про банный день в нашем зверинце.
В превосходном климате Новой Англии у меня есть роскошная возможность с апреля по ноябрь мыть собак на улице. Из шланга. Тогда все просто, - после прогулки в лесах и на горах, я ставлю их на стол по одному, тщательно мою и ставлю на другой стол сохнуть на ветерке.
Все выглядит и чувствуется совершенно иначе зимой.
Примерно раз в 2-3 недели Клара начинает выглядеть замызганной и пованивать. Я непременно ей об этом говорю, но в ответ она лишь смотрит на меня строго, прижимается покрепче и продолжает крепко спать, пока я читаю. Поняв в очередной раз, что ее ни запах, ни внешний вид совершенно не тревожат, а посему и предпринимать на эту тему она сама ничего не будет, я вздыхаю, поднимаюсь с дивана и иду вниз за собачьими полотенцами.
Тим, конечно же, со мной - вниз, вверх, какая разница. Я иду в ванную. Он прекрасно понимает и про полотенца, и про мой маршрут, и про дальнейшие действия. Пока я готовлю ванну, он сидит на пороге, опустив уши и взгрустнув глазами. Я говорю: "Пойдем, собака моя. Надо." Он вздыхает и плетется к ванне. Я ставлю его под душ и мою. Он молча терпит и делает все, как я говорю. Никогда никакого даже намека на сопротивление.
Как бы тщательно я его потом ни вытирала, он все равно мокрый. Я открываю дверь и он вылетает наружу, как несбалансированное пушечное ядро. Он носится по всему дому, периодически падая на разные бока, прокатываясь по паласу, натыкаясь на стены, не обращая на это внимания, урча и прыгая. Так происходит процесс высушивания кокера. Смотреть на это очень интересно, можно даже развлекать этим зрелищем гостей. Но я видела это много раз, поэтому предпочитаю оставить кесарю кесарево, а сама продолжить помывку второго животного.
Кстати, с тех пор, как я ушла за полотенцами, я не видела Клары. Зову ее - никакого ответа. Обычно до того, как я произношу последнюю "а" в ее имени, она уже стоит передо мной, как лист перед травой, и ждет указаний. Сейчас тишина - ни тебе Клары, ни пол-Клары, ни даже намека на Клару. Спрашиваю Игоря - он не видел, не слышал, не знает. Обхожу дом по периметру - нигде нашего хомячка затроганного не завалялось. Дохожу до своей спальни и вижу картину - на своей подстилочке, трогательно свернувшись клубочком, спит наша Клара. Я зову ее опять - никакого ответа. Глухота. Потеря осязания. Летаргический сон. И все эти неприятности безо всякого предупреждения приключились с ней за те 10 минут, что я мыла Тима. Надо же.
Я беру ее на руки и несу в ванную. Она топорщит свои проволочные конечности во все стороны, но это мало ей помогает. Под душем она стоит и ненавидит все живое, а также эту ванную, эту воду, мыло и особенно Тима. Она высовывает морду из ванны и я знаю, что если я отвернусь, она из нее выпрыгнет. Ох уж мне эти бунтари. Но я не теряю бдительности, а потому - моемся-моемся. После вытирания она выходит из ванной, рычит на подсохшего и радостно виляющего хвостом, поджидающего нас у двери, Тима, садится злобно рядом и, ненавидя все и вся, сохнет.
В это время я начинаю мыть ванную - от пола до потолка. Кометом. Тим, конечно же, тиснется ко мне. Ему по барабану комет. Он от него только сильно чихает и трясет головой. Я сажусь на чисто вымытый пол, обнимаю его и говорю в это еще влажное рыжее ухо: "Как же я тебя люблю, собака моя" А он отвечает "Аааааапчхи!" и я стираю со стен все, что там из него вылетело, надеясь, что это все-таки не остатки мозгов.
А посему - про банный день в нашем зверинце.
В превосходном климате Новой Англии у меня есть роскошная возможность с апреля по ноябрь мыть собак на улице. Из шланга. Тогда все просто, - после прогулки в лесах и на горах, я ставлю их на стол по одному, тщательно мою и ставлю на другой стол сохнуть на ветерке.
Все выглядит и чувствуется совершенно иначе зимой.
Примерно раз в 2-3 недели Клара начинает выглядеть замызганной и пованивать. Я непременно ей об этом говорю, но в ответ она лишь смотрит на меня строго, прижимается покрепче и продолжает крепко спать, пока я читаю. Поняв в очередной раз, что ее ни запах, ни внешний вид совершенно не тревожат, а посему и предпринимать на эту тему она сама ничего не будет, я вздыхаю, поднимаюсь с дивана и иду вниз за собачьими полотенцами.
Тим, конечно же, со мной - вниз, вверх, какая разница. Я иду в ванную. Он прекрасно понимает и про полотенца, и про мой маршрут, и про дальнейшие действия. Пока я готовлю ванну, он сидит на пороге, опустив уши и взгрустнув глазами. Я говорю: "Пойдем, собака моя. Надо." Он вздыхает и плетется к ванне. Я ставлю его под душ и мою. Он молча терпит и делает все, как я говорю. Никогда никакого даже намека на сопротивление.
Как бы тщательно я его потом ни вытирала, он все равно мокрый. Я открываю дверь и он вылетает наружу, как несбалансированное пушечное ядро. Он носится по всему дому, периодически падая на разные бока, прокатываясь по паласу, натыкаясь на стены, не обращая на это внимания, урча и прыгая. Так происходит процесс высушивания кокера. Смотреть на это очень интересно, можно даже развлекать этим зрелищем гостей. Но я видела это много раз, поэтому предпочитаю оставить кесарю кесарево, а сама продолжить помывку второго животного.
Кстати, с тех пор, как я ушла за полотенцами, я не видела Клары. Зову ее - никакого ответа. Обычно до того, как я произношу последнюю "а" в ее имени, она уже стоит передо мной, как лист перед травой, и ждет указаний. Сейчас тишина - ни тебе Клары, ни пол-Клары, ни даже намека на Клару. Спрашиваю Игоря - он не видел, не слышал, не знает. Обхожу дом по периметру - нигде нашего хомячка затроганного не завалялось. Дохожу до своей спальни и вижу картину - на своей подстилочке, трогательно свернувшись клубочком, спит наша Клара. Я зову ее опять - никакого ответа. Глухота. Потеря осязания. Летаргический сон. И все эти неприятности безо всякого предупреждения приключились с ней за те 10 минут, что я мыла Тима. Надо же.
Я беру ее на руки и несу в ванную. Она топорщит свои проволочные конечности во все стороны, но это мало ей помогает. Под душем она стоит и ненавидит все живое, а также эту ванную, эту воду, мыло и особенно Тима. Она высовывает морду из ванны и я знаю, что если я отвернусь, она из нее выпрыгнет. Ох уж мне эти бунтари. Но я не теряю бдительности, а потому - моемся-моемся. После вытирания она выходит из ванной, рычит на подсохшего и радостно виляющего хвостом, поджидающего нас у двери, Тима, садится злобно рядом и, ненавидя все и вся, сохнет.
В это время я начинаю мыть ванную - от пола до потолка. Кометом. Тим, конечно же, тиснется ко мне. Ему по барабану комет. Он от него только сильно чихает и трясет головой. Я сажусь на чисто вымытый пол, обнимаю его и говорю в это еще влажное рыжее ухо: "Как же я тебя люблю, собака моя" А он отвечает "Аааааапчхи!" и я стираю со стен все, что там из него вылетело, надеясь, что это все-таки не остатки мозгов.