Удобный миф о правде
Власть зиждется на вымысле. Человек знает больше истин, чем любой другой вид на Земле. Но при этом он верит в огромное количество выдумок
Колонка опубликована в рамках совместного спецпроекта НВ и The New York Times «Большие идеи». Републикация текста запрещена
Многие верят, что правда приносит власть. Будто если некие лидеры, религии или идеологии искажают реальность, они в конечном счете проигрывают более честным оппонентам. Следовательно, придерживаться правды - лучшая стратегия завоевания власти.
К сожалению, это всего лишь удобный миф. На самом деле отношения между правдой и властью - куда сложнее, потому что в человеческом обществе власть имеет два совершенно разных значения.
С одной стороны, власть означает возможность манипулировать объективной реальностью: охотиться на животных, строить мосты, лечить болезни, создавать атомные бомбы. Этот тип власти тесно связан с истиной. Если вы верите в ложную физическую теорию, вы не сможете создать атомную бомбу.
С другой стороны, власть также означает способность манипулировать человеческими убеждениями и таким образом заставлять множество людей эффективно сотрудничать. Создание атомных бомб требует не только хорошего понимания физики, но и скоординированного труда миллионов людей.
Планета Земля была завоевана Homo sapiens, а не шимпанзе или слонами, потому что мы единственные млекопитающие, которые могут сотрудничать большими группами. А масштабное сотрудничество зависит от веры в общие истории. Но эти истории необязательно должны быть правдивыми. Вы можете объединить миллионы людей, заставив их поверить в вымышленные истории о Боге, расе или экономике.
Двойственная природа отношений власти и правды приводит к любопытному факту: мы, люди, знаем гораздо больше истин, чем любое другое животное, но мы также верим в гораздо большее количество глупостей. Мы одновременно самые умные и самые легковерные жители планеты Земля.
Кролики не знают, что E=MC², что Вселенной около 13,8 млрд лет и что ДНК состоит из цитозина, гуанина, аденина и тимина. С другой стороны, кролики не верят в мифические фантазии и идеологические нелепости, которые завораживали бесчисленное количество людей на протяжении тысячелетий. Ни один кролик не захотел бы врезаться на самолете во Всемирный торговый центр в надежде на то, что в загробной жизни получит вознаграждение в виде 72 девственных крольчих.
Когда дело доходит до объединения людей вокруг общей истории, вымысел на самом деле имеет три неотъемлемых преимущества перед правдой. Во-первых, истина универсальна, тогда как вымысел, как правило, локален. А значит, если мы хотим отличить наше племя от иностранцев, вымышленная история послужит лучшим маркером идентичности, чем правда.
Предположим, мы учим членов нашего племени верить, что солнце всходит на востоке и садится на западе. Это будет весьма никудышный племенной миф. Если я столкнусь в джунглях с человеком и он скажет мне, что солнце встает на востоке, это может указывать на его принадлежность к нашему племени. Но точно так же может оказаться, что он умный чужестранец, который пришел к этому выводу независимо от нашего племени. Поэтому лучше учить членов племени, что солнце - это глаз гигантской лягушки, которая каждый день прыгает по небу, ведь вряд ли чужестранцы, какими бы умными они ни были, могут прийти к этой конкретной мысли самостоятельно.
Второе огромное преимущество вымысла перед правдой связано с принципом гандикапа, который говорит, что надежные сигналы должны дорого стоить тем, кто их посылает. В противном случае они могут быть легко подделаны мошенниками. Например, самцы павлина сигнализируют о своей хорошей физической форме, щеголяя огромным цветным хвостом. Это надежный сигнал, потому что хвост тяжелый, громоздкий и привлекает хищников. Только действительно сильный павлин может выжить, несмотря на этот недостаток (гандикап). Нечто подобное происходит с историями.
Если политическая преданность подтверждается верой в правдивую историю, любой может притвориться преданным. А вот вера в нелепые и диковинные истории требует больших усилий и, следовательно, является лучшим сигналом верности. Если вы верите своему лидеру, только когда он говорит правду, это мало что доказывает. Зато, если вы верите ему, даже когда он строит воздушные замки, это настоящая верность! Проницательные лидеры могут иногда сознательно говорить бессмыслицы, чтобы отличить преданных сторонников от ненадежных и колеблющихся.
В-третьих, и это самое главное: правда часто бывает тревожной и неприятной. Следовательно, если вы будете придерживаться фактов, мало кто последует за вами. Кандидат в президенты США, который говорит американской общественности правду и ничего кроме правды об американской истории, имеет 100‑процентную гарантию проигрыша на выборах. То же самое касается кандидатов во всех других странах.
Сколько израильтян, итальянцев или индийцев могут переварить неприкрытую правду о себе? Бескомпромиссная приверженность истине - замечательная духовная практика, но как политическая стратегия она отнюдь не выигрышная.
Некоторые поспорят: мол, в долгосрочной перспективе цена веры в вымышленные истории перевесит любые ее краткосрочные преимущества, связанные с социальной сплоченностью. Как только люди привыкнут верить в абсурдные выдумки и удобную ложь, эта привычка будет распространяться на все большее количество областей, и в результате они станут принимать ошибочные экономические решения, использовать контрпродуктивные военные стратегии и не смогут разрабатывать эффективные технологии. Такое иногда случается, но это далеко не закон. Даже самые слепые фанатики нередко способны канализировать свою иррациональность таким образом, чтобы в одних областях верить в бессмыслицу, а в других быть в высшей степени рациональными.
Вспомним, например, нацистов. Их расовая теория была фиктивной лженаукой. И, хотя они пытались подкрепить ее научными доказательствами, им все же пришлось упрятать поглубже свою рациональность, чтобы проникнуться верой, достаточно сильной для оправдания убийства миллионов людей. А когда пришло время проектировать газовые камеры и составлять расписание поездов в Освенцим, нацистская рациональность вернулась из своей ссылки целой и невредимой.
То, что верно для нацистов, верно и для многих других фанатичных групп в истории. Неплохо отрезвляет тот факт, что научная революция началась в самой фанатичной культуре мира. Европе времен Колумба, Коперника и Ньютона были присущи одна из самых высоких в истории концентрация религиозных экстремистов и самый низкий уровень толерантности.
Вероятно, и сам Ньютон проводил больше времени в поисках секретных сообщений в Библии, чем за расшифровкой законов физики. Светила научной революции жили в обществе, которое изгоняло евреев и мусульман, массово сжигало еретиков, усматривало ведьму в любой пожилой любительнице кошек и каждое полнолуние начинало новую религиозную войну.
Если бы лет 400 назад вы отправились в Каир или Стамбул, вы бы оказались в мультикультурном и толерантном мегаполисе, где сунниты, шииты, православные христиане, католики, армяне, копты, евреи и даже случайные индусы живут бок о бок в относительной гармонии. Да, у них были определенные разногласия и беспорядки. Но, хотя Османская империя и дискриминировала людей по религиозным признакам, все же это был либеральный рай по сравнению с Западной Европой. Если бы вы прибыли в Париж или Лондон тех времен, вы бы увидели переполненные религиозными фанатиками города, в которых могли жить только верующие доминирующей конфессии. В Лондоне убивали католиков, в Париже убивали протестантов, евреев давно изгнали, и никто даже не думал о том, чтобы принять каких‑то мусульман. И все же научная революция началась не в Каире или Стамбуле, а в Лондоне и Париже.
Вероятно, способность канализировать рациональность тесно связана со структурой нашего мозга. Различные части мозга отвечают за разные способы мышления. Люди могут подсознательно активировать и деактивировать части мозга, задействованные в скептическом мышлении. Таким образом, Адольф Эйхман мог отключить свою префронтальную кору, слушая пылкую речь Гитлера, а затем вновь подключить ее, обдумывая расписание поездов в Освенцим.
Даже если нам приходится платить определенную цену за деактивацию наших рациональных способностей, преимущества социальной сплоченности часто оказываются так велики, что выдумки побеждают.
Так происходило на протяжении всей истории человечества. Ученые всегда это знали, и потому им часто приходилось решать, служат ли они истине, или социальной гармонии. Должны ли они стремиться объединить людей, убедившись, что все верят в одну и ту же выдумку, или все же позволить людям узнать правду даже ценой разобщенности? Сократ выбрал истину и был казнен. Самые влиятельные идеологи в истории - будь то христианские священники, конфуцианские мандарины или коммунисты - ставили единство выше правды. Вот почему они обладали такой властью.
Присоединяйтесь к нашему телеграм-каналу Мнения НВ
источник
Колонка опубликована в рамках совместного спецпроекта НВ и The New York Times «Большие идеи». Републикация текста запрещена
Многие верят, что правда приносит власть. Будто если некие лидеры, религии или идеологии искажают реальность, они в конечном счете проигрывают более честным оппонентам. Следовательно, придерживаться правды - лучшая стратегия завоевания власти.
К сожалению, это всего лишь удобный миф. На самом деле отношения между правдой и властью - куда сложнее, потому что в человеческом обществе власть имеет два совершенно разных значения.
С одной стороны, власть означает возможность манипулировать объективной реальностью: охотиться на животных, строить мосты, лечить болезни, создавать атомные бомбы. Этот тип власти тесно связан с истиной. Если вы верите в ложную физическую теорию, вы не сможете создать атомную бомбу.
С другой стороны, власть также означает способность манипулировать человеческими убеждениями и таким образом заставлять множество людей эффективно сотрудничать. Создание атомных бомб требует не только хорошего понимания физики, но и скоординированного труда миллионов людей.
Планета Земля была завоевана Homo sapiens, а не шимпанзе или слонами, потому что мы единственные млекопитающие, которые могут сотрудничать большими группами. А масштабное сотрудничество зависит от веры в общие истории. Но эти истории необязательно должны быть правдивыми. Вы можете объединить миллионы людей, заставив их поверить в вымышленные истории о Боге, расе или экономике.
Двойственная природа отношений власти и правды приводит к любопытному факту: мы, люди, знаем гораздо больше истин, чем любое другое животное, но мы также верим в гораздо большее количество глупостей. Мы одновременно самые умные и самые легковерные жители планеты Земля.
Кролики не знают, что E=MC², что Вселенной около 13,8 млрд лет и что ДНК состоит из цитозина, гуанина, аденина и тимина. С другой стороны, кролики не верят в мифические фантазии и идеологические нелепости, которые завораживали бесчисленное количество людей на протяжении тысячелетий. Ни один кролик не захотел бы врезаться на самолете во Всемирный торговый центр в надежде на то, что в загробной жизни получит вознаграждение в виде 72 девственных крольчих.
Когда дело доходит до объединения людей вокруг общей истории, вымысел на самом деле имеет три неотъемлемых преимущества перед правдой. Во-первых, истина универсальна, тогда как вымысел, как правило, локален. А значит, если мы хотим отличить наше племя от иностранцев, вымышленная история послужит лучшим маркером идентичности, чем правда.
Предположим, мы учим членов нашего племени верить, что солнце всходит на востоке и садится на западе. Это будет весьма никудышный племенной миф. Если я столкнусь в джунглях с человеком и он скажет мне, что солнце встает на востоке, это может указывать на его принадлежность к нашему племени. Но точно так же может оказаться, что он умный чужестранец, который пришел к этому выводу независимо от нашего племени. Поэтому лучше учить членов племени, что солнце - это глаз гигантской лягушки, которая каждый день прыгает по небу, ведь вряд ли чужестранцы, какими бы умными они ни были, могут прийти к этой конкретной мысли самостоятельно.
Второе огромное преимущество вымысла перед правдой связано с принципом гандикапа, который говорит, что надежные сигналы должны дорого стоить тем, кто их посылает. В противном случае они могут быть легко подделаны мошенниками. Например, самцы павлина сигнализируют о своей хорошей физической форме, щеголяя огромным цветным хвостом. Это надежный сигнал, потому что хвост тяжелый, громоздкий и привлекает хищников. Только действительно сильный павлин может выжить, несмотря на этот недостаток (гандикап). Нечто подобное происходит с историями.
Если политическая преданность подтверждается верой в правдивую историю, любой может притвориться преданным. А вот вера в нелепые и диковинные истории требует больших усилий и, следовательно, является лучшим сигналом верности. Если вы верите своему лидеру, только когда он говорит правду, это мало что доказывает. Зато, если вы верите ему, даже когда он строит воздушные замки, это настоящая верность! Проницательные лидеры могут иногда сознательно говорить бессмыслицы, чтобы отличить преданных сторонников от ненадежных и колеблющихся.
В-третьих, и это самое главное: правда часто бывает тревожной и неприятной. Следовательно, если вы будете придерживаться фактов, мало кто последует за вами. Кандидат в президенты США, который говорит американской общественности правду и ничего кроме правды об американской истории, имеет 100‑процентную гарантию проигрыша на выборах. То же самое касается кандидатов во всех других странах.
Сколько израильтян, итальянцев или индийцев могут переварить неприкрытую правду о себе? Бескомпромиссная приверженность истине - замечательная духовная практика, но как политическая стратегия она отнюдь не выигрышная.
Некоторые поспорят: мол, в долгосрочной перспективе цена веры в вымышленные истории перевесит любые ее краткосрочные преимущества, связанные с социальной сплоченностью. Как только люди привыкнут верить в абсурдные выдумки и удобную ложь, эта привычка будет распространяться на все большее количество областей, и в результате они станут принимать ошибочные экономические решения, использовать контрпродуктивные военные стратегии и не смогут разрабатывать эффективные технологии. Такое иногда случается, но это далеко не закон. Даже самые слепые фанатики нередко способны канализировать свою иррациональность таким образом, чтобы в одних областях верить в бессмыслицу, а в других быть в высшей степени рациональными.
Вспомним, например, нацистов. Их расовая теория была фиктивной лженаукой. И, хотя они пытались подкрепить ее научными доказательствами, им все же пришлось упрятать поглубже свою рациональность, чтобы проникнуться верой, достаточно сильной для оправдания убийства миллионов людей. А когда пришло время проектировать газовые камеры и составлять расписание поездов в Освенцим, нацистская рациональность вернулась из своей ссылки целой и невредимой.
То, что верно для нацистов, верно и для многих других фанатичных групп в истории. Неплохо отрезвляет тот факт, что научная революция началась в самой фанатичной культуре мира. Европе времен Колумба, Коперника и Ньютона были присущи одна из самых высоких в истории концентрация религиозных экстремистов и самый низкий уровень толерантности.
Вероятно, и сам Ньютон проводил больше времени в поисках секретных сообщений в Библии, чем за расшифровкой законов физики. Светила научной революции жили в обществе, которое изгоняло евреев и мусульман, массово сжигало еретиков, усматривало ведьму в любой пожилой любительнице кошек и каждое полнолуние начинало новую религиозную войну.
Если бы лет 400 назад вы отправились в Каир или Стамбул, вы бы оказались в мультикультурном и толерантном мегаполисе, где сунниты, шииты, православные христиане, католики, армяне, копты, евреи и даже случайные индусы живут бок о бок в относительной гармонии. Да, у них были определенные разногласия и беспорядки. Но, хотя Османская империя и дискриминировала людей по религиозным признакам, все же это был либеральный рай по сравнению с Западной Европой. Если бы вы прибыли в Париж или Лондон тех времен, вы бы увидели переполненные религиозными фанатиками города, в которых могли жить только верующие доминирующей конфессии. В Лондоне убивали католиков, в Париже убивали протестантов, евреев давно изгнали, и никто даже не думал о том, чтобы принять каких‑то мусульман. И все же научная революция началась не в Каире или Стамбуле, а в Лондоне и Париже.
Вероятно, способность канализировать рациональность тесно связана со структурой нашего мозга. Различные части мозга отвечают за разные способы мышления. Люди могут подсознательно активировать и деактивировать части мозга, задействованные в скептическом мышлении. Таким образом, Адольф Эйхман мог отключить свою префронтальную кору, слушая пылкую речь Гитлера, а затем вновь подключить ее, обдумывая расписание поездов в Освенцим.
Даже если нам приходится платить определенную цену за деактивацию наших рациональных способностей, преимущества социальной сплоченности часто оказываются так велики, что выдумки побеждают.
Так происходило на протяжении всей истории человечества. Ученые всегда это знали, и потому им часто приходилось решать, служат ли они истине, или социальной гармонии. Должны ли они стремиться объединить людей, убедившись, что все верят в одну и ту же выдумку, или все же позволить людям узнать правду даже ценой разобщенности? Сократ выбрал истину и был казнен. Самые влиятельные идеологи в истории - будь то христианские священники, конфуцианские мандарины или коммунисты - ставили единство выше правды. Вот почему они обладали такой властью.
Присоединяйтесь к нашему телеграм-каналу Мнения НВ
источник