Взгляд американца на российские протесты
Снова мне на почту пришло письмо от человека, озабоченного проблемами свободы и демократии в России, автор которого попросил меня опубликовать важный и правдивый текст, написанный им, раскрыть глаза людям на то, насколько качественно отличается демократия в США от того уродливого балагана, который происходит в России.
Человек представился как Эндрю Арциулофф, он вкратце рассказал о себе, сообщив, что родился в Виннице, но в трёхлетнем возрасте, эмигрировав в США, вместе с родителями, вкусил настоящей свободы и демократии, о чём ни капли не жалеет. Всю жизнь он боролся, чтоб свободы в США стало ещё больше, участвовал в акциях протеста, сейчас прибыл в Россию для того, чтоб поддержать протестные движения, и для того чтоб сравнить американскую демократию с российской.
Хэллоу, Макс, я написал уже многим русским блоггерам, но почему-то почти никто не отвечает на мои правдивые письма, и не размещает у себя в блогах тексты, которые я выслал; как видно ваши люди хотят отмахнуться от правды, которую я открываю, а может среди них слишком много агентов кремлёвских спецслужб.
Положение же с демократией в России, и вправду, чудовищно! Всё оказалось ещё хуже, чем я предполагал, и никакого сравнения с Америкой быть не может! Я уж не буду говорить о том, насколько шокирован нравами и жизнью в России, как тяжело пребывать в стране, где ни разу не проводился масштабный гей-парад, запрещены однополые браки!
Я не хотел верить всему тому, чего говорят о России, бывало, что я даже спорил с теми, кто сообщал нелицеприятную правду о вашей стране, но теперь я оказался по-настоящему разочарован, особенно после того, как примкнул к протестному движению и поучаствовал в акциях оппозиции, митингуя на площадях Москвы.
Более всего меня покоробило то неуважение, которое проявляет путинская власть по отношению к народу, и, особенно к протестующим массам. Пожалуй, отношение Кремля к протестам, похоже на высокомерие забронзовевшей власти, это надменность, самоуверенность - мол, нечего обращать внимание на каких-то там протестующих, мало кто чего вякает, пускай себе вякает!
Когда я понял всю степень этого безразличия к оппозиции, и эту надменность путинского режима, я ужаснулся картине трагического отсутствия демократии в вашей несвободной стране.
Суди сам: если американская власть действительно считает протестные массы серьёзной силой, которой нужно опасаться, то она и реагирует на манифестантов совершенно серьёзно. И я могу подтвердить это, поскольку много лет участвую в самых разных протестных акциях.
Начал я ещё студентом, это было четырнадцать лет назад, тогда происходили стычки полиции с движением активистов, боровшихся за независимость Техаса. Я был против предоставления независимости этому штату, но выехал в Техас, поскольку хотел поучаствовать в борьбе на стороне протестующих, мечтал сражаться за свободу. И это действительно были сражения.
В первый же день, как только манифестанты вышли на улицы, их заблокировала полиция, начав разгонять шествие водомётами. Тех, кто участвовал в акции протеста, это лишь подстегнуло и мы начали громко скандировать, расходиться не собирались. Потом в нас посыпался град резиновых пуль, а ещё спустя четверть часа многих из нас стали хватать и бить дубинками (у нас, обычно, бьют деревянными, а не резиновыми, как у вас).
Всё было очень серьёзно и очень по-настоящему, я на своей шкуре испытал, как власть боится нас, как она признаёт нашу мощь, испытывает уважение к нам, ведь дубастили нас не по-детски, нас колошматили на полную силу, со всем уважением.
Меня повалили на асфальт и принялись избивать ногами, я громко орал, возмущался, и, до тех пор, пока не потерял сознание, ощущал неимоверную гордость за то, что я, с каждой минутой, всё более и более делаюсь настоящим борцом за свободу, настоящим революционером.
Если бы ты знал, Макс, как это здорово - быть до полусмерти избитым полицейскими дубинками и сапогами, как это круто, как это поднимает тебя в собственных глазах и в глазах других протестующих. И мне, пожалуй, хотелось бы петь от радости, если бы всё тело не ныло от боли.
Думаю, для любого манифестанта это было бы счастьем, не только для нашего, но и вашим, российским протестующим это желанно, хотя вас-то почти совсем не хочет уважать московская полиция. Вот если б и на ваших, как следует, обратили внимание, чтоб помогли им сделаться героями.
В тот раз, всё обошлось, мне дали всего шесть месяцев, хотя подозревали в причастности к организации протестов. За это время, в тюремной больнице, я вылечил своё воспаление лёгких, которое подхватил, полежав на тротуаре, в мокрой одежде, без сознания, да и заодно схлопотал переломы четырёх рёбер, смещение позвонков и вывих голеностопа.
Самим-то организаторам повезло немного меньше, Ричарда Макларена приговорили к 99 годам тюрьмы, Роберт Отто получил 50 лет.
Сидят они до сих пор, помиловать их никто не собирается, лечат свои переломы и внутренние гематомы. И каждый человек, в нашей стране, понимает - насколько власть уважает и боится этих людей, насколько небезразличны они Вашингтону.
После, я принимал участие в самых разных акциях протеста и манифестациях, был на стороне детройтских рабочих, геев и лесбиянок, участников акции «Оккупируй Уолл-Стрит», боролся за финансовые, политические, юридические права. И всякий раз понимал - насколько власти чутко реагируют на нас, как мы им небезразличны, какое важное дело совершаем мы, и они.
Однажды, когда какой-то из протестов происходил в феврале, а водомёты, против нас, всё-таки вынуждены были использовать, (чтоб показать уважение к нам и решимость бороться с нами по-взрослому, а не абы как), меня, избивая дубинками, шендарахнули башкой о поребрик, и так талантливо шендарахнули, что очнулся я лишь на третьи сутки, а после мне поставили диагноз - менингит.
Тогда я стал героем месяца! За всю историю протестов в США, таких случаев было всего девяносто шесть, я был девяносто седьмым. Если бы ты знал, Макс, как я гордился этим! Не сразу, конечно, а когда голова смогла хоть как-то работать, а отёк мозга немного начал спадать.
Когда совсем оклемался и немного отдохнул, я продолжил свою борьбу, неустанно участвовал в митингах, шествиях и манифестациях. Я стоял в пикетах против иракской войны, против Гуантаномо и секретных тюрем, против пыток, против вмешательства властей в частную жизнь граждан. И хотя война в Ираке продолжалась, секретные тюрьмы закрыты не были, пытки не прекратились, а вмешательство в частную жизнь по-прежнему имело место, но выходя протестовать, мы могли убедиться, что власти о нас знают, что они замечают нас, видят и слышат, потому-то стоило мне только появиться на какой-нибудь акции протеста и начать свою бурную деятельность, я получал дубинкой по голове, понимая, что коль мои усилия были бы безразличны властям, то ничего подобного мне бы не перепало, меня, и таких как я, просто проигнорировали бы.
Когда, после очередной акции протеста, я лечился в клинике, и у меня уже почти прошла частичная парализация левой руки и заикание, одна из неправительственных организаций, как видно заметив мою активность, предложила грант на изучение протестных движений, по условию которого я должен был сравнить американские акции протеста с российскими. Мне выдали инструкцию, объяснили чего и как делать, рассказали о том, чего меня может ожидать, сколько разочарований и гадостей меня подстерегает в этой стране, и вручили билет и визу.
И вот я прибыл в Россию, я знал, что в ней всё плохо, что свободой и уважением к правам человека здесь и не пахнет, но всё оказалось ещё хуже, чем я ожидал.
В России я решил начать свой протестный путь с того же самого, с чего начинал в США; если в Америке я, вначале, примкнул к течению активистов, требовавших независимости Техаса, то и в России я, первым делом, пошёл на митинг активистов, требовавших отделения Кавказа.
Я прибыл на протестную акцию, которая называлась: «Хватит кормить Кавказ», у меня, как у истинного борца за свободу, в руках был плакат: «Кавказ всё ещё оккупирован Россией! Доколе?», рядом был какой-то парень, в руках у которого был плакат: «Россия оккупирована чурками! Долой чурок!», мы оба кричали в поддержку выступающего на трибуне Алексея Навального, с которым меня познакомили ещё в США.
Когда произнесение речей закончилось и все перешли к активной фазе, я, следуя своей экспрессивной манере, стал кричать лозунги, требуя свободы, пытался дать понять, сдерживавшей нас полиции, что мы настроены очень серьёзно, но они будто и не хотели на нас реагировать, подражая надменному царьку Путину. Чего я только не делал: орал, плевался, показывал им средний палец, дубастил их чем-то, стараясь попасть по мордасам, но меня оттеснили к кустам, и лишь один какой-то молодой полицейский, сквозь зубы, послал меня на хуй.
Наконец, мы сумели добиться хоть чего-то, нас всё-таки стали хватать за руки и за ноги, я уж думал, что увижу настоящее внимание к нашей позиции и уважение наших усилий, но, увы и ах, меня даже не задержали, увидав мой американский паспорт.
Позже я узнал о том, что и организаторам, и главному выступающему дали всего по пятнадцать суток! Вот тогда-то я и схватился за голову, поняв всё то наплевательское и надменное отношение к протестной массе, со стороны российской власти, как видно, не собиравшейся считать нас по-настоящему демократической оппозицией, с которой следует считаться и бороться по-взрослому!
И если в родной Америке, я сразу же получил шесть месяцев тюрьмы, а Ричард Макларен - организатор той акции протеста, загремел в тюрьму на 99 лет, то в России всё окончилось, даже для организаторов, каким-то оскорбительными пятнадцатью сутками!
Это чудовищно, пожалуй это унизительно для всего мирового протестного движения. Мне даже подумалось, что неплохо было б, коль американские военные подогнали бы Шестой флот к берегам России, и вдарили бы по ней, чтоб хоть немножко привести её в чувство и помочь установлению истинной демократии!
Когда первые разочарования понемногу улеглись, когда я постепенно привык к тому, что русское болото не способно на истинную демократию, я будто бы даже стал получше относиться к России, понимая, что от этой страны многого ждать не стоит.
Конечно же, протестную активность я не забросил, я ходил на все митинги, вёл себя, как и прежде - экспрессивно и свободно, показывал пример правильного поведения на подобных акциях, хотя, конечно, остальным-то до меня было далеко.
На площади Сахарова я познакомился с тремя толковыми ребятами, они оказались местными, но также как и я, были завсегдатаями акций протеста, я даже фамилии их узнал, и поближе с ними познакомился. Лебедев, Раков и Щукин - так их звали, один был коммунистом, другой либералом, третий национал-патриотом. Парни были по-настоящему активны, каждый выдвигал жесткие требования: один настаивал на том, чтоб всё награбленное прихватизаторами, как он выражался, было возвращено и отдано в руки вновь созданных советов, другой требовал полной и окончательной приватизации, третий, настаивал на национализации, но передать всё добро хотел в руки народа, разделив на всех, в равных долях.
Сначала они враждовали между собой, случались и стычки, но потом, кто-то из наших, то есть из кураторов и организаторов правильного осуществления протестов, помог им сплотиться, помог впрячься в эту нелёгкую повозку, в этот труд протестного движения. И теперь они протестуют вместе, да и я с ними. Мы каждый раз выходим на площадь, шествуем по московским улицам, носим белые ленты и бантики, и боремся, боремся!
И хотя я понимаю, что в этой стране вряд ли возможна победа чего-то настоящего, вряд ли стоит ждать истинной свободы, но когда за неё борются такие люди, да грамотно организованные, да под предводительством ярких лидеров, знающих своё дело, то всё возможно.
И скажу тебе, Макс, что даже после всех разочарований, я всё же верю в победу протестного движения в России, в осуществление требований всех этих людей, надеюсь, что и Лебедев, и Раков, и Щукин обязательно добьются своего, ведь они так демократично сплотились, их борьба, наконец, приобретает очертания тех протестов, которые я видел и в которых я участвовал в Америке. Вот ещё бы власти посерьёзнее относились к протестному движению, проявляли бы побольше уважения и внимания к нам, совсем было бы здорово!