Между двух стульев
О литературе я обычно пишу в своем втором журнале - точнее, писала когда-то. Но общаться мне удобней тут, а коль скоро подвернулся еще один флэшмоб, расскажу-ка я об одной важной для меня книжке. Название флэшмоба, который продлится до 4 октября, - «День вспоминания любимых книг».
Из всех книг, которые я когда-либо любила и которые на меня повлияли, эта - единственная, экземпляр которой подписал для меня сам автор. С ним мы встретились перед церемонией вручения призов «Русской премии» в 2013 году. И он, и я были в числе финалистов, и мне до сих пор трудно в это поверить.
Сам Евгений Клюев, помнится, тогда умилился, увидев такое издание своей книги. С тех пор она переиздавалась много раз, и ее по-прежнему читают и обсуждают. А у меня был вот такой раритет - трогательная брошюрка с подзаголовком «Познай себя». Мне подарила ее школьная подружка со словами «У нас дома такую фигню никто не читает, а тебе может понравиться». Не помню, в каком классе это было, но, скорее всего, мне было лет 16. Я открыла ее и с первых же страниц поняла, что мне такое точно понравится.
Не помня себя от страха, Петропавел хрипло выкрикнул в никуда:
- Эй, выходи на честный бой, Муравей-разбойник!
- Как бы не так! - богатырский пописк приобрел еле уловимые очертания слов. - В честном-то бою ты меня победишь. А ты вот попробуй в нечестном победи! Мне в нечестном бою нет равных.
Официальная аннотация к этому изданию выглядит так: «Автор книги в остросюжетной форме демонстрирует нам те парадоксальные ситуации, в которые попадает герой, пытаясь найти «здравый смысл» в классических произведениях […]. Приключения героев служат поводом для серьезного разговора о природе художественной условности, о сложных взаимоотношениях между реальной и художественной действительностью».
О природе литературы я в те годы еще не думала, но сюрреализм «Между двух стульев» попал в точку: мне уже тогда нравилось то «глючное», что впоследствии я сформулирую как пограничное между «нормальным» и «ненормальным». В книге есть такой персонаж - Смежная Королева: она и внешне слеплена из двух половинок - красавицы и уродины - и разговаривает на чудовищной смеси молодежного сленга и высокого стиля.
Петропавел вздохнул и, глядя на дверные проемы, поинтересовался:
- Что это у Вас тут все так распахнуто?
- Видите ли, это смежная комната - я сама балдею!
- Смежная - с чем?
- Не Ваше собачье дело, с Вашего позволения. - Она отвратительно мило подмигнула и снизошла: - Смежная - со всем миром! С первого раза весьма затруднительно врубиться, но это кайф! - Смежная Королева подозрительно прищурила левый глаз: - Вы, может быть, вообще не любите идею смежности? Или просто пока не въехали?
- Не въехал, - блеснул Петропавел. - Смежности, простите, чего - чему?
- Смежности, позвольте, всего - всему! Это в высшей степени соблазнительная идея - смежность, я от нее тащусь по всей длине!
Стилизации, каламбуры, неожиданные ассоциативные связи - в клюевском тексте этого так же много, как в стихах моего любимого Александра Левина. Я пленялась этими приемами еще тогда, когда мало что понимала в литературе и лингвистике. Я в те годы и музыку слушала так же: смысл английских текстов был мне неизвестен, но интонаций казалось достаточно, чтобы видеть яркие образы. Гораздо позже я стала понимать, как строится художественный текст. А вот умение слышать музыку языка, отслеживать в своих и чужих текстах не просто неблагозвучия, а тонкие огрехи вроде неточных синонимов и неудачных стечений слов - этому я обязана книгам, прочитанным еще в школе, и в их числе - «Между двух стульев».
- Это офигительно огорчительно... - непоследовательно заметила собеседница.
Что же касается главной темы книги - художественной действительности и ее связи с реальностью - то должна сказать, что я сама еще не до конца поняла, где проходит их граница. Когда-то я была тем придирчивым читателем/зрителем, который в книгах и фильмах ищет блох и, поймав одну, с гордостью демонстрирует ее окружающим. Со временем я научилась прощать эти мелочи, если автор добился главного: заставил меня поверить в сам дух происходящего на экране или на страницах романа. Я учусь читать между строк, видеть за поверхностным, бытовым слоем истории более глубокие пласты, считывать метафоры не на уровне фразы, а на уровне всего романа или повести. Я по-прежнему очень ценю точность деталей: она создает для меня иллюзию максимального погружения в авторский мир. Но я знаю, что любой анахронизм может быть оправдан, если он не нарушает общей картины. Я перестала бояться вот этого «шаг влево - шаг вправо приравнивается к побегу». И если я вижу, что кто-то другой - или я сама - перестает за деревьями видеть лес, первое, что мне приходит в голову, - подсунуть этому человеку «Между двух стульев» Евгения Клюева.
Из всех книг, которые я когда-либо любила и которые на меня повлияли, эта - единственная, экземпляр которой подписал для меня сам автор. С ним мы встретились перед церемонией вручения призов «Русской премии» в 2013 году. И он, и я были в числе финалистов, и мне до сих пор трудно в это поверить.
Сам Евгений Клюев, помнится, тогда умилился, увидев такое издание своей книги. С тех пор она переиздавалась много раз, и ее по-прежнему читают и обсуждают. А у меня был вот такой раритет - трогательная брошюрка с подзаголовком «Познай себя». Мне подарила ее школьная подружка со словами «У нас дома такую фигню никто не читает, а тебе может понравиться». Не помню, в каком классе это было, но, скорее всего, мне было лет 16. Я открыла ее и с первых же страниц поняла, что мне такое точно понравится.
Не помня себя от страха, Петропавел хрипло выкрикнул в никуда:
- Эй, выходи на честный бой, Муравей-разбойник!
- Как бы не так! - богатырский пописк приобрел еле уловимые очертания слов. - В честном-то бою ты меня победишь. А ты вот попробуй в нечестном победи! Мне в нечестном бою нет равных.
Официальная аннотация к этому изданию выглядит так: «Автор книги в остросюжетной форме демонстрирует нам те парадоксальные ситуации, в которые попадает герой, пытаясь найти «здравый смысл» в классических произведениях […]. Приключения героев служат поводом для серьезного разговора о природе художественной условности, о сложных взаимоотношениях между реальной и художественной действительностью».
О природе литературы я в те годы еще не думала, но сюрреализм «Между двух стульев» попал в точку: мне уже тогда нравилось то «глючное», что впоследствии я сформулирую как пограничное между «нормальным» и «ненормальным». В книге есть такой персонаж - Смежная Королева: она и внешне слеплена из двух половинок - красавицы и уродины - и разговаривает на чудовищной смеси молодежного сленга и высокого стиля.
Петропавел вздохнул и, глядя на дверные проемы, поинтересовался:
- Что это у Вас тут все так распахнуто?
- Видите ли, это смежная комната - я сама балдею!
- Смежная - с чем?
- Не Ваше собачье дело, с Вашего позволения. - Она отвратительно мило подмигнула и снизошла: - Смежная - со всем миром! С первого раза весьма затруднительно врубиться, но это кайф! - Смежная Королева подозрительно прищурила левый глаз: - Вы, может быть, вообще не любите идею смежности? Или просто пока не въехали?
- Не въехал, - блеснул Петропавел. - Смежности, простите, чего - чему?
- Смежности, позвольте, всего - всему! Это в высшей степени соблазнительная идея - смежность, я от нее тащусь по всей длине!
Стилизации, каламбуры, неожиданные ассоциативные связи - в клюевском тексте этого так же много, как в стихах моего любимого Александра Левина. Я пленялась этими приемами еще тогда, когда мало что понимала в литературе и лингвистике. Я в те годы и музыку слушала так же: смысл английских текстов был мне неизвестен, но интонаций казалось достаточно, чтобы видеть яркие образы. Гораздо позже я стала понимать, как строится художественный текст. А вот умение слышать музыку языка, отслеживать в своих и чужих текстах не просто неблагозвучия, а тонкие огрехи вроде неточных синонимов и неудачных стечений слов - этому я обязана книгам, прочитанным еще в школе, и в их числе - «Между двух стульев».
- Это офигительно огорчительно... - непоследовательно заметила собеседница.
Что же касается главной темы книги - художественной действительности и ее связи с реальностью - то должна сказать, что я сама еще не до конца поняла, где проходит их граница. Когда-то я была тем придирчивым читателем/зрителем, который в книгах и фильмах ищет блох и, поймав одну, с гордостью демонстрирует ее окружающим. Со временем я научилась прощать эти мелочи, если автор добился главного: заставил меня поверить в сам дух происходящего на экране или на страницах романа. Я учусь читать между строк, видеть за поверхностным, бытовым слоем истории более глубокие пласты, считывать метафоры не на уровне фразы, а на уровне всего романа или повести. Я по-прежнему очень ценю точность деталей: она создает для меня иллюзию максимального погружения в авторский мир. Но я знаю, что любой анахронизм может быть оправдан, если он не нарушает общей картины. Я перестала бояться вот этого «шаг влево - шаг вправо приравнивается к побегу». И если я вижу, что кто-то другой - или я сама - перестает за деревьями видеть лес, первое, что мне приходит в голову, - подсунуть этому человеку «Между двух стульев» Евгения Клюева.