(no subject)
НЕДЕЛЯ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Äventyrsveckan (2003)/Sofia Nordin
Глава 1
Мы едем на неделю в Вермланд, на собственном автобусе, арендованном школой. Все стоят с вещами на школьном дворе и ждут. Филип, Андерс и еще кое-кто из мальчишек бегают вокруг класса, нарезая круг за кругом по усыпанному гравием асфальту, и дико завывают. Учительница смотрит на них слегка снисходительно и улыбается родителям - троим, которые едут с нами. У нее особенная, ”учительская” улыбка, улыбка взрослого - знак того, что между ними есть взаимопонимание. Ее взгляд как бы говорит: «Ох уж эта молодежь, они просто невозможны!»
Родители - мама Сиссель, мама Дуни и папа Густава. По Густаву видно, что он стесняется, что он не отваживается вести себя как обычно, когда папа не сводит с него глаз.
Ваня, Сиссель и Оливия стоят тесным кружком, шепчутся и хихикают. Вооружившись целой кучей подводок для глаз, помад, пудры и какой-то новой туши, которая, без сомнения, должна обеспечить им абсолютно неотразимые, длинные и объемные ресницы безо всяких комочков, они помогают друг дружке поправлять макияж, и без того чрезмерный в честь такого события. Время от времени они посматривают на мальчишек, которые бегают кругами и воют, после чего переглядываются и закатывают глаза.
- Боже, какие они еще дети, - вздыхает Ваня.
- Ага-а, совсем еще незрелые, - в один голос тянут Сиссель и Оливия и копируют ее надменную гримасу.
Я стою и двигаю ногой кучку гравия, взад-вперед, пытаясь делать вид, что это крайне интересно - двигать туда-сюда гравий. Может быть, тогда будет не слишком заметно, что со мной никто не разговаривает. Если я кажусь занятой, то не рискую, что учительница подойдет, приобнимет меня за плечи и скажет: «Что же ты, Аманда, стоишь тут совсем одна». Такое уже было несколько раз, и для пущего унижения ей останется только таскать меня по школьному двору и, по ее выражению, «смотреть, не найдет ли она того, кто со мной поиграет». Такое она проделывала дважды, и каждый раз после этого меня дразнили по нескольку недель.
Внезапно Филип пинает мой рюкзак - совсем легонько, на бегу. Я даже не успеваю среагировать, как он вновь исчезает. Когда он оббегает меня на следующем круге, он шипит сквозь зубы, очень тихо, чтобы не услышала учительница:
- Красивый рюкзачок! Небось на помойке нашла?
Прежде чем я успеваю ответить, он уже убегает. Я смотрю на свой рюкзак, очень внимательно. Совершенно не понимаю, что с ним может быть не так. Ни грязный, ни рваный. И кстати, той же фирмы, что и некоторые другие сумки, которые стоят на асфальте в ожидании погрузки в автобус. Конечно, фирма не та, что у самых крутых в классе, но и не какая-нибудь отстойная древность.
Автобус въезжает на школьный двор, и мы восторженно вопим. Он бело-зеленый, немного запылившийся, и шофер на вид добрый. Он радостно приветствует нас, выходя, чтобы открыть дверцы в багажное отделение.
Когда я собираюсь положить свой рюкзак в одно из отделений, рядом снова возникает Филип.
- Черт, рюкзачок и правда красивый, - шепчет он и ухмыляется. - Жаль только, что от него будет так вонять. Положу-ка я свою сумку куда-нибудь в другое место.
Несмотря на то, что я знаю, что ничем особенным от моего рюкзака не пахнет, не могу удержаться - наклоняюсь, делая вид, что ищу что-то в одном из боковых карманов, и заодно принюхиваюсь. Ну да, там полно запахов, но они слабые и, к тому же, вполне приятные. От туристической пенки, закрепленной сверху, исходит чудесный запах леса, оставшийся с последнего раза, когда мы с мамой, папой и Себастьяном были на природе и, как мы это называем, «ходили за приключением». Ткань самого рюкзака пахнет едва уловимо - скорее, отголоском запаха, ароматом походного костра.
Сев в автобус, я первым делом высматриваю впереди маленькую табличку. Табличку, на которой указано, сколько здесь сидячих мест.
Сорок пять. Отлично. Сорок пять сидений. Это значит, что здесь больше мест, чем людей, которые на них сядут. Это значит, что никому не придется сидеть рядом, и я чувствую облегчение. Ненавижу взгляды и выражения лиц моих одноклассников, когда они обнаруживают, что последнее свободное место находится возле меня. Как практически каждый день в столовой, а также в других поездках на автобусе или метро. В автобусе и метро бывает так, что они решают ехать стоя, лишь бы не садиться, но в таком случае всегда подходит учительница и, действуя из лучших побуждений, шепчет: «Посмотри, вот там, рядом с Амандой есть место!»
Когда они садятся, то обычно пытаются делать вид, что вовсе не сидят со мной рядом, или, по крайней мере, не замечают, что они это делают. Могут усесться в самых странных позах, лишь бы только от меня отвернуться. Не все, конечно, есть и добрые. Эмили всегда ведет себя дружелюбно, а Густав, Амира и Сага не слишком неприятные.
Или Линус, но это вообще не считается, потому что он как бы никакой со всеми. Ни добрый, ни злой, ни радостный, ни грустный. Он просто бродит вокруг и просто есть, и такое чувство, что он не обращает внимания на остальных. Главным образом его заботят собственные размышления, и он почти всегда молчит. Если бы его показывали в кино, он бы носил очки. Вот только очков у него нет. Довольно странно, что его никто не дразнит. Над очкариками в фильмах всегда издеваются, но Линуса не может задеть никто. Бесполезно. Я думаю, он бы даже ничего не заметил. Ваня иногда пыталась его подколоть, Филип тоже. Пускали одну-другую шпильку на пробу, но ничего не происходило. Линус только посмотрит на них удивленно, вопросительно сдвинет брови, как будто не понял, о чем речь, и они отстают.
Я плюхаюсь на сиденье возле окна и устраиваюсь так, чтобы смотреть в окно, чтобы не видеть, как все изображают безразличие, только бы не садиться рядом со мной; как они на мгновение упираются взглядом в пустое сиденье, затем переводят взгляд на мое лицо и быстро отворачиваются, чтобы высмотреть место где-нибудь еще. Конечно, хуже мне от этого давно не становится, я уже привыкла. Но все же мне лучше не смотреть.
Не могу сдержать легкой усмешки при мысли о том, что именно школа решила, что все классы должны отправиться в эту поездку. О том, что они вправду верят, что мы познакомимся поближе и улучшим сплоченность в коллективе. Об этом стоило подумать раньше, когда мы вместе начинали учиться в четвертом, почти три года назад. А сейчас остается всего пара недель до летних каникул, и к осеннему семестру нас распределят по разным седьмым классам. Хотела бы я знать, что у них на уме.
Мы едем долго, наверное, целую вечность. Города становятся все меньше и меньше, а леса все больше и больше. Мы выходим размяться, сидим за деревянными столиками у обочины, едим то, что взяли в дорогу, и спорим друг с другом, у кого с собой лучшая еда. Кто взял лимонад, у кого плюшки, у кого йогурт, какой марки и с каким вкусом.
Спор о еде плавно перетекает в разговор о том, у кого с собой какие чипсы и конфеты, и обсуждение чипсов занимает почти весь остаток поездки. Густав, Дуня и Альбин, судя по всему, единственные, кто предпочитает чипсы OWL, а я задаюсь вопросом, нравились бы сейчас Альбину чипсы OWL, если бы ему не нравилась так сильно Дуня. Остальные в классе делятся приблизительно поровну на любителей Эстреллы и Принглс, кроме нескольких одиночек, которые выбирают малоизвестные странные марки, про которые вообще никто в курсе, что это такое. Филип говорит и говорит, все громче и громче, о том, почему чипсы Эстрелла лучшие. Под конец у него даже краснеет лицо, настолько он возмущен тем, что Эмили, Сесилия и Фредрик отказываются признавать, что Принглс выпускают только полное блюэ и отстой.
- Черта с два! - восклицает он. - Это ведь даже не настоящие ломтики картошки, а просто прессованная картофельная мука, которой придают форму. Как еще миллиард точно таких же чипсов. Разве это круто?
- Да какая разница. На вкус-то они самые вкусные. Считается же именно это? - замечает Эмили.
- Да, точно! - поддакивает Сиссель, которая с большой охотой поддерживает чужое мнение.
В своем отчаянии Филип оборачивается, чтобы поискать кого-нибудь, кто его поддержит. На сиденьи позади он обнаруживает меня.
- Смотри-ка! Расселась тут! - орет он удивленно и понижает голос, переходя на доверительный, поучающий тон. - Окей, Аманда. Ты-то наверняка знаешь, какие чипсы самые вкусные? Что скажешь? OWL, Эстрелла, Принглс или что-то другое?
- Эстрелла, - отвечаю я, так как это истинная правда. - Сметана и лук.
Филип сияет.
- Йес! - радостно восклицает он. - Вот, видите?! - и выбрасывает вперед руку, словно в победном жесте, хлопая ладонью о мою ладонь.
На мгновение он явно забыл, что мое мнение - не совсем то, что принято считать верным. Ответь я: «Принглс», он бы наверняка припомнил, что я по определению не права. Значит, он бы завопил: «Вот, видите?!» в любом случае. «Вот, видите?! Если Аманда любит эти чипсы, значит они отвратные!»
Не могу сдержать смешок, глядя на свою ладонь, слегка покрасневшую в результате проявления его энтузиазма. Вот дурочка. Еще пару часов назад он шипел мне, что у меня самый противный в мире рюкзак, а теперь я вдруг стала офигеть какой хорошей только потому, что мне нравятся правильные чипсы.
Окрыленный успехом, Филип устраивает грандиозный опрос по всему автобусу. С бумажкой и ручкой наготове он оббегает круг и опрашивает всех, включая учительницу, родителей и шофера, чтобы раз и навсегда закрыть вопрос о чипсах. Результат приводит его в такой восторг, что он выдергивает микрофон, установленный рядом с шофером, включает его и радостно объявляет:
- А сейчас, дамы и господа, мы наконец-то получим ответ на вопрос, какая марка чипсов самая лучшая! Я провел серьезное научное исследование и опросил всех, всех до единого в этом автобусе, - он многозначительно умолкает. - И начну я, конечно же, с конца, чтобы было интереснее. На последнем месте чипсы из магазина ICA, с одним голосом. Затем идут чипсы Coops с двумя голосами и Lantchips, у которых целых четыре голоса. Окей, далее у нас самое интересное: OLW получают только шесть голосов! Принглс получают семь, и… - Филип снова умолкает и пытается изобразить что-то похожее на фанфары. - Победитель… с десятью голосами… конечно же… непревзойденные, фантастические, вкуснейшие… чипсы ЭСТРЕЛЛА!
Все, кто за Эстреллу, аплодируют, и я тоже. Кроме того, аплодирует учительница, хотя я своими ушами слышала, как она голосовала за чипсы Coops. На нее производит впечатление прекрасная речь Филипа.
- Как настоящий шоумен, - говорит она Дуниной маме и улыбается преувеличенно широко.
Когда мы приезжаем в лес, уже темно; кроме бараков, где мы будем спать, особо ничего и не видно. Учительница говорит, что несколько дней шел проливной дождь, но сейчас нас окружает небо - ясное, далекое и черное как уголь. Я останавливаюсь и таращусь вверх, изумленно отвесив челюсть. Понимаю, что выгляжу глупо, и пытаюсь закрыть рот, но не получается. Я никогда не видела столько звезд сразу.
Ваня останавливается рядом и прыскает со смеху:
- Что это с тобой? Шея, что ли, затекла?
Она поднимает голову, чтобы посмотреть, на что я уставилась так зачарованно. Я замечаю, что она тоже под впечатлением, потому что она шумно вздыхает и у нее помимо воли вырывается тихонько: «Ух ты!» Но она быстро приходит в себя.
- Эх! - только и говорит она и волочет свой багаж в ближайший домик.
Мы будем спать на двухъярусных кроватях и жить в одной комнате с теми, кого выбрали сами. Когда учительница сказала, еще в классе, что нам можно самим выбрать соседей по комнате, я застыла от страха. Я знала, что никто меня не выберет, а те, кому все же выпадет несчастье поселиться со мной, громко и демонстративно вздохнут. Поэтому я задвинула подальше свою гордость, наклонилась к Эмили, сидевшей рядом, и прошептала:
- Можно я буду спать в одной комнате с тобой?
Она посмотрела на меня слегка разочарованно, но все же как будто что-то поняла и быстро передала две записочки Амире и Саге - спросить, согласны ли они, чтобы я жила вместе с ними. Амира и Сага переглянулись через класс, наморщив лбы и чуть опустив уголки рта, но неуверенно кивнули - сначала друг другу, а затем Эмили. Я выдохнула с таким облегчением, что это наверняка услышали все.
Так что теперь мы лежим тут, на наших многоярусных кроватях. Я лежу внизу, под Эмили, и по-настоящему участвую в общем разговоре. Мы хихикаем, болтаем и рассказываем страшилки, угощая друг друга конфетами и чипсами. Амира рассказывает историю о девушке, которая сидела в машине и ждала своего приятеля, а потом пришел чокнутый маньяк с топором и постучал по крыше его отрубленной головой. Мы, конечно, слышали эту байку уже тысячу раз, но ничего, дело-то не в этом. Нас точно так же трясет от страха, а может, даже еще сильнее. Через минуту я тоже рассказываю жуткую историю, самую жутчайшую из выученных в скаутском лагере: об убийце, который забирал из колясок детей и пожирал их. Я так сильно волнуюсь - вдруг они скажут, что это глупость или что ничуть не страшно, но Эмили восклицает:
- Боже, какая гадость!
И остальные соглашаются.
От этого меня переполняет счастье, и мы продолжаем хихикать и болтать до часу ночи, пока девочки, одна за другой, не затихают, и их дыхание становится медленным и спокойным. Амира замолкает на середине фразы - что-то о том, кто из мальчишек в классе самый симпатичный, и неожиданно засыпает. А я лежу без сна еще минуту, оставшись в тишине и покое, и только чувствую, как радость разливается по телу. Живот и грудь как будто наполняет громкий смех - оттого, что была с ними этим вечером, от того, что общими были и разговор, и хохот, и конфеты, и никто не возражал.