Сон
Обычно я не помню своих снов. То есть, просыпаясь, я помню, что снилось нечто интересное, захватывающее, даже значительное, снилось вот только что, но никак невозможно вспомнить, что именно, всё время кажется, что стоит ухватить хотя бы маленький эпизод сна, зацепиться за него, и память с облегчением размотает ниточку и восстановит всю картину. Случается, напрягаешься до отчаяния, даже ныряешь в подушку и закрываешь глаза, чтобы вернуть сюжет - ведь точно помнишь, что было что-то очень важное, судьбоносное. Но нет - всё напрасно, сон рассыпается, тает на глазах, стирается из оперативки, и вот уже пропадает ощущение возможности вспомнить, а потом забывается и само ощущение сна.
А вот сегодня - редкий случай, когда удалось ухватить сон буквально за одно слово - лось, и все получилось именно так, как и чувствовалось: сон развернулся, как раскрывающийся цветок или парашют, и вспомнился ярко и отчетливо, особенно один эпизод. Я - в большой просторной комнате, веду нескончаемые пустые споры с какими-то народовольцами, и, утомившись, вместе с одним из собеседников выглядываю в окно - незадолго до этого стукнув его по голове желтой стеклянной пепельницей. Комната оказывается на высоте примерно четвертого-пятого этажа, из нее виден внизу невысокий редкий зимний лесок, серый от бесснежья, и видна стена дома, слегка загибающася влево. На этой стене, на нашем уровне, сидит вахтер за деревянным столом - то есть стол и стул предположительно стоят как бы на небольшом балкончике без перил, выступающем из стены, только вот балкончика никакого нет, и вахтер сидит просто так, и читает через очки какой-то гроссбух. Удивления у меня это не вызывает.
Внизу стоит большой фиолетовый то ли лось, то ли олень, очевидно, только что вышедший из лесочка. Он задирает голову, смотрит на крышу здания, а потом начинает быстро и решительно карабкаться вверх по стене. На короткое время он исчезает из поля зрения, а потом буквально в метре от окна мимо нас шумно движется его большое сильное тело. Лось неведомым мне образом ползет вверх по вертикальной стене, и я во сне даже понимаю, как именно он действует своими копытами, чтобы не упасть. Шкура его восхитительно яркого фиолетового цвета, очень красивого, с небольшими белыми проплешинами. Она слегка потрепана и неопрятна, видно, что это дикий зверь, и под ней перекатываются могучие мышцы, толкающие вверх почему-то очень длинное тело.
Мы вдвоем смотрим на всё это, восхищенно затаив дыхания, кроме нас, никто этого не видит, и даже вахтер так и не поднимает глаз от своего журнала. Я почему-то отказываюсь от желания позвать всех, окликнуть вахтера, что-то сделать, и только счастливо смотрю на это фиолетовое чудо. Когда лось кончается и исчезает вверху, я даже не смотрю ему вслед, и возвращаюсь к прежним спорам-разговорам. Почему-то мне совершенно не интересно, куда и зачем его понесло - видимо, ему туда было надо.
Потом выясняется, что только что пристрелили какого-то генерал-губернатора, и, пока его везут по улице, одна из народоволок в пышной шляпе с цветами стреляется из маленького дамского пистолетика, и случившийся рядом доктор с маленьким саквояжиком легкомысленно и весело констатирует смерть, и что дама перед этим вылила на себя полфлакона французских духов, и я во сне не могу понять - зачем духи-то?
Но эта ерунда уже вспоминается как-то умом, а вот глазами - глазами совершенно отчетливо помнится круглая пепельница прозрачного желтого стекла, пронизанная светом, да роскошная бело-фиолетовая шкура лося. А может быть, северного оленя. Цвет помнится - до невозможности. И еще помнится чувство умиленного восторга, почти детского, когда лось проползал мимо. Вверх по стене.
Что-то мне не хочется заглядывать в сонники. А вдруг там и про это написано?
А вот сегодня - редкий случай, когда удалось ухватить сон буквально за одно слово - лось, и все получилось именно так, как и чувствовалось: сон развернулся, как раскрывающийся цветок или парашют, и вспомнился ярко и отчетливо, особенно один эпизод. Я - в большой просторной комнате, веду нескончаемые пустые споры с какими-то народовольцами, и, утомившись, вместе с одним из собеседников выглядываю в окно - незадолго до этого стукнув его по голове желтой стеклянной пепельницей. Комната оказывается на высоте примерно четвертого-пятого этажа, из нее виден внизу невысокий редкий зимний лесок, серый от бесснежья, и видна стена дома, слегка загибающася влево. На этой стене, на нашем уровне, сидит вахтер за деревянным столом - то есть стол и стул предположительно стоят как бы на небольшом балкончике без перил, выступающем из стены, только вот балкончика никакого нет, и вахтер сидит просто так, и читает через очки какой-то гроссбух. Удивления у меня это не вызывает.
Внизу стоит большой фиолетовый то ли лось, то ли олень, очевидно, только что вышедший из лесочка. Он задирает голову, смотрит на крышу здания, а потом начинает быстро и решительно карабкаться вверх по стене. На короткое время он исчезает из поля зрения, а потом буквально в метре от окна мимо нас шумно движется его большое сильное тело. Лось неведомым мне образом ползет вверх по вертикальной стене, и я во сне даже понимаю, как именно он действует своими копытами, чтобы не упасть. Шкура его восхитительно яркого фиолетового цвета, очень красивого, с небольшими белыми проплешинами. Она слегка потрепана и неопрятна, видно, что это дикий зверь, и под ней перекатываются могучие мышцы, толкающие вверх почему-то очень длинное тело.
Мы вдвоем смотрим на всё это, восхищенно затаив дыхания, кроме нас, никто этого не видит, и даже вахтер так и не поднимает глаз от своего журнала. Я почему-то отказываюсь от желания позвать всех, окликнуть вахтера, что-то сделать, и только счастливо смотрю на это фиолетовое чудо. Когда лось кончается и исчезает вверху, я даже не смотрю ему вслед, и возвращаюсь к прежним спорам-разговорам. Почему-то мне совершенно не интересно, куда и зачем его понесло - видимо, ему туда было надо.
Потом выясняется, что только что пристрелили какого-то генерал-губернатора, и, пока его везут по улице, одна из народоволок в пышной шляпе с цветами стреляется из маленького дамского пистолетика, и случившийся рядом доктор с маленьким саквояжиком легкомысленно и весело констатирует смерть, и что дама перед этим вылила на себя полфлакона французских духов, и я во сне не могу понять - зачем духи-то?
Но эта ерунда уже вспоминается как-то умом, а вот глазами - глазами совершенно отчетливо помнится круглая пепельница прозрачного желтого стекла, пронизанная светом, да роскошная бело-фиолетовая шкура лося. А может быть, северного оленя. Цвет помнится - до невозможности. И еще помнится чувство умиленного восторга, почти детского, когда лось проползал мимо. Вверх по стене.
Что-то мне не хочется заглядывать в сонники. А вдруг там и про это написано?