Дашевский
Моя сестра еще застала его на двух ногах, с палочкой.
Я уже нет. Ему последовательно отрезали эти ноги, все выше и выше.
У него был какой-то букет диагнозов, не только ноги. Природа оттопталась на нем как хотела. И никто не думал, что он с этим букетом доживет до 49 лет.
Но никогда, никогда ни у кого не повернулся бы язык назвать его "инвалидом". Потому что более жизнерадостного человека я не встречал.
Из того минимума, который дала ему жизнь, он выжал всё. Когда его поставили нам преподавателем римской литературы (надо было ездить к нему домой, он уже не ходил), я сказал: девочки, ваша смерть пришла. Вы все в него влюбитесь до беспамятства. Они не поверили, а так оно и произошло.
Это был человек невероятного остроумия в первоначальном смысле этого слова - острого ума. Он на всё умудрялся посмотреть с какого-то нового ракурса, с какого никто никогда на это не смотрел. Отсюда его критика.
Вы когда смотрите какую-нибудь "Школу злословия" с ним, учтите, что ему очень больно. Он просто всё время жил с физической болью.
Короче, вот так. Вот так можно, оказывается, когда вся Вселенная против тебя, когда жизнь не дала тебе ничего из стандартного набора, который она вручает каждому при рождении.
Ничему не нужен навсегда,
но на время годен человек.
Он не дом, но временный ночлег,
место встреч румянца и стыда,
голода с едой, тоски с Москвой,
или с ты - ночным, ночной, дневной,
или просто с оборотом век,
эту ты рисующим точь-в-точь.
Он синоним точный слова тут,
места, где бывают, не живут:
кто зайдет на время, кто на ночь,
все, однако, по своим делам,
не по нашим, и уходят прочь
по небесным и земным углам
видимых-невидимых квартир.
Так что если говорить про вид,
он у нас всегда необжитой.
Ты, похоже, всех пересидит,
как в метро уснувший пассажир.
Но ему когда-нибудь домой.
Я уже нет. Ему последовательно отрезали эти ноги, все выше и выше.
У него был какой-то букет диагнозов, не только ноги. Природа оттопталась на нем как хотела. И никто не думал, что он с этим букетом доживет до 49 лет.
Но никогда, никогда ни у кого не повернулся бы язык назвать его "инвалидом". Потому что более жизнерадостного человека я не встречал.
Из того минимума, который дала ему жизнь, он выжал всё. Когда его поставили нам преподавателем римской литературы (надо было ездить к нему домой, он уже не ходил), я сказал: девочки, ваша смерть пришла. Вы все в него влюбитесь до беспамятства. Они не поверили, а так оно и произошло.
Это был человек невероятного остроумия в первоначальном смысле этого слова - острого ума. Он на всё умудрялся посмотреть с какого-то нового ракурса, с какого никто никогда на это не смотрел. Отсюда его критика.
Вы когда смотрите какую-нибудь "Школу злословия" с ним, учтите, что ему очень больно. Он просто всё время жил с физической болью.
Короче, вот так. Вот так можно, оказывается, когда вся Вселенная против тебя, когда жизнь не дала тебе ничего из стандартного набора, который она вручает каждому при рождении.
Ничему не нужен навсегда,
но на время годен человек.
Он не дом, но временный ночлег,
место встреч румянца и стыда,
голода с едой, тоски с Москвой,
или с ты - ночным, ночной, дневной,
или просто с оборотом век,
эту ты рисующим точь-в-точь.
Он синоним точный слова тут,
места, где бывают, не живут:
кто зайдет на время, кто на ночь,
все, однако, по своим делам,
не по нашим, и уходят прочь
по небесным и земным углам
видимых-невидимых квартир.
Так что если говорить про вид,
он у нас всегда необжитой.
Ты, похоже, всех пересидит,
как в метро уснувший пассажир.
Но ему когда-нибудь домой.