О легендарном Федоте Сучкове
Был вчера на вечере, посвященном легендарному скульптуру и писателю Федоту Сучкову в Российском ПЕН-центре.
Вспоминали Сучкова многие люди.
Вел вечер прозаик Евгений Попов.
Мастерская Сучкова в Колобовском переулке была своеобразном центром пересечения разных московских подпольных кругов в позднесоветское время.
Запомнился рассказ про то как Сучкову заказал памятник на могиле отца писатель Юрий Казаков.
Сучков и еще несколько человек отправились в академический поселок Абрамцево, где в загородном доме проживал Казаков.
Когда они добрались до Абрамцева, то и стали искать дом Казакова, то встретили человека с лукошком с пустыми бутылками.
Он довел их до дома Казакова, но его не оказалось в данный момент дома.
Тогда этот человек повел их себе - на дачу академика Делонэ, где он проживал.
Это был Венедикт Ерофеев.
Потом Казаков объявился.
И началась чудовищная пьянка в ходе которой Казаков поднял тост за Венедикта Ерофеева и сказал, что это "единственный русский современный писатель, которому он по-хорошему завидует".
Евгений Попов вспомнил, что хорошо знакомые ему Василий Аксенов и Виктор Астафьев очень не любили прозу Венички.
Сам Сучков, кстати, как старый лагерник пил очень мало.
Во время многочисленных пьянок он обычно выпивал только две первые рюмки.
Вот разные интересны материалы, связанные с Федотом Сучковым:
http://magazines.russ.ru/voplit/2006/1/ka14.html
"Вячеслав Кабанов
Фантасмагории Федота Сучкова
Будучи главным редактором всесоюзного государственного издательства “Книжная палата”, я по какой-то надобности зашел как-то в отдел распространения. Существовали в те времена в советских книжных издательствах такие отделы из двух-трех человек. Задача их состояла в том, чтоб отсылать тематические планы издательств в единую книготорговую организацию страны - “Союзкнига”, получать от нее заказы и оформлять договоры. Проблем с реализацией тогда еще не знали, потому что все распределялось по централизованной системе, а книга, хоть чуточку приличная, представляла ужасный дефицит. Но речь не об этом. Происходило все, кажется, в 1990 году.
Заглянул я в отдел по какому-то пустяку. Я был, вероятно, неважнецким главным редактором, и если мне кто-нибудь был нужен, не вызывал сотрудника в кабинет, а шел его разыскивать. Пустяка, за которым я пришел, не оказалось, но тут одна сотрудница отдела спросила меня, знаю ли я Федота Сучкова. Имя было мне знакомо. Когда-то, уже давно, году в шестьдесят шестом, вышла чуть ли не первая для нас тогда книга Андрея Платонова с предисловием какого-то Ф. Сучкова. Предисловие было отличным и необычным, а фамилия - Сучков - показалась мне какой-то некрасивой. Потому я ее и запомнил.
- Не он ли? - спросил я сотрудницу.
Оказалось, что он. И еще оказалось, что сотрудница с ним знакома, бывает у него в мастерской (он, Сучков, выяснилось, был еще и скульптор, и художник) и что есть у него такая замечательная вещь: компактная “Мини-история русской литературы” - от самого начала и до наших дней. Вот если бы ее издать!
В условленный день я пошел к Сучкову. Мастерская была, как водится, в подвале, между Петровскими воротами и Цветным бульваром, в одном из Колобовских переулков.
Федот Федотович Сучков оказался сам до чрезвычайности скульптурен. Когда, уже потом, я рассмотрел его скульптурные портреты - Платонова, Шаламова, Домбровского и Пастернака, - я всматривался в них и видел не только портретное сходство, чувствовал не только внутреннюю силу их творческого духа, но, не поверите, я как бы перечитывал их книги... Сам же Федот Федотович, живой, был изготовлен так, будто бы он сам направлял природу в наилучшем воплощении этого ее скульптурного замысла.
У него в мастерской на стене висела среднего размера поясная фотография, где он сам, Федот Федотович Сучков, и Александр Солженицын - стоят (или сидят) плечом к плечу и смотрят прямо перед собой внимательно и спокойно. Я долго на нее смотрел, и фотография меня чем-то притягивала.
Солженицын на этом портрете - уже прошедший лагерь, первый круг и поселение, овеянный славой “Одного дня Ивана Денисовича” и Нобелевским лауреатством, гонимый и меняющий схроны “Архипелага”, его вот-вот то ли опять возьмут, а то ли выкинут в Европу, уже брада на нем и лик, обрамленный власами...
И рядом простой мужик, Федот Федотыч, которого никто не знает. Ну, разве знал Андрей Платонов, тогда, еще до войны... А когда Федот пришел из лагерей, Платонова давным-давно доел туберкулез."
Далее по ссылке - http://magazines.russ.ru/voplit/2006/1/ka14.html
http://helenhe.livejournal.com/6410.html
24 сентября, 2010
Федот Федотович Сучков
Федот Федотович - по сути своего характера упорный и оптимистичный человек. Который на протяжении своей жизни прошел через длительную череду кармических проблем: проживал в тяжелых условиях ограничений, недостатка необходимых жизненных благ - то есть, период застоя, сжатия, «бездны» (дна) бытия; в условиях «оборотной стороны существования».
Главный парадокс заключается в том, что, при этом, он сохранял гармонию и оптимизм мышления. Был высокообразованным, интеллигентным человеком. Эрудирован, богат идеями, обладал широтой и позитивностью ума. Он был и честен, и доверчив, справедлив и откровенен - много общался … спокойно и красноречиво одновременно, умел убеждать. Готов был общаться независимо, на равных с кем угодно.
То есть, несмотря на немыслимо трудные условия жизни, он мог пребывать в спокойном и даже веселом настроении, мог чувствовать себя счастливым и мирно выполнять свою работу.
Преодолевая, таким образом, трудности и лишения, Федот Федотович одновременно много мыслил, философствовал, мечтал о преодолении барьеров, когда не будет классовых различий, а будет индивидуальная свобода и право каждого на самоопределение. Он обладал феноменальной интуицией, мыслил изобретательно; обобщал, синтезировал - вырабатывая любимую теорию, разумную концепцию жизни общества. Такого общества, в котором каждый сможет свободно выбирать свой творческий путь. И Федот Сучков в любых обстоятельствах мог оставаться свободным мыслящим творцом: сохранять гибкость интеллекта, проницательность, мыслить интуитивно, революционно, открыто. Умел получать и передавать информацию неожиданным, своеобразным образом. Так, что прослыл изобретательным оригиналом, творчество которого экстравагантно, спонтанно, прогрессивно.
… А жизнь только и успевала предоставлять ему неожиданные повороты, внезапные события, препятствия - и , как результат, необходимость приспосабливаться к новым условиям, к новым жизненным обстоятельствам. Эти, осложняющие жизнь повороты возникали как следствие опрометчивых, поспешных решений, когда Федот Федотович страстно, провокационно высказывал (писал) все, что думал. Когда включался в жизненную борьбу, предъявляя высокие требования к себе и другим. Тогда, как следствие, наступала разлука с близкими, его отделяли от общества, приходило одиночество, отчаяние, расстройство чувств. И, в тоже время, он сопротивлялся этим депрессиям, стремился воспринимать суровые и жесткие будни по-новому; даже в среде «холода» находил знакомые ростки жизни. Именно об этом он и писал в своих рассказах. А в скульптурах он создавал «Переживание» (переживание романтическое, как тоска по матери, по теплу родного очага) … чисто на интуиции, когда была цель, ноне ясная сознательно. Зато плодотворно работала фантазия, воображение; работали чуткость и деликатность восприятия другого человека, его души. Таинственно, мистично, тонкие энергии управляли движением его руки - и рождался образ …
http://moskva.kotoroy.net/press/26.html
"Евгений Попов
Сталин и др. на Страстном бульваре
Всякому пожилому москвичу хорошо известно, что Страстной бульвар является одним из самых значимых мест столицы за исключением Киевского вокзала.
Овеянный легендами седой московской старины Страстной бульвар возник, как и сама Москва, в незапамятные времена, о чем каждый может прочитать в многочисленных книгах, посвященных этому вопросу.
Многое видел Страстной бульвар, расположенный в нынешние времена практически между двумя крепкими спинами двух металлических памятников: Александру Пушкину (Пушкинская пл.), у ног которого коммунисты били диссидентов, а нынче живут проститутки, и Владимиру Высоцкому, который теперь вечно будет глядеть на издревле существующий на углу (ул. Петровка - Петровский бульвар) магазин «Рыба», где раньше продавали рыбу. Кстати, если встать на место Высоцкого и «только чуточку прикрыть глаза», как велели ранние «шестидесятники» в своей культовой песне «Бригантина поднимает паруса», то можно увидеть ОДНУ малую родину упомянутого Пушкина (Харитоньевский переулок) плюс ДВЕ малых родины упомянутого Высоцкого: тихий Большой Каретный переулок, где он, в отличие от Пушкина, родился, как бард, и грозную ПЕТРОВКУ, 38, на свет которой он появился в качестве майора Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя». Что само по себе говорит о живительной силе искусства и советской власти, ибо наш народ зачастую существует в разладе со стражами правопорядка, именуя их «ментами», а Высоцкого, наоборот, до сих пор любит.
Неудивительно, что между двумя этими спинами находится легендарный журнал «Новый Мир», где бился за свободу титан Солженицын, чье имя вполне достойно еще одного металлического памятника, но его до сих пор нету. То есть, это место получается такое как бы даже ЛИТЕРАТУРНОЕ, в отличие от Киевского вокзала, вышедшего из народного фольклора и туда же на старости лет возвратившегося. В пределах Страстного часто выпивали на скамейках деятели всякой культуры, а некоторые там даже и спали, обоссавшись, и их забирали упомянутые «менты».
Скульптор, поэт, прозаик и эссеист Федот Федотович Сучков раскрыл мне как-то глаза на важный секрет Страстного бульвара. И это вовсе не была та знаменитая дощатая «Блинная», которую нынче снесли, построив на ее месте какое-то нью-рашевское чудище, где продают пиво за безумную цену, но вкусное. Там тетя Маргарита была, а у нее дочка, которая облизывала детским язычком красную икру в баночке для придания этой икре дополнительной свежести. Тетя Маргарита позволяла, если возьмешь блины с икрой, распивать принесенную с собой водку и пиво, которое было тогда дешевое, но невкусное. Однако пустые бутылки обласканный посетитель должен был отдать непременно ей, иначе всегда получался скандал. В пространствах Страстного можно было наблюдать прозаика Юрия Осиповича Домбровского, отбывшего 15 лет в Сталинских тюрьмах, концлагерях, ссылке и, конечно же, упомянутого Федота Федотовича, отсидевшего всего лишь 13 лет. Они тихо рассказывали творческой молодежи, среди которой были ныне покойные: лидер и предтеча гей-культуры Евгений Харитонов, романист и нравственный философ Владимир Кормер, погибший от пьянства поэт Лев Таран, ныне временно живые: будущая звезда сценографии Владимир Боер, уроженец города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, тогдашний плейбой и светский лев, замечательный прозаик Николай Климонтович, автор исследований о 1937-м годе Виктор Новак и др... Тихо рассказывали о том, что видели и пережили в упомянутых концлагерях, отчего в сердцах молодежи разгорались искры презрительного отношению к существовавшему тогда режиму и зрели «гроздья гнева», что нашло отражение в их творчестве, надолго опередившем вялотекущее время. Тихо запевали песню «Будь проклята ты, Кол-лыма», закуривали, после чего добрая тетя Маргарита выгоняла всех на улицу, где Федот Федотович подсаживался на скамейки к «девочкам», которые все делали бесплатно, и говорил им хорошую фразу: «Хотите посмотреть, как живут художники?» (Его мастерская располагалась рядом, в одном из бесчисленных Колобовских переулков).
Однако не о «Блинной» в данном случае идет речь, а о вожде и тиране Сталине. Дело в том, что однажды мы с Федотом Федотовичем прогуливались в хорошую минуту вдоль Страстного бульвара, размышляя об истории России и ее месте в обойме цивилизованных народов. Мы все тогда только что прочитали отдельные труды философа Василия Розанова и находились под его несомненным влиянием. Федот Федотович сказал, что Розанов тоже любил Страстной бульвар. Я ответил, что об этом у него нигде не написано, и мы немного поспорили.
- Да ты, я вижу, вумный, как вутка, - пошутил Федот Федотович, подражая «чалдонскому» сибирскому языку, изучению которого он, уроженец все того же города К., стоящего все на той же великой реке, посвятил немало творческих минут. - А ну-ка ответь-ка мне, вумник, что вот это есть такое?
И он указал мне на изрядный постамент красного гранита, размером (ориентировочно) 1м х 1м и в высоту метра полтора, расположенный примерно в 300 шагах от редакции журнала «Новый мир» или, вернее, от барельефа «ВСЯ НАША НАДЕЖДА ПОКОИТСЯ НА ТЕХ ЛЮДЯХ, КОТОРЫЕ САМИ СЕБЯ КОРМЯТ», расположенного напротив редакции этого журнала и до сих пор не потерявшего актуальности.
Федот Федотович указал. На постаменте лежала алая гвоздика. Сам постамент был красный, а гвоздика - алая. Предания седой старины. Федот Федотович рассказал мне, что в его бытность студентом Литературного института (куда он возвратился непосредственно из лагерей) здесь на постаменте покоился БЮСТ СТАЛИНА, который исчез непосредственно после того, как сам Сталин исчез из Мавзолея, где он преспокойно полеживал в виде набальзамированного трупа рядом с аналогичным трупом своего старшего товарища Ленина, чьи нормы он, как выяснилось на очередном съезде коммунистов, грубо нарушил, а также был груб с его женой (вдовой).
Сталина убрали, однако с тех пор на осиротевшем постаменте каждый Божий день появлялась алая гвоздика. То есть, может быть, и не каждый день, но уж это точно - как только старый лагерник шел мимо, алый цветок на постаменте уже был.
Я выразил сильное сомнение. Я сказал, что, конечно же, видел этот постамент, но, не зная его происхождения, всегда был к нему равнодушен. Но что-то никогда не замечал там ежедневного цветка, да к тому же его непременно украли бы нищие, чтобы продать кому-нибудь, более обеспеченному, дожидающемуся без цветов свидания у ног Пушкина.
Федот Федотович надулся и обвинил меня в отсутствии писательской наблюдательности, незнании жизни: нищий не станет воровать ОТДЕЛЬНЫЙ цветок, потому что ему нужна охапка цветов. Нищий мог бы, конечно, каждый день брать по цветку до накопления целого букета. Но ведь ПЕРВЫЙ цветок непременно завянет до приобщения к коллекции ПОСЛЕДНЕГО цветка (тогда еще не было голландских неувядающих гвоздик, цветы вообще тогда не покупали, а ДОСТАВАЛИ). А во-вторых, сталинисты подкараулят нищего и набьют ему морду.
Я вынужден был согласиться с его логикой и в очередной раз подумал о том, сколь необъятно познание мира и сколь многими знаниями мне еще, в сущности, следует овладеть, чтобы адекватно реагировать на уроки суммарно накопленной этим миром мудрости.
Шли годы. Наступила перестройка, затем - постперестройка, «дикий капитализм», «неокрепшая демократия». И в один Божий день я увидел, что постамент исчез, а ЦВЕТОК ЛЕЖИТ НА ЗЕМЛЕ.
Все исчезло, кроме цветка. Не исключаю, что постамент украли воры в рамках накопления первоначального капитала для дальнейшего развития капитализма в России. Наличие же цветка свидетельствует о том, что пауперизация бывшего советского населения является тотальной, но не всеобъемлющей, а Духовность этого населения как всегда соответствует его недюжинному менталитету.
Теперь самое главное. Я предлагаю считать место исчезновения сталинского постамента на Страстном бульваре ВЕДУЩИМ ПАМЯТНИКОМ современной России, отражающим ее прошлое, настоящее и будущее. Памятником без четко очерченных границ в пространстве и времени. Памятником, символизирующим чаемое гражданское согласие в обществе после всех ужасов, пережитых этим обществом. Памятником, на который должны равняться все остальные существующие и несуществующие памятники. Местом, куда каждый может подойти, чтобы плюнуть или положить алую гвоздику. Мочиться там будет нельзя, а демонстрации можно будет проводить, но только с разрешения начальства.
Что же касается Киевского вокзала, то там вообще море разливанное мистики и лирики, что нашло отражение в многочисленных частушках. Чего стоит хотя бы это:
Как на Киевском вокзале
Тридцать три … связали.
Положили на весы.
Во все стороны усы.
Про Белорусский, Павелецкий, Рижский, Ленинградский, Ярославский, Казанский и даже про Савеловский вокзал таких частушек почему-то не слагают, и одно это уже говорит о многом, если не обо всем."
http://www.krasdin.ru/2001-1-2/s241.htm
Федот СУЧКОВ
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Уроженец Красноярского края, знаменитый московский человек Федот Федотович Сучков жил в полуподвальном помещении дома, расположенного в Колобовском переулке между уцелевшим винным заводом и таинственным оштукатуренным строением. Местная легенда утверждала, что строение это - бывшая глушилка “вражеских голосов” , законсервированная ввиду объявленной начальством “перестройки”. Местная легенда скорей всего привирала, хотя... многое в жизни Федота Федотовича сначала казалось легендой, а при ближайшем рассмотрении оказывалось сугубой былью. Иной раз горькой, иной раз - радостной, но никогда не приторной - такой уж он был человек.
А был Федот Федотович - скульптор, поэт, прозаик, драматург, эссеист. Естественно, не член Союза писателей и Союза художников, потому что в Союз писателей не принимают авторов неопубликованных книг, а в Союз художников -участников несостоявшихся выставок. Естественно, учитывая, что почти вся сознательная жизнь Федота Федотовича, родившегося в январе 1915-го и умершего в ноябре 1991-го, пришлась на тот исторический отрезок времени, когда Россией правили коммунисты.
Ибо в 1939 году он, сын сибирского мужика, поступил в Литинститут им. Горького. Ходил в гости и подружился с великим Андреем Платоновым, который обитал во флигельке того же института, но все же не работал дворником, как утверждала сентиментально-либеральная молва. 5 сентября 1942 года Федот Федотович был арестован органами НКВД и в качестве “врага народа” укреплял завоевания социализма в Бутырской тюрьме, на “мертвой дороге”, в ссылке на Ангаре и в других не менее гостеприимных местах любезного отечества. Реабилитированный, доучивался в том же институте, отчего имел фантастический диплом, достойный книги рекордов Гиннеса. Там было написано: поступил в 1939, закончил в 1958 году. Его соучениками в этот период были: Юрий Казаков, Анатолий Приставкин, Белла Ахмадулина, Анатолий Кузнецов.
Казалось, далее ему светила лишь обеспеченная, как на известной советской картине, старость, но - увы, увы... Новые приключения ждали Федота Федотовича. Будучи литсотрудником, завотделом и ответсекретарем знаменитого в 60-е журнала “Сельская молодежь”, он содействовал первым публикациям в СССР Платонова и Булгакова (многим памятно его замечательное предисловие “На красный свет” к тому сборнику Платонова, где впервые был напечатан крамольный “Город Градов” ), открывал на страницах журнала нынешних классиков Андрея Битова и Фазиля Искандера. Создал множество скульптур, добрый десяток пьес, изрядное количество прозы, стихов, мемуаров. “Горел”: в 1968 году за сильно отличающийся от официального взгляд на “события в Чехословакии”, в 1969 - за яркую, бескомпромиссную речь, произнесенную на юбилейном вечере Платонова, в 1980 -непонятно за что, скорей всего по причине окончательно сгустившегося тоталитарного маразма. Вечерком к нему, никогда не занимавшемуся ПОЛИТИКОЙ, пришли в мастерскую казенные люди и после многочасового обыска унесли в холщовых мешках все, что он за свою жизнь написал. Забрали и ужасные книги, сочиненные его друзьями Юрием Домбровским, Варламом Шаламовым и изданные на Западе, которые он преступно “хранил и распространял”. В конце 80-х жизнь Федота Федотовича вроде бы
переменилась. Стали понемногу печатать то, что некогда было унесено в холщевых мешках. На выставке в Центральном Доме Художника экспонировались созданные им портреты Домбровского, Шаламова, Солженицына, Набокова, Бунина. Барельеф Платонова работы Федота Сучкова до сих пор украшает фасад Литинсти
тута. К Сучкову зачастили корреспонденты, его сняло Центральное телевидение.
Переменилась да не совсем. Кочевала по редакциям да так и не нашла себе места ни в одном “перестроечном” журнале его повесть “История Алпатьева”, предвосхитивышая в свое время “Один день Ивана Денисовича” и рассказывающая о жизни лагерного солдата, ставшего зэком, отвергнуты были за “ерничество” написанные на “чалдонском языке” похождения сибирского тезки Ленина сторожа Шмоткина Владимира Ильича. Лишь за несколько месяцев до смерти Сучкова в издательстве “Книжная палата” вышла его книга “Бутылка в море”, давно ставшая библиографической редкостью.
Как-то всегда оказывался Федот Федотович не ко времени, не к ОФИЦИАЛЬНОМУ времени. По его мнению, он даже в тюрьму сел преждевременно. “Я, парень, только-только начал соображать, что это такое, советская власть, смотрю - а я уж и сижу”, - посмеиваясь, сказал он мне наутро после того самого обыска, когда мы взяли бутылку, чтобы завить горе веревочкой.
Я горд тем, что хорошо знал Федота Федотовича, что мы в те годы были ВМЕСТЕ. Драгоценным было это общение с замечательными СТАРШИМИ людьми, прошедшими большевистскую мясорубку и тем не менее сохранившими живую душу. Я говорю сегодня о конкретном человеке, конкретном гражданине своей родины, которую он любил гораздо больше, чем она его. Я говорю о Федоте Федотовиче Сучкове, который незадолго до смерти написал:
И я иду с прямою выей,
с поднятой к небу головой,
счастливей всех, себя счастливей
и самому себе конвой.
Евгений Попов
26 апреля 1999 г. Москва
***
Не это таинственно, странно,
что силой слепого нутра
способны Мария и Анна
зачать от любого Петра.
Здесь дело решает мгновенье -
вторгается в плоть булава.
Меня ж занимает уменье
творить не людей, а слова.
Ведь как-то случается этак,
что слово - безглазая суть -
бежит, как собака, по следу,
не в силах с дороги свернуть.
Что где-то в невидимых клетках,
еще до того, как бежать,
оно уже точно и метко,
оно уже суд и печать.
И я вопрошаю: ответьте -
по воле какой булавы
родятся послушные дети
у круглой, как шар, головы?
Какой работяга в сусеки
запертого в клеть вещества
таскает из вечной засеки
различных оттенков слова,
любой проходимости, мощи,
внедряя их походя в мозг,
в его увлажненные толщи,
в его сверхподатливый воск?
Но, может, не нужно ответа?
Он будет не точен. Слова,